легких.
И еще один момент волновал Великого Жреца: что же произошло с невероятно везучим Магом Удачи Робертом Хартманом? Выжил ли и в этот раз фартовый пройдоха? Если выжил, уцелев в подобной мясорубке, может быть стоит его держать поближе к себе? Везение, как утверждал один из яйценголовых профессоров «Аненербе», изучавший феномен Хартмана, имеет свойство накапливаться и распространяться в окружающем пространстве. Может быть и ему, Генриху Гиммлеру будет перепадать от щедрот Судьбы, что, не скупясь, отвешивала Горному Льву такие подарки? Над этим стоило подумать, но не сейчас. На данный момент перед рейхсфюрером стояла другая задача: постараться элементарно выжить после аудиенции с Главой Вековечного Рейха. А это еще та задачка!
— Руди! — громко позвал рейхсминистр своего личного секретаря — штандартенфюрера СС Рудольфа Брауна, ожидающего приказов Гиммлера по уже устоявшейся привычке за дверями его кабинета.
Верный референт Великого Жреца не замедлил явиться на требовательный зов хозяина.
— Вызывали, майн рейхсфюрер? — услужливо вытянулся у входных дверей нескладный и длинный Браун, блеснув круглыми линзами очков.
— Вот что, Руди, — нервно произнес Гиммлер, — распорядись, чтобы наши люди срочно нашли оберфюрера СС Роберта Хартмана… Если он еще жив, — криво усмехнувшись, добавил Генрих. — В первую очередь пусть попытаются связаться с его родней, проживающей где-то по соседству с районом разрушений. Возможно, что он первым делом кинулся спасать именно их.
— Слушаюсь, герр рейхсминистр! — прищелкнул каблуками начищенных сапог секретарь и, развернувшись, вышел из кабинета шефа.
Вернулся назад он буквально через несколько минут.
— Вы были правы насчет Хартмана, Генрих (в виду долгой совместной службы Брауну разрешалось называть Гиммлера по имени), — сообщил секретарь. Оберфюрер на проводе, господин…
1943 г. Вековечный Рейх
Бавария. Поместье Хартманов.
Открыв глаза, «непотопляемый» Горный Лев, единственный в своем роде Внеранговый Маг Удачи, герой Вековечного Рейха и оберфюрер СС, увешанный высшими орденами Германской Империи, как праздничная елка в преддверии Рождества, первым делом схватился руками за разламывающуюся с жесточайшего похмелья голову, которую опрометчиво осмелился оторвать от подушки.
— А-а-а!!! — сипя, выдавил он пересохшим горлом, массируя пальцами виски, в которые долбился пудовым молотом какой-то до ужаса настойчивый молотобоец, видимо в поисках выхода.
«Мама дорогая! Да нахрена же я вчера так напился? — метались в голове Роберта Хартмана путанные обрывки таких же похмельных, как и он сам, мыслей. — Это все чертов русский старик Хоттабыч со своим чертовым русским обычаем, от которого я сегодня с утра чертовски хреново себя чувствую…» — А вот по-русски ли так хреново себя чувствовать после попойки, Роберт совершенно не знал. У этих русских все не как у обычных и добропорядочных немцев… На этом месте мысль оберфюрера окончательно заплутала и затерялась где-то на периферии его сознания, и голова Хармана, испустив душераздирающий стон, вновь рухнула на подушку. Но насладиться блаженной тишиной я ему, конечно, не дал — ибо нефиг!
— Ну и любитель же ты причитать, Робка! — рявкнул я ему прямо в ухо, отчего наш немецкий камрад вздрогнул и вновь вцепился в башку руками. — Такое ощущение, что столетний старикан это ты, а не я!
— Oh, mein Gott! — тягуче простонал Роберт, стараясь по возможности больше не дергать головой. Он скосил один глаз, пытаясь таким способом выхватить меня, до этого тихонечко сидевшего рядом с его кроватью на табуреточке. — Любитель причитать? — просипел он, так и не отрывая головы от подушки. — Я ведь еще ни слова не сказал, Хоттабыч!
