— Хороши, — сказал он. — Не желаете, господин Ковров?
— Такого добра рядом с Пассажем пруд пруди, — Николай наконец положил тарталетку в рот, прожевал, белужья икра была свежей и в меру солёной, тесто песочным и пресным, — при большевиках гигиена поднялась на новую высоту, хоть в чём-то они преуспели.
— И не говорите, — поддержал Гершин, — тут не отнимешь, больницы открыты для трудящихся масс. Кстати, о них, точнее, о вас. Надолго в Москве решили осесть?
— На год, — не раздумывая, ответил Ковров. — Помещение оплатил, на обустройство потратился, у здешней милиции пока что претензий ко мне нет, а в Петрограде примелькался, интерес ненужный возник. Я с тонким товаром работаю, он доверия между покупателем и продавцом требует, а его, кроме посредника, никто обеспечить не может. Главное — репутация.
— Отлично сказано, — Гершин налил себе ещё вина, выпил залпом. — Ещё год назад здешние антиквары в цене были, но сейчас к ним доверие упало. Кого-то замели по пустяку, а есть которые стучат, к ним только если случайный человек придёт.
— Мои расценки простые. Если товар обычный, ходовой, то два процента беру за осмотр и удостоверение, с картинами и гобеленами сам не работаю — слишком много фальшивок, специалистов со стороны привлекаю, из галереи Третьякова, к примеру. Ну а если вещички действительно ценные, которые в аукцион не понесёшь, то тут уж зависит от того, с кем сговорюсь. Лучше с покупателем, у кого деньги, тот и музыку заказывает. Если у вас сомнения есть, могу нескольких в Харькове и Петрограде назвать, они подтвердят, что работаю я честно, интерес клиента выше своего ставлю.
— Спросили уже, — сказал Радкевич, — иначе не встречались бы.
— Тогда, господа, за чем дело встало? Пустые разговоры — дело хорошее, на баб голых поглазеть, вина выпить завсегда готов, но денег на этом не заработаешь. Сегодня отдохнём, а потом и к делу перейти надобно.
— Пойду освежусь, — Гершин поднялся, чуть покачнулся, — а как вернусь, обо всём сговоримся.
Он вышел, тяжёлая дверь на секунду выпустила из коридора женский визг и хохот. Радкевич отпил воды, побарабанил пальцами по столу.
— Значит, Ковров? — спросил он.
— Как есть, — Николай слегка поклонился.
— Ты мне арапа не гони, — Радкевич опёрся ладонями на стол, — помню по шестнадцатому году, в штабе Литовского полка в Гатчине банчик метали. Был там один фраер фартовый, вроде лопух лопухом, а всё себе сгребал, как звали только, позабыл, но портрет твой прямо один в один.
— Везение — штука переменчивая, господин Азалов, если не ошибаюсь? Шрама тогда у вас не было, но на лица у меня тоже отличная память. Имя своё я напомню, Гизингер Николай Леопольдович, — Ковров чуть приподнялся, — только оно в прошлом осталось, полагаю, шантажировать этим меня не будете? А то ведь это процесс обоюдный, у всех у нас грешки перед новой властью имеются. И если захотите спросить, чего это я из Советской России не сбежал, так наперёд отвечу — мне и здесь неплохо живётся.
— Ладно, — Азалов-Радкевич слегка расслабился, — ты уж извини, я привык за эти годы по-простому, без расшаркиваний, предупредить сразу хочу, если в какой организации из бывших состоишь, меня агитировать не надо.
— И не подумаю, сам эти компании стороной обхожу. Нас, Герман, большевики пока что терпят, волю дали деньги заработать, но тех, кто в политику полез, уничтожат, и глазом не моргнут. Новая власть всегда на костях старой строится. Поэтому лучше займёмся, как говорят в Североамериканских штатах, бизнесом, а о прошлом вспоминать не станем. Скажи, из нашего разговора толк какой будет? А то кузина мне наобещала, что вы люди серьёзные и с возможностями, но она женщина возвышенная, мало чего в голове придумает.
— Торговыми делами у нас Шпуля ведает, ты ему вроде приглянулся, почует гешефт — будет у вас бизнес, моё дело маленькое, проследить и предупредить. Но сегодня только приглядываемся. Будешь?
Он достал из кармана крохотную металлическую фляжку, насыпал на серебряную тарелку белый порошок, протянул Коврову блестящую трубочку. Тот отделил небольшую часть, втянул в нос, вернул трубочку Радкевичу.
