пошли! Сегодня в салоне мадам Лили будут сестрички Зимины! Что, забыл, как хотел за старшенькой приударить? И не только они! Анастасия Летова, Наталья… забыл как ее… ну, вдовушка отставного полковника, та с большой грудью, тебе такие нравятся. И Татьяна твоя тоже будет. Ну что ты куксишься, пошли! Если с старшенькой Зиминой не удастся мосты навести и фортификацию устроить, так ты всегда можешь с Татьяной домой уйти, она тебя спрашивала! — тормошит меня гусар.
— Какая у меня оказывается насыщенная жизнь была — произношу я вслух: — деятельный я человек. Как выясняется.
— Ну хорошо — закатывает глаза гусар и хлопает себя по колену: — да, обычно ты не пользовался у барышень популярностью, но! У тебя же Старший Родовой Дар открылся! Ты же будешь звезда вечера! А сестричек Зиминых две! Понял? Одна тебе — одна мне! В таком возрасте и инициацию поймать — это ж диковинка какая! Мы с тобой, Уваров, на живца будем сегодня ловить!
— Пахом! — зову я денщика и тот появляется из-за двери: — а скажи-ка мне, добрый человек, это правда, что я тут по салонам таскался?
— Ежели бы таскались, так у меня может работы поменьше было — гудит Пахом: — куда вам. Сычом сидели дома да на портрет кузины Ай-гуль слезы лили, прости господи…
— Да забудь ты о своей кузине! — экспрессивно трясет рукой гусар: — кузин у тебя еще будет… хм… хотя вот кузин у тебя немного, да. Сколько их у тебя всего? Восемь? Десять? Никогда твоих кузин не считал…
— Пахом! — снова повышаю я голос: — а этот вот джентльмен действительно мой лучший друг?
— Вражина он ваш. Вечно вас из дому утащит, а назад вернет в непотребном виде… пьяным и грязным. Да еще иной раз и заблёванным, прости господи. — ворчит Пахом и складывает руки на груди. Он господина гусара не сильно то привечает.
— Когда такое было⁈ — возмущается гусар: — твой денщик преувеличивает!
— Я не денщик! Я персональный слуга! — сердится Пахом и привычный простонародный акцент исчезает из его речи: — я в вашу армию не записывался! Я за Владимиром Григорьевичем пришел!
— Хорошо — соглашаешься гусар: — возможно и было. Разок-другой. Но! Это подтверждает, что я твой лучший друг, Володенька. Одевайся. И чтобы через полчаса в салоне был — я уже там буду. Дай мне честное офицерское слово что придешь. Хоть один, хоть со своей Татьяной из заречья.
— Не приду я никуда — говорю я: — мне полковник сказала, чтобы я отдыхал.
— Ты как ребенок, Володь. Если тебе сказали отдыхать, то для любого нормального гвардии офицера это значит — нажраться в дупель и заснуть среди голых барышень! — залихватски подкручивает ус гусар: — а ты трезвый как стеклышко! Непорядок-с!
— Надо признаться, мне импонирует такое определение отдыха — признаюсь я: — тем не менее…
— Володя! — гусар выхватывает откуда-то револьвер и приставляет его к своей голове: — я застрелюсь! Я пущу себе пулю в голову, если ты не пойдешь сегодня в салон! Сестрички Зимины! Наяды! Нимфы! Небесные создания! Володя, не губи мою жизнь вместе со своей! Старший Родовой Дар! Сегодня! Это наш вечер, Володя! Мы с тобой покорим всех барышень! А особенно сестричек Зиминых… да, тебе старшенькую, я помню. Удовольствуюсь младшенькой. А ты видел, как они танцуют? Сам черт из ада выскочил бы чтобы пару кругов с ними пройтись! У меня палец на курке устал, Володя! Ты хочешь стать причиной моей гибели? Мы же с тобой товарищи!
— Ну хорошо — вздыхаю я, глядя на покрасневшего гусара: — хорошо. Я приду. Но ненадолго. Мне сейчас не до того. Так, покажусь и все.
— И ладно — кивает гусар, опуская револьвер: — и пусть. Ненадолго. Ты главное к сестричкам Зиминым со мной вместе подойди, два танца буквально и все. Дальше я сам. Сам, сам, сам. Никто не жалеет бедного Леоне, все хотят его гибели. Так, все, я домой, мне надо переодеть мундир, но! Я жду тебя, Володя, жду тебя со всем пылом своей души и помни что ты дал честное офицерское слово! Вот только попробуй не прийти — я к тебе сюда завалюсь после салона! Честь имею! — гусар вскакивает на ноги, прикладывает два пальца к тулье кивера и так же залихватски — выскакивает из моей комнаты, по дороге отвесив подзатыльник Пахому.
— Вот же антихрист… — беззлобно ворчит Пахом: — опять вы с ним оскоромитесь, Ваше Благородие. Вам же теперь надо честь рода беречь, а то как в прошлый раз…
— А что было в прошлый раз? — интересуюсь я и Пахом тут же отводит взгляд в сторону. Видимо и впрямь мы с господином гусаром Леоне друзья-товарищи не разлей вода, как иначе это объяснить?
— Тук-тук! — в дверь просовывается любопытная мордашка валькирии Цветковой: — к вам можно? Меня Мария Сергеевна прислала!
— Разве так можно, в спальню к барину и вот так? — хмурится Пахом: — а ну как у него дела какие?
— Здравствуй, Цветкова — киваю я: — а зачем тебя полковник прислала?
— Велела мне от вас не отходить и научить всему что вокруг, а то говорит, что вы память потеряли и обязательно… — она отводит глаза в сторону: — помочь вам вспомнить надо. Вот.
— Интересный вы народ — усмехаюсь я: — вроде и военные, а по форме обращаться не умеете толком.
— Умею — обижается Цветкова: — еще как умею. Нам это не так важно. Мы же воины-монахини Святой Елены Первоапостольной. Мы не в армии служим, а по зову сердца, вот.
— Хорошо, воин-монахиня Святой Елены. Если ты у нас должна со мною везде быть… значит собирайся.
— Куда это? — моргает валькирия Цветкова.
— В салон некой мадам Лили. Там сегодня сестрицы Зимины будут — подмигиваю я ей и валькирия Цветкова на моих глазах становится красной как рак.
Спустя некоторое время я уже стоял у дверей салона мадам Лили под ручку с валькирией Цветковой. Как выяснилось несмотря на то, что все валькирии — воины-монахини, светская жизнь им не возбранялась. А покраснение у валькирии Цветковой произошло случайно. Вот просто она вдруг вспомнила что требник у батюшки на службе нечаянно перевернула… лет пять назад. А вот теперь — вспомнила и покраснела, вот. Так что никаких причин для того, чтобы отказываться от сопровождения гвардии лейтенанта Уварова в салон мадам Лили у нее нет, более того, она почтет за честь. И вообще, девчонки в казарме обзавидуются, вот. Я отметил в голове это «девчонки в казарме», решив все-таки однажды поинтересоваться бытовыми условиями валькирий, неужто и вправду в казармах живут? И предложил валькирии Цветковой прогуляться, подставив свою руку. Надо сказать, что серые шинели у валькирий были достаточно парадными — с аксельбантами и золотыми погонами, ничего похожего на армейское убожество в моем мире. Если бы не крой и не милитаристические финтифлюшки, вроде погонов,
