«А затем, что это статус Российской Империи поднимет в глазах европейцев. Да и всего мира! С одной стороны. А с другой — это деньги. И немалые деньги! Не против, если я сейчас об этом переговорю с Лангсдорфом?»
Резанов пожал плечами:
«Пожалуйста…».
Но я чувствовал, что несмотря на вынужденное примирение с ученым осадок в душе командора всё-таки остался, и он с облегчением перепоручает мне этот разговор.
Я отступил. И двинулся в сторону светолетописца, который в этот момент деловито менял фотопластинку. Моё место тут же заняли жаждущие зрелища моряки.
— Удобная штука, — кивнул я на аппарат для того, чтобы завязать разговор.
Лангсдорф поднял на меня блестящие возбуждением исследователя глаза:
— Да-а, Ваше светлость, Замечательная вещь, весьма пользительная и удобная!
— А Вы знаете, Григорий Иванович, что я тут подумал? Я вот сейчас готовлю дипломатическую почту с оказией отправить. Давайте-ка мы с Вами заодно отправим заявку на привилегию на вот сей процесс. На аппарат-то не получится, Он уже всё-таки известен многим, а вот процесс, который мы с Вами разработали…, — Лангсдорф протестующе поднял руку:
— Нет Ваша светлость, это Ваш процесс!
— Ваша скромность известна всем Григорий Иванович, — покачал я головой, — но без Вас мне бы его так быстро не создать… Поэтому предлагаю, раз уж Вы считаете меня изобретателем, соотношение, ну скажем 55 к 45 долей оформить привилегию. И когда вернёмся в Санкт-Петербург тут же организуем производство.
Учёный возмутился:
— Да я ученый-натуралист, я не делец!
— Так и я не делец, вздохнул я и пожал плечами, — Но ведь это деньги. Если этим процессом без нашей привелегии воспользуется кто-то другой, эти деньги достанутся ему. Это во-первых. А во-вторых, это те самые деньги, которые Вам как учёному на Ваши изыскания придутся весьма кстати! Вы не находите?
Лангсдорф хмыкнул:
— Ну Вы делец, Николай Петрович. Вот никогда бы за Вами не подумал…
— Да какой там делец, — дёрнул я левой щекой. — Да, это, конечно, деньги. Но в первую голову это положение моей страны в глазах мирового общества. Это ставит моё государство в один ряд со столь просвещенными как Германия, Англия, Франция и другими Европами. Ну, тогда мы оформляем, — подытожил я.
Когда я отошёл, Резанов спросил:
«Слушай Савелий, а зачем это нам?»
«А вот зачем Вашбродь: я надеюсь увлечь этим процессом Александра I. Сделать его, Ну или хотя бы кого-нибудь из членов Императорской семьи пайщиком, ну так же, как они пайщики русско-американской компании. А это что значит?»
«Вот это да!», — подёргал за ус Резанов, как он всегда делал как я понял когда был приятно поражён, — «Это значит, что наше общество станет Императорским обществом, будет под покровительством Императорского дома. А это уже совсем другие деньги, совсем другой коленкор!»
«Да. А кроме того, светопись это, Николай Петрович, не только развлечение на потеху публике. Светопись, Николай Петрович, это ещё и снимки например преступников, которые будут у жандармов и у полиции, представляешь насколько легче будет тогда государстве порядок обеспечивать. Да мало ли чего ещё, чего сейчас мне в голову не придёт, То есть пока будем добираться до столицы мы придумаем — я вспомню ещё много-много пользы государству, которую может принести светопись. Так что прямая выгода Императору».
«Да, Сергей Юрьевич, голова», — засмеялся Резанов. Засмеялся впервые с того момента, как мы с ним со-жительствуем в едином теле.
Рев матросских глоток отвлек командора от рассуждений. Кораблик на стакане жира целых полчаса сновал вокруг шлюпки. Но вот порыв ветра поднял волну возле борта и опасно приблизившийся отважный кораблик опрокинулся. Он ещё дольше бегал бы, топлива хватало, но вот незадача. И разочарованные матросы хлопали друг друга по плечам, пытались выяснить: Кто выиграл. Тот ли, который ставил на то, что кораблик пройдёт до выгорания топлива. Или другой, который говорил что суденышко сгорит раньше. И как теперь определить победителя. Я усмехнулся: Да, мне бы их заботы. А мне теперь предстояло построить настоящую паровую машину на настоящий кораблик — на батель.
