— Ага. Взрослые мужики, — сухо плюнул он, — а как дети! Ей-бо! Я уж и закрашивал кузов еёйный. Думал, как слово «Белка» пропадет, так и забудут все про машину.
— Не помогло, — констатировал я.
— Закрасил, — кивнул завгар, — а толку-то? Ничего не помогло. На Белке, мелом, кто-то стал крестики ставить. Я устал смывать. А их ставят да ставят. Помечают, значить, порченую машину. А кто это делает — не признаются.
— Ну название на месте, — пожал я плечами.
— На месте, — закивал Федотыч, — Васька обратно его накрасил. Сказал, что надобно так оставить. Считал, что все видеть должны, что он на Белке ездит, и только тогда он докажет, что машина это — самая обыкновенная. Ну вот, накрасил, а потом все. Через неделю отказался от самосвала. Вот так она теперь там и стоит.
Немного помолчали.
— А сам-то ты, — спросил я, когда мы свернули на Кропоткина, — не боишься Белки?
— Я… — растерялся завгар, — я… не боюсь. А чего мне ее бояться? Я ж не пацан дворовый, чтоб в сказки верить. Не боюсь… — добавил он как-то неуверенно.
— Хорошо, — улыбнулся я. — Слушай, есть у меня идея.
— Какая ж? — Завгар удивленно поднял пушистые брови. Покосился на меня черным глазом.
— Выпиши Белку мне. А я уж остальным шоферам ум вправлю. Увидят, что нет в ней никакой опасности.
Завгар нахмурился. Поерзал на руле узловатыми пальцами.
— Хороший ты парень, Игорь. Говоришь со знанием дела. Не так, как Васька Ломов. Тот горел. Всем вокруг хотел доказать что-то. А ты не так говоришь. Иначе. Будто факт утверждаешь.
— Ну? Ты согласен? — Я посмотрел на Федотыча с легкой улыбкой.
— А надо ль тебе это? — Как-то смутился завгар, — ты парень молодой. Только недавно в бригаде. Тебе б работать спокойно. А тут видишь, как будет: шоферы начнут сторониться. Станут смотреть с подозрением. Тяжело это одному-то. Я видел, как Ваське тяжело было. Короче, не нужно тебе это. Если ты решил так машину поновее получить, то не стоит оно того.
— Дядь Миш, — добродушно вздохнул я, — твое дело согласиться. Добро дать. А все остальное я уж сам устрою. У меня будет шустрая Белка, у тебя не будет машины в простое, а шоферы в себя придут. Увидят, что Белка — газон, да и только.
— Ну, — с сомнением произнес завгар, — это не только мое решение должно быть. Тут и в контору надо. Чтоб подготовили приказ.
— Ты сам говоришь, — сказал я, — что правление Белка, стоящая без дела, не устраивает. Так что они быстро согласятся.
— И то верно.
Завгар нахмурился. Его черные в темноте салона глазки потемнели еще сильнее. Над ними нависли нахмуренные брови.
— Ладно, — сказал, наконец, Федотыч, — завтра, как будет время, поеду в контору. Доложу, что нашелся шофер для Белки. Но только бумажная работа времени потребует. Так что ты, пока приказ не получим, ездий на своем старом, пятьдесят втором.
— Договорились, — улыбнулся я.
— Завтра получишь путевой на мехток. А к уборке уже за руль Белки сядешь.
— Может, и раньше, — сказал я, глядя, как мы подъезжаем к моему двору.
— Может, и раньше, — согласился завгар.
Когда копейка тормознула у зеленых, сделанных из узкой доски ворот моего дома, мы с Михаилом Федоровичем распрощались. Звонко щелкнув дверью его машины, я выбрался наружу. Посмотрел на родительский двор.
* * *
Станица Красная. Вечер того же дня.
Двор Ваньки Кашевого
— Больно ты, Ваня, добрый стал, — Серый посмотрел на Ваньку Игнатова по прозвищу Кашевой свысока, — я тебе что говорил делать? Или ты всю жизнь хочешь кашу свиньям возить? Что б тебя поэтому и дальше Кашевым прозывали?
— Нет, Паша, — поджав пухлые губы, Кашевой принялся разглядывать собственную обувь.
Пашка Серый отвел его на разговор, когда в восьмом часу вечера вернулся с работы. Кашевой к этому времени был уже дома, управлял скудную свою худобу, помогая матери.
Пашка Серый зашел к ним на баз, как к себе домой. Попросил Кашевого на разговор. Мать Ваньки — полная колхозница встретила Серого с улыбкой. В семье Кашевого Пашка Серый, их свояк, был на хорошем счету. Все его считали умным, толковым и добродушным парнем. А вот Кашевой знал, что был Пашка совсем не таков.
