Доказывать — причем отнюдь не на словах.
Конечно, до того, как расправиться с шайкой Кхугла, я уже успел убить одного из его людей и воспринял сей факт спокойно до равнодушия. Но, во-первых, тогда я лишил жизни в пылу схватки, походя. И едва даже заметил, если б главарь не напомнил. А во-вторых, коль стычка та закончилась для меня пленением, было не до душевных терзаний. Все, что волновало — как освободиться и остаться в живых.
Теперь же… и опасность миновала, и я сам перед этим не столько сражался, сколько убивал. Спящих или сонных людей, сопротивления почти не оказывавших. Да еще в таком количестве. Сколько ж их лишилось жизни моими стараниями? Не меньше дюжины, кажись.
С другой стороны, что мне, собственно, оставалось делать? Тот же главарь сам виноват. Не надо было меня так рьяно запугивать, этого Рудю поминать чуть что. Даже маленькая крыса и совсем крохотный муравей будут кусаться — вынуждены будут — если их загнать в угол. Кхугл был вроде не глупым человеком, неужели не понимал такой простой истины? Видимо, прав был Ломброзо, утверждавший, что преступники проявляют больше хитрости, чем ума.
И только Вуулх, повторяю, из нас троих не парился, был бодр и весел. А потому искренне не понимал, как в такое чудесное утро мы можем быть чем-то недовольны. Живы ведь? Живы. Из плена спаслись, недругов победили. Что? Устали? Так кто ж вас гонит, болезных? Куда торопитесь? Прилегли бы под ель поразлапистей, отоспались бы вдоволь.
А что голодны, сами виноваты. При таком-то обилии мяса!
Не объяснишь же ему, простому зверю, что нам, двуногим, западло жрать себе подобных. Хоть в сыром виде, хоть поджарив на углях. Что само-то по себе с точки зрения волка было глупейшей прихотью. А другой еды в лагере разбойников не обнаружилось.
Про миссию, висящую над нами, не дающую вернуться домой, но в то же время до сих пор остающуюся для нас тайной, говорить Вуулху тем более не имело смысла. Уж очень абсурдно само по себе это звучало — и не только для волка. Чего доброго, сразу упадем в глазах четвероногого союзника. Подумает еще, что мы не персонажи ожившей легенды, а обыкновенные безумцы. В чьем поведении еще меньше смысла, чем у большинства двуногих.
Мало-помалу становилось светлее — и не только потому, что всходило солнце, и наступающий день обещал быть в противовес вчерашнему ясным и сравнительно теплым. Вдобавок, лес начал редеть даже по сторонам от просеки. А потом мы наткнулись на первый след человеческого присутствия. После лагеря разбойников, разумеется.
След представлял собой не то вкопанное в землю бревно, не то ствол мертвого дерева, очищенный от веток и соответствующим образом обработанный. В бревне, а может, в древесном стволе были грубо вырезаны и подкрашены черты человеческого лица — глаза, рот, нос. Борода. Впрочем, краска успела поблекнуть.
Было ясно, что перед нами какой-то местный идол. Но и только. Вырезанное лицо не отличалось выразительностью. Из-за чего понять, какому божеству он посвящен, злому или доброму, было практически невозможно.
Соответственно, ни я, ни Валя не представляли, каким образом следует это божество почтить. Требуется ли кровавая жертва или хватит просто подложенных к подножью идола плодов и веточек. А то и вовсе простого поклона. Или, как вариант, не стоит местного кумира даже трогать, чтобы не навлечь на себя проклятье.
Хотя о чем это я? Все равно ничего, в жертву пригодного, у нас с собой нет. Как нет, по чести сказать, и желания здешним суевериям потакать. Так что, полюбовались — и идем дальше.
А вот на Вуулха идол произвел куда более сильное впечатление. Волк заскулил, как дворняга, замерзшая на улице и просящаяся погреться.
— Дальше Вуулх не пойдет, — перевел мой лингвистический модуль, — дальше кончается лес. Дальше двуногие… много двуногих. Они не понимают Вуулха и народ Вуулха. Не дают охотиться. Хотят убить.
— Ладно, что ж поделаешь-то, — ответил я, — удачи тебе, Вуулх. Доброй охоты!
