— Алексей Филиппович?! Какими судьбами? — удивление майора государева надзора Лахвостева смотрелось совершенно искренним. Однако же появлению моему у себя в кабинете он не только удивился, но и очевидно обрадовался, что, сами понимаете, было мне приятно.
— Ну, судьбы у нас, Семён Андреевич, всё те же, — развёл я руками. — Не сидится что-то на заду ровно, хочется новых знаний...
Мой недавний начальник громогласно расхохотался.
— Не сидится на заду ровно? — он снова хохотнул. — Вы, как я погляжу, всё так же остры и метки на язык! И какие же новые знания вам потребовались?
— Видите ли, Семён Андреевич... Заслуживающие всяческого уважения люди, имена коих я бы без крайней нужды называть не стал, высказали весьма нелицеприятное суждение об одном офицере, которого я знаю пусть и всего ничего, но только с лучшей стороны. Мне бы очень хотелось убедиться в том, что упомянутые люди были кем-то вольно или невольно введены в заблуждение относительного того офицера, но сам я сделать это не имею возможности. Офицер служит в Корсуни, я же в ближайшие несколько месяцев выехать из Москвы никак не смогу. А получить подтверждение безупречности офицера я бы хотел не позднее первых чисел августа.
— И что же это за офицер такой? И что именно вы хотите о нем узнать? — посерьёзнел Лахвостев.
— Старший офицер парового брига «Дозорный» лейтенант Азарьев, Юрий Романович, — ответил я. — И меня больше интересуют сведения о нём, скажем так, неслужебного свойства.
— Даже так? — Лахвостев на какое-то время задумался, потом, должно быть, что-то для себя решив, согласно кивнул. — Хорошо. Вас, Алексей Филиппович, я знаю, верю, что вами двигают исключительно благие помыслы, поэтому просьбу вашу исполню. Только договоримся сразу: никаких бумаг. Всё, что мне удастся узнать, я передам вам исключительно на словах.
— Откровенно говоря, ни на что большее я и не рассчитывал, — согласился я с поставленным условием. — Так что буду вам очень признателен.
На этом, однако, наша встреча не закончилась. Семён Андреевич велел подать прямо в кабинет чаю, отказываться от угощения мне и в голову не пришло, в общем, хорошо посидели. Вспомнили недавнее прошлое, я поинтересовался здоровьем майора и мне, не скрою, было приятно узнать, что всё тут даже несколько лучше, чем предполагали врачи в Усть-Невском. Мелькнула было мысль поинтересоваться, не знает ли Лахвостев что-либо о деле Малецкого, но по здравом размышлении пришлось признать, что такой вопрос был бы не по адресу. Не мог мне тут ничем помочь мой бывший командир — дело находится в разработке губного сыска, и Палата государева надзора знает о нём только по отчётам губных управ. То есть даже я знаю больше.
...Дня через четыре мы с Семёном Андреевичем сидели в небольшой уютной чайной на Пречистенке, и под чай с просто-таки замечательными пряниками я внимательно майора слушал.
Итак, Юрий Романович Азарьев, двадцати трёх лет от роду, православного вероисповедания, дворянин, родившийся в Москве, квартирующий в Корсуни в доме нумер одиннадцать по Четвёртому Ветровому переулку, лейтенант Русского флота, старший офицер парового брига «Дозорный». Вообще, в каждом поколении Азарьевых хотя бы один человек служил в Большом Стремянном полку, и мой знакомец оказался первым в роду флотским офицером. С отличием окончив Морские кадетские роты в Усть-Невском, Азарьев был выпущен лейтенантом и получил назначение на место, где служил и поныне. Корабль, на котором Азарьев исполнял должность старшего офицера, нёс патрульную службу на Чёрном море, и княжна Александра вполне правильно описала выполняемые им задачи. Служит лейтенант Азарьев исправно, трижды отмечался в приказах командующего Корсунской бригады патрульных кораблей и один раз даже в приказе командующего Черноморским флотом. Отношения с сослуживцами имеет ровные, дружеские, к блядям не ходит, постоянной женщины не завёл. В быту лейтенант крайне скромен, большую часть своего жалованья вкладывает в покупку казённых ценных бумаг, объясняя такое поведение тем, что собирается сделать предложение дочери очень богатых родителей, вот и старается показать им свою способность обеспечивать семью. Кому именно собирается сделать предложение Азарьев, Лахвостев не узнал, но судя по тому обстоятельству, что в Москве Азарьевы живут по соседству с Бельскими младшей ветви, ответ на этот вопрос напрашивался как-то сам собой. То есть Юрий тоже пока пребывает в неведении относительно планов князя и княгини по устройству судьбы старшей княжны. Это, впрочем, неудивительно, но вот почему Александре родители ещё не объяснили ничего на мой счёт?..
