Прохладная вода на лбу, щеках и груди вернула его в чувство, и та страшная картинка перед глазами почти сразу же пропала, хотя какая‑то то ее часть, фантомная и прозрачная, как тело медузы, продолжала существовать. Он не видел ее, он знал, что она есть. Что она — реальна.
Со стороны лестницы, вскарабкавшись на верхний ряд, к ним приблизился поджарый мужчина, одетый легкие брюки и белую рубашку. К нагрудному карману маленькой блестящей прищепкой крепился, похожий на календарик, небольшой пластиковый прямоугольник.
Витя поерзал на стуле. Он сразу понял, что мужчина пришел явно не просто так. Наверное, кто‑нибудь увидел постороннего мальчика в подтрибунном помещении, а может быть… и того хуже — на него пожаловался спортсмен номер один, Илья Шаров.
Мужчина пристально посмотрел на Витю, потом нагнулся к тете Оле и что‑то ей зашептал, поворачивая голову то вправо, то влево, отчего Вите казалось, что он нюхает тети Олину шею, страстно и горячо — произнося при этом горячие бесстыжие слова, которые Витя, притворяясь, что он спит, иногда слышал с экрана телевизора во время маминых ночных бдений.
В такие моменты Витя слышал еще, что мама плачет и каждый раз думал, глядя экран телевизора в отражении зеркала, что тяжело дышаший дядя пугает не только тетю на экране, но и маму. А еще он может ненароком укусить прямо за шею.
Глядя на мужчину, Витя подумал, что нужно было уйти сразу, не дожидаясь начала забега — но тогда бы это выглядело слишком подозрительно. Да и деньги уплачены. Теперь же поздно — наверняка этот странный бегун рассказал все судьям, или, хуже того… он вспомнил человека в форме.
Ему грозит по меньшей мере — детская комната милиции, о которой среди пацанов ходили такие истории, что даже ужасный замок Иф, где отбывал наказание граф Монте‑Кристо, казался сущей безделицей и совсем не страшным местом.
Детскую комнату милиции, которой пугали непоседливых подростков и чересчур шаловливых детей — на самом деле никто никогда не видел, по крайней мере, в его окружении. Она представлялась пугающим, черным, совершенно изолированным помещением, расположенным в какой‑нибудь шахте, на самом ее дне, куда не проникает ни солнечный луч, ни человеческий голос — и там, в окружении отвратительных зловонных существ, напоминающих собак с перепончатыми крыльями, которые стерегут нашкодивших мальчиков (разумеется, девочки в эту комнату не попадали) проходят дни, недели, месяцы и годы перевоспитания.
Короче, не очень приятная перспектива.
Тем временем, мужчина выслушал ответ тети Оли и замер в ожидании.
Сердце мальчика стучало как паровой молот, и попадание в казематы для перевоспитания уже не казалось ему чем‑то таким фантастическим.
Кажется, он даже чувствовал вонь и тесноту этого жуткого места.
— Витя, — строго произнесла тетя Оля. — Сейчас ты должен сказать правду. Посмотри на меня. Видишь этого мужчину?
Витя поднял глаза. В них стояли слезы.
Тем временем, на стадионе пошел третий круг и Шаров, разумеется, вел. Он бежал легко, изящно, даже как‑то немного лениво, если можно так выразиться — не так, чтобы явно оскорбить соперников, но человек понимающий, специалист в беге, сразу же заметил бы это преимущество и то, с какой непосредственностью и отсутствием апломба спортсмен реализовывал это его.
До финиша осталась еще пять или шесть кругов.
— Этот мужчина заметил, что ты… — рев стадиона заглушил ее голос, Витя повернул голову и увидел, что номер двадцать три — неизвестный ему спортсмен — предпринял резкое ускорение и поравнялся с Шаровым.
— Я так и думал, — пробормотал Витя. — Все это фигня.
— Что ты сказал? — тетя Оля округлила глаза.
Витя спохватился.
— Ой… просто… — и он указал пальцем на номер двадцать третий, однако тетя Оля и слышать не хотела его объяснение.
— Витя. Это очень важно. Посмотри на меня.
Мальчик снова взглянул на тетю Олю. Та явно была настроена серьезно, однако теперь ему совсем не хотелось уходить — он во чтобы‑то ни стало желал досмотреть гонку сильнейших бегунов.
— Этот мужчина заметил тебя с трибуны и решил, что…
Стадион снова взорвался овациями.
Витя крутнул головой — ему было странно, что такое небольшое количество зрителей могут так громко аплодировать. Скорее всего, дело в специально спроектированной форме стадиона в виде чаши и любые звуки здесь усиливались в несколько раз.
— Андриан Ветров, выступающий под номером двадцать три за спортивный клуб «ЦСКА» обходит Илью Шарова под номером один! — взволнованно сообщил диктор. Мужчина с бэджем на рубашке посмотрел на беговую дорожку и лицо его стало озабоченным. Он словно бы потерял интерес к Вите и его маме (скорее всего, он думал, что это его мать) и Витя взмолился, чтобы он ушел. Однако мужчина продолжал терпеливо дожидаться, пока шум утихнет и тетя Оля, наконец, добьется ответа от мальчика.
— Витя! — она повысила голос, не желая смотреть беговой поединок, потому что вообще не понимала смысла в том, что мужчины в трусах носятся друг за другом в рабочее время вместо того, чтобы убирать урожай или, на худой конец стоять возле кульманов, проектируя красивые и удобные дома для советских граждан. — Ответь мне! Как ты себя чувствуешь⁈ Этот мужчина работник стадиона. Он заметил, что ты неважно себя чувствуешь и он обязан вызывать скорую или оказать тебе первую помощь! — конец фразы она почти выкрикнула, потому что на стадионе близилась финальная развязка и трибуны встали.
— Нормально, — буркнул Витя. — Я отлично себя чувствую! Это просто… просто я волнуюсь за… за них! — он указал рукой на маленькие фигурки бегунов, быстро перемещающихся на другой стороне огромной чаши.
Тетя Оля недоверчиво взглянула на него, потом приложила тыльную сторону ладони ко лбу и покачала головой.
— Знала бы, что будет такая жара, в жизни бы не пошла! — сказала она.
— Этот забег вы запомните на всю жизнь… — зачем‑то сказал Витя и тут же спохватился.
— Что? — спросила она.
Впрочем, все, что относилось к забегу, было ей не интересно и она, сделав знак мужчине в белой рубашке, что‑то зашептала ему на ухо.
Тот внимательно оглядел Витю и после минутного размышления удалился.
— Победит тридцать четвертый, — сказал Витя.
Тетя Оля, обмахнувшись самодельным веером, взглянула в чашу стадиона и покачала головой.
— Даже здесь, Витя, победа дается ценой огромного труда. — Зрение у нее было отличное, Витя прекрасно это знал — потому что она частенько смотрела на него с