— Хочешь обидеть старика, мальчишка! — презрительно скривившись, буркнул я, наклоняясь к самому лицу оберфюрера. — Я ить, на минуточку — Силовик-Мозголом! — напомнил я бывшему альпийскому стрелку, а ныне Магу редкой Специализации. — А твои жалкие и убогие мыслишки вот такими буквами у тебя же на роже и написаны, — подначил я немчика. — Считываются на раз, даже без напряга! Дрянь у тебя Защита черепушки! А ты же, еще и Маг-Менталист, пусть недоделанный и небольшого ранга, но своей безопасностью должен был озадачиться в первую очередь! — продолжал я отчитывать «национального героя Германии», словно нашкодившего сопляка. — Никто! Запомни: никто чужой не должен вот так запросто копаться у тебя в тупой головешке, словно в собственном гребаном чулане! — Продолжил я воспитание нашего весьма перспективного союзника, на данный момент уже имеющего свободный доступ ко второму лицу Империи — рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру. А в ближайшем будущем, возможно, и к самому проклятому Алоизычу, чтобы его черти драли раскаленной кочергой, намылиться смогет! — Содержимое твоей тупой башки, Робка — твое богатство! Только твое! И никакая посторонняя сволочь, типа чертового русского старика Хоттабыча, — не удержался я и дословно повторил его собственное мысленное изречение, — не должна уловить твои грязные и похотливые мыслишки!
— Какие грязные и похотливые мыслишки, дед? — не понял моих аллегорий Роберт. — Ты, вообще, о чем? Мне от тебя скрывать нечего!
— А это не важно, что нечего! Когда появится чего скрывать — будет уже поздно! — победно закончил я распекать продолжающего болезненно морщиться Робку.
— О, моя голова! — простонал оберфюрер в очередной раз. — Больше никогда не буду так нажираться! Как вы столько пьете у себя в России?
— Э-э-э! — в очередной раз презрительно фыркнул я. — Это разве пьете? Вот раньше я мог свободно четверть выкушать… — как говорил один незабвенный товарищ. — Не, ну, конечно, был романтизьм… закуска! Это сейчас романтизьма нету… Ты знаешь, что такое «четверть», Робка?
— Четверть литра? — осторожно предположил Хартман, памятуя, как предыдущим вечером одним разом намахнул эту самую четверть литра. От этого воспоминания он даже передернулся, до сих пор чувствуя во рту отвратный дух вчерашнего перегара.
— Тю на тя, скаженный! — по-русски произнес я и хрипло рассмеялся. — Четверть ведра — вот это настоящая четверть! А четверть литра — это так, чекушка! Ты запоминай, мелкий, в жизни всяко пригодится! А теперь давай, лечится будем… — И я протянул фрицу наполненную шнапсом рюмку, которую заблаговременно приготовил пока он спал.
— Nein-nein-nein! — словно заведенный, вновь запричитал Хартман, отмахиваясь от рюмки, которую я настойчиво совал ему прямо в нос. — Ихь больши бухать не будет! — на ломанном русском «бодро» заявил немец, забыв даже о головной боли. Он отодвигался от меня на кровати, пока не уткнулся макушкой в стенку за спиной.
— Ты это, Робка, давай не кочевряжся! — Я сурово сдвинул лохматые седые брови. — Дедушка плохого не посоветует! Вот опохмелишься для начала — сразу жизнь другими красками заиграет…
— Найн, Хоттабыч! — Завошкался на кровати оберфюрер, чувствуя, как что-то, словно железными тисками сковало его дрожащее тело и слегка вздернуло над кроватью. Хорошо быть гребаным Силовиком! — Я сдохну сейчас! — простонал он напоследок.
— Не дергайся,