Ладно, не будем отвлекаться от лейтенанта. То, что в данном случае ничего ему не светит, это понятно. Непонятно другое — если Юрий не дурак, а такого впечатления он на меня не произвёл, должен же он соображать, что таких денег, чтобы Бельские хотя бы просто приняли его кандидатуру к рассмотрению, ему взять ни при каких обстоятельствах неоткуда. И что у него тут может быть в активе другого? И главный вопрос — как он себя поведёт, когда узнает, что распорядиться судьбой Александры родители планируют совершенно не устраивающим его образом? Нет, появления на Яузе кораблика о шести пушках я не опасался, но это же не единственное, чем желанный самой княжной, но отвергнутый её родителями жених может усложнить мне жизнь! А уж перспектива жить с женой, которая влюблена в другого, мне вообще никоим образом не улыбалась. Тут, конечно, могла бы помочь любовная магия, не зря же Катя фон Майхоффен меня ей учила, [3] но это был бы, пожалуй, крайний случай. В общем, надо как-то из всего этого выбираться, желательно, чтобы все остались довольными. Так оно, конечно же, не выйдет, но уж с наименьшими потерями для себя выкручиваться нужно, это точно!..
[1] Ушное — суп (от слова «уха»)
[2] Старший помощник командира корабля
[3] См. роман «Пропавшая кузина»
Глава 7. Общими усилиями
Харлампий Пафнутьев Лизунов, тридцати одного года от роду, православного вероисповедания, мещанин, родившийся в Москве, проживающий в доходном доме купца Яблокова, нумер седьмой по Подкопаевскому переулку, квартира двадцатая, женатый на Аграфене Петровой, урождённой Семёновой, мне не нравился. Очень не нравился. Не то чтобы он обладал какой-то отталкивающей внешностью, обыкновенный типаж московского купеческого приказчика в процветающем деле. Не то чтобы он как-то неуверенно или, наоборот, нагловато держался, так, в меру побаивался. Не то чтобы я ощущал в нём лживость или ещё что, хотя, конечно же, всю правду говорить он явно не стремился, нет. Он не нравился мне просто так, сам по себе. Вот сидел бы он просто, молчал и не шевелился, всё равно бы я испытывал к нему откровенную антипатию. Кстати, тем, что у меня никак не получалось понять причины этой антипатии, он мне не нравился особенно сильно.
Старший губной пристав Елисеев обещание своё исполнил, и сейчас я присутствовал при допросе Лизунова. Вопросы Лизунову Елисеев задавал вроде как и не особо важные, зато спрашивал много и часто, не давая приказчику много времени на обдумывание ответов. Если я правильно понимал, Фёдор Павлович загонял Лизунова в ловушку, чтобы тот либо сказал что-то такое, что противоречило бы его предыдущим ответам, либо проговорился о чём-то, о чём раньше не говорил вообще. Пока что, впрочем, это приставу не очень-то удавалось, что, ясное дело, тоже мне не нравилось. В особенности не нравилось то, что Лизунов никак не признавался в получении от Малецкого им и Бабуровым платы за молчание о его беседах с другими посетителями лавки, да и о самом Бабурове почти ничего не говорил.
Но, как известно, если постоянно и целенаправленно бить в одно и то же место, рано или поздно это приводит к успеху. Вот и Елисеев пробил-таки стену умолчания, которую Лизунов так старательно строил между собой и губным сыском. Видимо, приказчик уже запутался, что он говорил и чего не говорил, потому и брякнул лишнего.