— Завтра сам подойду к обеду, — сказал Азалов, делая себе порцию раза в три больше, — есть у меня одна вещица, посмотришь, скажешь, что она из себя представляет.
* * *
Азалов не обманул, появился в почти обустроенном магазине на следующий день в два часа. Старенький Студебеккер подкатил ко входу, бывший офицер вылез с водительского места, вместе с ним из салона авто бодро выскочили два крепыша в кожаных куртках, они, в отличие от Азалова, далеко проходить не стали, заняли позиции у входа. Ковров как раз показывал новенькой продавщице пришедший товар — перчатки и шляпки. Продавщицу прислала Мальцева, ей Николай доложился с утра, но про то, что он и бывший офицер друг друга узнали, рассказывать не стал. Мальцева была недовольна, посчитала, что Ковров уж больно сильно на Шпулю и его компаньона давит, и приказала дальше на рожон не лезть.
— Разложи перчатки по витринам, и как уборщица придёт, пусть хорошенько всё почистит, чтобы блестело, — распорядился Николай, — а мы с товарищем пока побеседуем. Прошу, товарищ Радкевич, ко мне.
За стенкой Ковров оборудовал себе квартирку из комнат прислуги, двери из небольшой общей комнаты вели в спальню и ванную, по центру стены стоял массивный шкаф с вензелями, купленный за двадцать пять рублей у треста, дубовый круглый стол расположился под зелёным абажуром с электрической лампочкой. Стол был застелен бильярдным сукном, на нём даже следы мела сохранились, вокруг расставили стулья с гнутыми ножками, сиденьями из гобелена и резьбой. Азалов одобрительно хмыкнул, уселся за стол, положил на сукно свёрток, развернул.
— Занимательная вещица, — Ковров повертел тяжёлую шкатулку в руках, достал из кармана окуляр, вставил в глаз, — ага, вот. Видишь клеймо, корабельный якорь? Ювелирная фирма Мальцей из Варшавы, по датировкам монет — где-то восемьсот тридцать пятый год. Фамильная реликвия?
— Друга моего покойного, — собеседник качнул головой, — всё, что осталось от него. Как думаешь, цена какая ей?
Ковров откинул крышку, внутренности шкатулки блеснули золотом.
— Снаружи, — сказал он, — монеты вставлены нарочито мелкие, подчёркивается, что настоящая ценность сокрыта внутри. Ангел, если не ошибусь, наверху из золочёной бронзы, орнамент и ножки — тоже. Герб Пилава, с подобным польских родов множество, знавал я графа Потоцкого, так у него такой же был, только с подковой понизу, ну да тебе лучше известно, какая у друга фамилия. Больше сорока червонцев за неё не выручить, и то если на ценителя попадёшь — мастер хороший, но из дешёвых, к весу металла столько же прибавляется. Это, увы, не Фаберже.
— Мне Станислав говорил, с потайным отделением она, — Азалов наклонился поближе, — вот только как открыть, не знаю, ножки вертятся в разные стороны, а ничего не происходит. Выламывать жалко.
— Раз вертятся, значит, хитрость есть, — Николай закрыл крышку, подвигал ножки, прислушиваясь, — Карл Филипп Мальц родился в 1797-м, все его шкатулки с секретом открываются одинаково. Первая цифра — левая передняя ножка, один щелчок по часовой стрелке, потом дальняя левая, семь щелчков против, и так доходим до последней, поворачиваем ангела так, чтобы от тебя смотрел. Главный секрет, крышку, пока набираешь код, трогать нельзя. Вуаля!
Он снова открыл шкатулку, и потянул золотую коробочку на себя. Та легко пошла вверх, открывая потайное отделение, в котором лежал исчерканный карандашом лист писчей бумаги. Антиквар продемонстрировал закладку собеседнику, Азалов быстро схватил лист, развернул, быстро проглядел, потом спрятал в карман.
— А ещё секреты у этой вещицы есть?
— Как не быть.
Ковров тяжёлую золотую вкладку вернул на место, поставил ножки в исходное положение, а потом завертел их в обратную сторону, с последним щелчком монета на боковой стенке отвалилась, в углублении лежала матово блестевшая игральная кость, которая вывалилась на стол, но упасть на сукно не успела, Азалов её ловко поймал и в карман спрятал.
