речей не понимаю. Улыбнулась сквозь слезы Алина.
- Не важно. – Федогран притянул девушку здоровой рукой к себе и поцеловал. – Тебе нельзя волноваться. Сыну нашему это вредно.
- У нас первой дочка будет. – Ответила на поцелуй жена. – Я Мокошь просила, требы к ней отнесла. Девочка мне помощницей будет.
- Нет, родная, сын будет, мне так Девана сказала. И назовем мы его Кром, в честь последнего волота. Я ему жизнью обязан, и обещал сына в его честь назвать.
- Девана? – В голосе Алины послышались нотки ревности.
- Девана. – Рассмеялся богатырь. – Не ревнуй меня к дочери Перуна. Она этого не потерпит. Налей лучше кваску. Пить очень хочется.
Вольх сидел рядом на массивном табурете, и смотрел в пол не поднимая глаз. Федогран его не торопил и ждал.
Оборотень пришел к вечеру. Тихо постучал, извинился за беспокойство, попросил Алину оставить его с мужем наедине, сел, и с тех пор молчал, видимо подбирая слова.
- Я не буду извиняться и просить прощения. – Наконец заговорил он глухим голосом. — Это все слова, а слова это просто звук, и сотрясание воздуха. Мужчину характеризуют не это, его характеризуют поступки. Мои последние деяния — это подлость и предательство. Я это понял, и мне стыдно. Трудно объяснить почему поступил так. Чернобог умеет черное превратить в белое, и играя на чувствах все перевернуть с ног на голову. Я не был готов ему противостоять.
Когда ко мне пришел Горын, я принял его холодно. Он представился как борец за справедливость. Долго рассказывал про богов, пенял на их бездеятельность, оторванность от земных дел, про несправедливое деление богатств, про то, что сильный и слабый имеют одни и те же права, что воин защищает крестьянина и ремесленника, рискует жизнью, а в ответ получают столько же сколько и они. Что так не должно быть.
Красиво говорил. Правильно. Я слушал и в душе копилась злость на существующий порядок вещей, а он все подливал и подливал масла в огонь, и я начал ему доверять и соглашаться.
Говорил, что неправильно это есть одну и ту же кашу, пить одинаковый мед, тому, кто рискует жизнью, терпя лишения походной жизни, ночуя в поле на голой земле, и тому, кто каждый день просто мирно работает, засыпая в мягкой перине, обнимая жену. Так не должно быть. Боги видят это, и ничего не делают.
Но есть другая сила, которую они в силу своей эгоистичности не желают слышать. Эта сила борется за справедливость, и все больше и больше разумных жителей земли переходят на ее сторону. Мощь ее растет с каждым днем. Тот кто примкнул к ней, становятся счастливы, получая дары свободы.
Сила эта - Чернобог. Каждый служит ему в силу своих возможностей, лишнего не требуется, главное условие только одно - знать, что бог один, что он превыше всего: превыше семьи, детей, родины и чести, а взамен, ты сам становишься своеобразным богом для тех, кого поработил. Все справедливо. Тот кто не может себя защитить, служит тому кто его защищает.
Согласись, что красивые слова. Купился на них не только я, но и вся стая. Нам отдали во владения тот лес и все поселения вокруг. Делай что хочешь, ты полный хозяин, и закон только один – твой. Безнаказанность развращает.
Федогран молчал и слушал, он не знал что ответить оборотню, а тот говорил не поднимая глаз.
- Когда я вас увидел, двоих, в дыму с мечами, стоящих рядом и готовых умереть друг за друга, меня как обухом по голове. Осознание своей никчемности пришло. Ведь я потерял возможность дружить, продавшись за возможность управлять человеческими судьбами, за обертку. Меня боятся, меня может даже уважают, но отдать жизнь ради меня...? Нет…
- А чего тут такое происходит? Я чего-то пропустил? – На кровать, на подушку вскарабкался шишок, и дернул Федограна за ухо. – Чего молчите-то?
- Уйди букашка. – Сверкнул на него глазами Вольх.
- Могу и уйти, но из крысиной норы очень неудобно подслушивать, а здесь и сидеть мягко, и слышно лучше. – Нагло заявил Илька и сел, вытянув ноги и облокотившись на спинку кровати. – И вообще… Хватит обзываться. Я не просто так пришел, я по делу. Давай уже извиняйся побыстрее и проваливай, тем более, что тебя уже простили все давно.
- С чего ты взял, что я прощения тут прошу? – Вскинулся оборотень.
- Ну не просто же ты так глазки в землю опустил, как девка на выданье, еще бы покраснел, для приличия, и тогда бы я точно не догадался. – Рассмеялся тот. – Но хотя можешь и не проваливать, разговор в общем-то не секретный. Тут такое дело. – Он повернулся к Федограну. – Ты Нафана помнишь?
- Домового? – Приподнялся богатырь.
- Ага. Его родимого… Весточку он с лешим прислал. Приехать просит, нас четверых.
- Ах ты же пакостник! – В этот момент в дверях показалась Алинка, и слышала последние слова. – В гости он зазывает. Муж мой едва за кромку не ушел, на силу выходила, только на медни лубки с руки сняли, а он его уже вновь в дорогу зовет. – Она хлестнула по месту, где только что находился Илька полотенцем. – Не пущу. Сами поезжайте. Пускай дома побудет, сил наберется. Справитесь и без него.
- Ты чего всполошилась-то так? Дома так дома. – Выглянул из-под кровати шишок. – Кто против-то. Я и сам съезжу, прознаю что там да почем. Но узнать у брата-то должен был? Мало ли. Еще обидится, что не предупредил.
- Пойду я. – Поднялся оборотень. – Поздно уже.
Федогран перехватил его руку и посмотрел в глаза:
- Я все понял. Не надо больше слов. Почему-то я уверен, что ты делами докажешь больше, друг.
Вольх крепко сжал ладонь, кивнул в ответ, развернулся, поклонился в пояс Алине и вышел за дверь.
- Чего он хотел? – Девушка присела на край кровати.
- Любопытство кошку сгубила. – Хохотнул из-под кровати шишок.
- Еще одно слово, и блинов больше не получишь. – Нахмурилась Алина.
Шишок действительно пристрастился к блинам приготовленным девушкой. Он не садился со всеми завтракать, он перехватывал выпечку прямо со сковородки, тут же макал в сметану в крынке, к неудовольствию аккуратистки Алины,