Когда они вдвоем зашли за угол и пошли по улице туда, где начинался «низ» станицы, Серый сначала протянул Кашевому сигарету с фильтром, спросил:
— Закуришь?
— Да не Паш, — отказался вежливо Кашевой, — не хочется что-то.
Кашевому хотелось. Очень хотелось, потому что Пашку он боялся, и нервы ходили ходуном. Но, в то же время, он знал, что за сигаретку потом придется расплачиваться. Не знал только, каким образом.
Когда они отошли подальше, Серый, убедившись, что на заросшей, малонаселенной улице нет лишних ушей, повел тот самый разговор:
— Больно ты, Ваня, добрый стал…
Дело, естественно, касалось того, что Кашевой взял на буксир Игоря Землицына.
— Ты думаешь, — надувал ноздри тонкого носа Серый, — это тебе все по доброте душевной? Пользуется он тобой! Посмотри на него! Молодой, только неделя в гараже, а уже че вытворил? Че учудил? А теперь еще и рисуется! Перед шоферами красуется! Слышал, че говорили? Что ставит Землицин на газон коробку в две руки! — Серый сплюнул, — это он землю, Ваня, роет, а нам — яму! Хочет с гаража повыше прыгнуть! Сегодня он видный парень на гараже, завтра комсомолец, а потом кто? Потом его уже направляют в политех армавирский учиться! А знаешь, что потом?
— Что? — сглотнул Кашевой испуганно.
— А потом, не успеешь оглянуться, как Землицын нам с тобой пальчиком указывает, а мы батрачим! Хочешь такой судьбины? Или…
В серо-темных сумерках предостерегающе запел сверчок. Засвистели сычи. Кашевой несознательно втянул короткую шею в плечи
—… Или сам ты хочешь указывать пальчиком? — Строго спросил Серый, — ммм?
— Конечно, Паша. Конечно, сам хочу!
— Тогда держись меня! А с этим, с Землицыным, не разговаривай больше! Ты пойми, что все вокруг только кажутся такими добренькими. А на самом деле, так и ждут, как бы тебя скинуть, да по голове твоей наверх!
— Угу, — растерянно поддакнул Кашевой.
— Вот и хорошо, — Серый окинул Кашевого взглядом жестких серых глаз, — надеюсь, понял умом. Будешь меня держаться — вместе поднимемся по карьере. А если не поймешь умом…
Он подставил Кашевому под нос тонкокостный, но сбитый кулак. Кашевой задрожал.
— Тогда уж дойдет по-другому. А если и так, не дойдет, — он снова сплюнул, — то через сестру. У меня дома все, и мать, и брат по струнке ходят. И сестра твоя ходить будет. Понятно?
— Понятно, Паша.
Кашевой, не в силах больше смотреть на страшное лицо Серого, опустил глаза.
— А теперь мне твоя помощь нужна, Ваня.
— Конечно, Паш, — Кашевой заторопился, отвечая, — а какая?
— Землицин себя показать хочет. Покрасоваться. Ну тогда и мы покрасуемся. Сделаем такое, чтобы заметило начальство.
— Отец говорит, — сглотнул Кашевой, — мол работай складно, и заметют.
— Ай… — Отмахнулся Серый, — долго! Нужно, чтобы сразу! Я с семьей в Красной полгода. Три месяца в гараже. И что? Работаю как проклятый! И ни слова похвальбы не слышал!
В голове Кашевого проскользнула мысль о «складной работе» Серого. Другие как-то не замечали, но все грязные дела по машине, вместо Серого делал Микитка Брагин, совсем молодой пацан, которого Серый быстро окрутил и подмял под себя. Кашевой все понимал, но боялся выступить против Павла в открытую.
— А тогда какое такое нужно сделать, чтобы начальство заметило? — С дрожью в голосе спросил Кашевой.
— Завтра, — понизил голос Серый и как бы в нерешительности помедлил говорить, — завтра пойду просить Белку мне отдать.
— Белку⁈ — Чуть не вскрикнул Кашевой.
— Да тихо ты, дубина!
— Белку⁈ — Ванька аж зашептал от Пашкиного прикрика, — это ж плохая машина, Паша. Несчастливая! Все, кто ее водил, все мертвые лежат! Белка всех в могилу сводит! А дед Степан, сторож наш, вообще говорит, что сидит в ейной кабине по ночам дух дядь Паши Давыдова и руль гладит! Приговаривает, мол, Белочка моя, ни пущай никого за руль!
