Так я сидел и думал, перестав перелистывать книгу, пока не понял, что уснул. Когда мой «демон» услышал как писари переговариваются шёпотом, он открыл мой рот и сказал: «Ну-ка отставить разговоры! Работать всем!» Кто-то пискнул и всё смолкло. «Демон» ещё несколько раз прерывал шепотки, пока я не открыл глаза на более сильный звук, означавший открывание дверей.
В палаты, испуганно взирая на меня, вошёл давешний дьяк. Он упал на колени и на карачках пополз ко мне.
— Не вели казнить, Фёдор Никитич. Бес попутал.
Посмотрев на него, чуть свернув в его сторону голову и скосив левый глаз, я с «каменным лицом» молча показал пальцем на кафедру в тёмном углу. Дьяк кивнул и протянул руку к моим книгам.
— Заберу?
Я кивнул. Он подошёл, опасливо забрал книгу, с которой работал до моего прихода и перенёс её на кафедру, стоявшую в тёмном углу и вернулся за принадлежностями.
— Ты почто книги моешь, стервец? — спросил я, не повышая голоса, когда он потянулся за перьями и кистями.
— Какие-такие книги? — прошептал он, зыркая на меня правым глазом из под повязки.
— Да вот ту книгу, что ты унёс. Там некоторые прозвища смыты. Потом подпишешь другие?
— Не делаю я так! — тихо прошипел дьяк. — Не правда это.
— А вот царь на дыбу тебя и тех, кого ты вписал отправит, и всё узнает.
Я вылез из-за стола и открыл дверь.
— Государево дело!
— Говори, боярыч.
— Ты путаешь, стрелец! Я не сын боярина. Я сам боярин.
— Извиняй, Фёдор Никитич. Говори дело!
— Этого на правёж к государеву казначею Михаилу Петровичу и книгу, что у него лежит, захвати.
— Слушаюсь!
Мордатый стражник отдал свой бердыш напарнику, строевым шагом протопал от двери до дьяка и ловко одной рукой выдернул его из-за пюпитра. Другой рукой он прихватил книгу, весившую килограмм двадцать, и, не обращая внимание на тяжесть в обеих руках, побрёл к дверям. Лицо его расплывалось от удовольствия. Стражник, вероятно, был рад любому шевелению воздуха вокруг него.
Дьяк словно замёрз или испустил дух, болтаясь в руке стражника словно тряпичная кукла.
— Ты иди, я следом буду! — крикнул я стражнику и обернулся к писарчукам.
— Кто из вас знал про то, что дьяк правил книги? — спросил я.
Все опустили головы.
— Та-а-к! Всё понятно!
Я развел руками.
— Ты и ты, — я ткнул пальцем во второго и в третьего работника пера, — следуйте за мной. Если будете правильно себя вести, обойдёмся без дыбы. Пошли вслед за стражником.
Они медленно вышли из-за пюпитра и медленно побрели мимо меня к выходу.
— Пошли! — резко выкрикнул я, и наподдал последнему и самому высокому под зад, попав носком сапога куда-то в левую ягодицу.
Получилось поднять ногу классическим боковым круговым довольно высоко и это получилось очень неожиданно для писарчука. Он взвизгнул и, подпрыгнув, сразу догнал первого.
— Всем остальным — работать.
Я прошёлся вдоль пюпитров, заглядывая в листы, словно запоминая.
— Приду, проверю, — сказал я и стукнул по левой ладони сложенной нагайкой.
* * *
— Вот тут и тут, — показал я на замытые места в книге. А вот тут уже вписаны другие имена.
Дед внимательно посмотрел на указанные места в книге, а потом, подняв глаза, на дьяка прошипел:
— Что же ты творишь, пёс! Ты кого вперёд пишешь?
— Михал Петрович! Прости Христа ради. Бес попутал.
— Я тебе сейчас прощу, шелудивое отродье!
Дед выхватил из моих рук нагайку и перетянул ею дьяка от правого плеча по груди так, что на плече лопнул кафтан. Дьяк, как подрубленный, рухнул на пол и обмер. Я с уважением посмотрел на деда.
— Мне до такого удара ещё ох, как далеко, — подумал я.
— В нашу пыточную его, — сказал дед стражнику. — Кату скажи, чтобы не трогал. Пусть закуёт только. Сам приду поспрашиваю. И это… Не кормите его. Воду давать чуть-чуть.
— Там у ката кто-то был с утра.