Волк на это коротко взвыл — что ЛНМ перевел как ответное «доброй охоты» — и, сойдя с исполосованной тропинками просеки, скрылся в чащобе.
А мы с Валей продолжили путь. Вдвоем.
* * *
За лесом расстилалось поле, засеянное какими-то тонкими, слабосильными с виду, колосьями, гнувшимися под ветром. За полем, которое мы обогнули по тропкам, продолжавшим виться и за пределами леса, зеленел луг с несколькими участками, окруженными изгородями из жердей. За изгородями маячили грядки, покрытые зеленью. А вокруг огороженных участков, неспешно пощипывая травку, бродили тощие коровы и овцы со свалявшейся шерстью.
И, наконец, за огородами обнаружилась сама деревня. Она же цель или одна из целей нашего путешествия, если верить пультику. Тот показывал уровень синхронизации уже в сорок четыре процента. А также пустому желудку, наполнить который если где и можно, то только в человеческом жилище.
Деревня представляла собой россыпь из нескольких десятков домиков, точнее, бревенчатых землянок. Не то частично вросшие в землю, не то из земли торчащие, они напоминали гигантские диковинные грибы.
Дверные проемы были прикрыты шкурами, из отверстий в крышах поднимался дым. И… хоть я не спешил заходить внутрь, даже на порог ступать первого же из этих жилищ — воображение само дорисовало для меня остальное. Все детали тамошнего убранства.
Одна комната, она же кухня, где ютится семья, порой, из десятка человек, не считая скота. Для последнего в таких домиках обыкновенно выделена специальная загородка. Но менее вонючими четвероногие обитатели дома от этого не становятся.
Земляной пол. Постели из шкур. В качестве удобств — разве что очаг, ну и еще отверстие в стене, обеспечивающее вентиляцию.
Захотелось по нужде? Милости просим на окраину деревни. Лист лопуха тебе в помощь, чтобы подтереться.
Причем это — в летнюю пору. Если же аналогичное желание посетило тебя в зимний мороз, особенно ночью, прежде хорошенько подумай: оно и впрямь тебе сильно нужно? Или лучше когда-нибудь в другой раз?
Неоднократно побывав в прошлом, я вдоволь насмотрелся, помимо прочего, и на жилища предков. И на такие, и на бывшие чем-то лучше или хуже. Но все они в комфортности проигрывали даже комнате в общежитии, доступной простому студенту или аспиранту. По крайней мере, по большинству позиций.
Касалось это и замков баронов и королей. Особенно зимой, когда в этих каменных, трудно отапливаемых мешках становится не теплее, чем в холодильнике. Не говоря уж о том, что самое великое величество не властен над временем. И если захотел поесть или помыться, вынужден ждать часами, пока самые расторопные слуги не приготовят воду или обед.
При таких делах многие из средневековых господ даже вынужденно забивали и на режим питания, и на нормы гигиены. Просто следуя пути наименьшего сопротивления. Отчего проживали, естественно, недолго. Даже без учета посягательств со стороны разного рода недругов.
В общем, насмотрелся я на жизнь во времена темные и не очень. И потому искренне не понимаю современных мне риторов, любителей превозносить прошлое, награждающих его эпитетами вроде «светлого», «героического», «великого» и все такое прочее.
Но еще больше удручают мантры о какой-то неведомой «деградации», про которую эти же ребята обычно толкуют применительно ко дню сегодняшнему. Интересно, предложи я — с улыбкой опытного риелтора и таким же напором — кого-нибудь из них пожить, к примеру, в этой деревне, насколько их хватит? Как скоро они попросятся назад из эпохи, явно не затронутой метастазами «деградации» в виде электричества, интернета и утреннего душа? Ну и, конечно, их любимого торгового центра в шаговой доступности, избавляющего от необходимости бродить, порой, неделями по лесам, горам и болотам в попытках найти что-нибудь съестное. Как и горбатиться на полях и огородах.
Не, я понимаю, что не стоит грести всех и каждого под одну гребенку. И кто-то из живущих действительно деградирует — без всякой иронии. Другое дело, что причина сего явления общеизвестна. И по большому счету та же самая, что и у сородичей Вуулха.