Вечером, когда командор прогуливался по берегу с Кончитой, я приметил торчащий из груды мусора казенник старинной бронзовой пушки, и утром попросил корабельного приказчика доставить эту пушку на судно. Готов был заплатить за неё, но intendant крепости только выпучил глаза: чего это русским понадобилось древнее, да тем более выгоревшая сильно изнутри, ни к чему не пригодная уже пушка. Ну выкинули, да выкинули. Так, если только на бронзу. Ну вот по цене бронзового лома её и взяли.
В маленькой бухточке пятеро самых сообразительных матросов под руководством Ерёмы приступили к установке паровой машины на батель. Вал заказали у местного кузнеца.
Котёл склепали сами из медных листов. Очень кстати один из работников оказался туляком из семьи потомственных мастеров самоварных дел. Он-то сноровисто гнул, лудил, паял и клепал невиданную емкость. А материал, на их счастье, оказался в запасе небольшой судоремонтной верфи, это уж боцман углядел да подсказал.
Резанов поначалу наблюдал со стороны. Как бы инспектировал. Но я тут же заставил полезть всё пощупать собственными руками. Камергер было возмутился: мол, штиблеты замараю, сюртук порву. Только я весело шикнул:
«Ничего вашбродь, у тебя слуга есть, почистит, заштопает. Да и знал ведь куда едем, мог бы и попроще приодеться!» Резанов только губы пожевал, крыть было нечем. Полез отдуваясь, оскальзываясь на раскисшей глине, больно ударяясь об угловатую конструкцию.
А я, лазая среди выпуклых медных листов сообразил, что котёл-то слабоват выходит, как бы не разорвало силой пара. Из закоулков памяти всплыла картинка из когда-то читаной книги о паровозах. Внук соседа-железнодорожника собирался выкинуть в макулатуру, а я перехватил. Так вот там было о системе связей внутри паровозного котла. Я по памяти нарисовал. Туляк с бомбардиром склонились над рисунком, долго водили заскорузлыми пальцами, чесали затылки, но постановили-таки: «Барин-то голова!». В итоге котёл получился хоть и внешне неказистый, зато весьма прочный. Ну для тех условий, в которых его пришлось клепать.
Немножко помучились с гребным винтом, но и эту проблему решили: вытесали из бревна конус, в который врезали лопасти из железных пластин.
Наладив переоборудование батели я занялся терзавшим меня вопросом. Попросил командора обещанную для слуги Фернандо светопись заключить в рамку и надписать. И вот теперь, во время перерыва торжественно — а уж это Резанов умел прекрасно! — вручил индейцу. Тот принял подарок с достоинством английского лорда, но загоревшиеся глаза выдавали душевное состояние. Так индеец первым на земле обзавелся фотографией Русского посланника с автографом.
Вот тут-то я и поинтересовался, устами Резанова разумеется, при возникшей доверительной беседе историей краснокожего. И услышал, как лучший — ну кто бы сомневался! — воин племени на охоте едва не погиб от когтей раненого гризли. Но сеньор Фернандо застрелил медведя. И индеец поклялся оберегать юношу. Наводящими вопросами: а где бился со зверем, где кочевало племя и тому подобными я, ушлый разведчик разговорил простодушного аборигена. Жаль о дубе-тотеме индеец хотя и слышал от других краснокожих, сам толком не знал где растёт Дерево.
Я возликовал: всё-таки дуб имеется! И воспрял духом. Первым моим стремлением было всё на фиг бросить и кинуться на розыски чёртова дерева. Но что скажу Резанову? Нет, наплести-то с три короба могу, не впервой, на службе приходилось. Но то с врагами, а Резанов какой враг… И что же я, Савелий, вот так возьму и брошу Россию перед столь судьбоносными для Империи перипетиями? Да и потом: иди туда, не знаю куда не мой метод.
Через трое суток из бухточки вынырнула батель к «Юноне», а затем от неё к «Авось» нещадно дымя (для отвода глаз с парусом, Хотя Никакого ветра не было. Испанцев этим обмануть было сложно, они поначалу удивились, но потом собрались на берегу и все тыкали пальцами в сторону кораблика, который Резанов назвал Мария (в честь Кончиты) корабль бегал довольно ходко и наверное мог бы потягаться с парусником иди тот при хорошем попутном ветре.