— Ах, да! Ну ништо. Пусть привыкнет. Ступай!
Дьяка утащили, мы остались вдвоём.
— Ну, ты угодил, Федюня! — проговорил дед. — Не мог я его, паразита, «за руку схватить». Знал, что правит, а не мог. А ты пришёл, увидел и схватил.
— Случайно получилось, деда. Я чуть задержался после царя… Домой пришлось сбегать. А он пристал, вот я его и плёткой, а он убежал. Я за его стол сел и нашёл…
— Зачем? — удивился дед.
— Что зачем?
— Зачем домой бегал?
Я засмущался.
— Говори-говори. Каверза какая случилась?
Я поморщился, а потом, мысленно махнув рукой, сознался.
— Уссался я деда, — Государь лицо изобразил злодея, да руки ко мне скюченные протянул, да так похоже, что не выдержал я, и того. Прыснул немного, но неприятно ходить в мокрых портках. Вот и побежал домой. Да сапог по дороге порвался, да чуть под аргамака не попал.
— Какого аргамака? Кто это у нас по Москве на аргамаках ездит?
— Да, приставы, что посольство английское сопровождали.
И тут я вспомнил про пакет, скинутый мне из посольского возка. Вспомнил, что он остался лежать на моей кровати. Я похолодел. Видимо дед что-то увидел в моём лице и забеспокоился.
— Что случилось, Федюня?
— Па-па… Пакет там. На кровати.
— Как-кой пакет? — забеспокоился дед.
— Из крытого возка кто-то бросил маленький пакет, замотанный ниткой и сказал: «передай деду записку».
С дедова лица стекла вся кровь, и оно стало не белым, а зелёным. Потом вдруг кровь хлынула обратно, и лицо налилось бордовым. Головин молча развернулся и не обращая внимания на меня, почти выбежал из своего «кабинета». Я побежал вслед за ним, понимая, что произошло что-то такое ужасное, что ужаснее только пытка. Я заплакал и побежал вслед за дедом и бежал за дедом всю дорогу тихо подвывая.
Кремлёвские стражники провожали нас понимающими взглядами. Ну как же, малец чем-то провинился перед дедом, вот и бежит за ним весь в слезах, вымаливая прощение. И это была правда. Я чувствовал, что не просто виноват перед дедом, а назревает настоящая катастрофа. Причём во всех случаях. И если мы записку найдём, и если мы записку не найдём, ибо «тайна сия великая есть1». Вернее — была, а я её раскрыл. Дед, похоже, находится на связи с британским резидентом. Но почему, млять, надо было записку передавать через меня! Что за нах… Играете в свои шпионские игры и играйте, нечего втравливать маленьких.
Я даже подумал, а не рвануть ли мне по бездорожью? Ведь тот же дедушка может придушить меня, как кутёнка. Придушит, и даже не поморщится. Я же вроде бы негативно про шпионов высказывался? Вот… Значит донесу царю-батюшке. Но эта мысль, вероятно, пришла одновременно в головы нам обоим, потому, что дед вдруг резко остановился, я стукнулся о его спину, а он сразу схватил меня своей левой рукой за мою правую руку. Да так больно схватил, зараза, что я едва не закричал. Схватил больно и крепко.
Дед даже не обернулся, а продолжил прочти бежать в сторону нашего дома и тянуть меня за собой, не особо беспокоясь за мои заплетающиеся «новыми сапогами купленными на вырост» ноги. Ноги заплетались и друг о дружку, и о булыжную мостовую. Я почти волочился за нёсшимся вперёд дедом. На Варварке на нас стали удивленно оглядываться и показывать пальцами. Дед не замечал ничего. И я его понимал.
Калитку мы проскочили, будто её и не было вовсе. Потом влетели по пока ещё «моей лестнице и ворвались в 'мою» комнату. Пакета на постели не было.
— Где он? — грозно спросил дед.
— Не знаю, — сказал я и заметался по комнате в поиске, одновременно думая, как бы умудриться сигануть в окно.
1Тайна сия великая есть — Церковнославянский текст выражения из Послания к Ефесянам (гл. 5, стих 32). Употребляется по отношению к чему-либо недоступному, тщательно скрываемому; часто в ироническом смысле.
Глава 7
Пакет лежал на полу сбоку от правого сундука у стены. Дед, к тому времени, как мы его нашли, снова держал меня за руку. Он показал на пакет пальцем.
