Выходила как прежде газета, цокали по мостовой лошади, запряженные в пролетки и дилижансы. На другой стороне фьорда по линии конки бегал опытный паровой трамвай, похожий чем-то на первый самогонный аппарат моего папаши. Столь же несовершенным плюхал плицами по воде паровой буксир. Технические новшества появлялись на заводах, на мелких фабриках, в быту. И Лёшка утверждал, что большая часть вещей разрабатывалась почти без его участия. Вроде всё шло по плану. Мы понемногу становились технологически развитой страной.
На общественном фронте тоже произошли перемены.
Секта Расстриги развалилась так же быстро, как до этого и возникла. Произошло это не в следствии утраты веры, а по чисто технической причине — многие дамы вдруг обнаружили беременность. Виной тому был не Расстрига, а юноши, которых привлекла в секту красота бенгалок. Игрались одна за одной свадьбы. И если до этого весь «гарем» жил в большом шатре на Поляне, то теперь молодым семьям потребовалось отдельное жильё.
Расстрига пришел за советом в компанию и поскольку мы уже прекратили финансировать строительство домов для поселенцев, я предложил Расстриге взять кредит в банке. В ответ он лишь покачал головой, а на следующий день появился в конторе строительной компании Качугина с сундуком, который с трудом тащили молодые женихи.
Сундук оказался полон серебра.
Так рядом с Английской у нас появилась Бенгальская улица.
То ли благодаря истории с внезапной одновременной беременностью индийских дам, то ли под влиянием на восприятия мира любви (пусть этот мир создан был мной самим), я вдруг стал обращать внимание на детей. Их в Виктории оказалось на редкость много.
Сперва я подумал, что это сознание шалит со мной, я часто думал над словами Даши и ничего удивительно, что стал замечать детей. Но постепенно я понял, что их и правда много. Я видел их бегающими по улицам, подрабатывающими в мелком бизнесе, поедающими стритфуд на Поляне. Особенно поедающими стритфуд.
Поляна, которая раньше превращалась то в арену для состязаний, то во временный городок, где размещались прибывшие на потлач гости, то в ярмарку, когда все свободное место занимали шатры, балаганы, прилавки и развалы… Поляна теперь стала ещё и одним из мест отдыха горожан — здесь устраивали пикники, которые несколько лет назад ввёл в моду Тропинин. В пасмурный день обычно делали шашлыки, в солнечный приносили корзинки с едой. Появилось множество лотков со стритфудом. Каленые орешки, кебабы, гамбургеры, хот-доги, блины. Фруктовые тележки с прессами предлагали свежевыжатые соки, лимонады.
И теперь я обратил внимание, что некоторые разновидности уличной еды явно рассчитывались именно на детей. Леденцы (и классические петушки и что-то типа чупа-чупса), мороженое (Тропинин, оказывается, запустил небольшую фабрику). Не хватало, пожалуй, только попкорна.
Озадаченный такой оказией, я отправился в Университет в тот самый отдел, что занимался статистикой. Оказалось, что население действительно росло бешеными темпами. Свой вклад вносили и перебирающиеся в город индейцы окрестных племен, завербованные мое агентурой европейские авантюристы, использующие индийский маршрут, поселенцы из России, Китая, Индии и даже немного гостей с Оаху. Но неожиданно на первый план вышел естественный прирост, в котором, конечно, приняли участие все перечисленные категории.
Разумеется, в эту эпоху много детей в семье было обычным делом. Высокая детская смертность уносила каждого второго ребенка в большинстве цивилизованных стран, и даже у нас, несмотря на все санитарные мероприятия, она взимала огромную дань. До появления антибиотиков мы не могли бороться с целым рядом болезней и рассчитывали скорее на естественный иммунитет от здорового образа жизни, витаминов, солнца и свежего воздуха. Но демографический взрыв все равно стал неожиданностью. Дело в том, что на фронтире настоящие семьи были редкостью, а число внебрачных детей по какой-то загадочной причине уступало числу законных (ведь у нас не водились цари, великие князья и вельможи, стругающие ублюдков целыми деревнями).
Записи определили время переломного момента — около десяти лет назад. Примерно в то время и Лёшка женился, и другие товарищи семьями обзавелись, а мы начали массовое домостроение. Похоже именно тогда многим стало понятно, что Виктория «всерьез и надолго». Это вызвало качественное изменение в отношениях мужчин и женщин и, как следствие, скачок рождаемости. Пять-шесть детей было обычным делом в семье и три четверти рожденных благодаря нашим усилиям добирались до подросткового возраста.
— Переход качества в количество, — сказал я, просматривая бумаги.
— Что? — переспросила Галка.
— Переход качества жизни в количество населения. Но это не продлится долго.
Глава тридцать восьмая. Бык и уста
Глава тридцать восьмая. Бык и уста
В наших водах становилось тесновато, и круги вокруг колонии сужались. Мы рисковали вступить в открытое противоборство с кем-то из конкурентов ещё до того как сами откроем карты (как в географическом, так и в игровом смысле).
Конкуренты вдруг навалились сразу со всех сторон. На имперском берегу очередная казённая экспедиция разнюхивала удобные пути в Америку. Пока одна её часть готовила корабли для исследования в Охотске, другая часть пыталась проложить северный маршрут с Чукотки. В пролив Нутка (который пока ещё звали заливом короля Георга) прибыли англичане под фальшивыми португальскими флагами. Причем капитанами на кораблях («Феличе Адвенчер» и «Ифигения Нубиана») были те самые парни, что зимовали затертыми во льдах в Кенайском заливе два года назад. Ложные португальцы привезли с собой китайских рабочих и начали возводить факторию. Ещё одно английское судно из Макао «Жаворонок» потерпело крушение на острове Медном. Уцелевших бедолаг сняли с острова русские промышленные.
Появились в наших водах и первые американцы, в смысле бостонцы. Южнее устья Колумбии они высадились с судна «Леди Вашингтон» и попытались торговать бусами, варганами и ножами с местными индейцами, в то время как второй американский корабль прибыл позже сразу в пролив Нутка. Это была та самая «Колумбия», в честь которой должны были назвать реку, весь регион, а потом и орбитальный корабль, если бы мы не внесли в хронологию коррективы.
Но больше всего нас встревожили испанские корветы, что появились на северных островах. Причём первый, название которого нам узнать не удалось, побывал на Кадьяке ещё до того, как мы отправились домой от устья Юкона. Он бросал якорь в гавани Трех святителей, и его офицеры встречались с шелеховскими передовщиками. В наш городок они не заглянули. А уже после возвращения шхун Чихотки в Викторию, другой испанский корабль «Принцесса» посетил Уналашку.
Испанцы плавали в наших водах давно и регулярно, просто потому что считали их своими, но на контакт со зверобоями пошли впервые. Это больше всего заставляло нервничать. Вряд ли кто-то из промышленных знал испанский или любой другой европейский язык. А вот знали ли испанцы русский? До сих пор я думал, что нет. Но теперь сомневался. Их миссия носила явно разведывательный, а не исследовательский характер. И даже без языка можно было многое выведать от неискушенных в политике людей.
Виктория всё ещё оставалась тайной, но на всякий случай мы укрепляли форты и приводили в порядок боевые корабли. О шашлыках с европейцами, что остановились в проливе Нутка, об обмене визитами больше не шло и речи. Мы лишь попросили людей Маккины присматривать за гостями и передавать нам новости. За время нашего здесь пребывания, племя достаточно изучило белого человека. Вместо того, чтобы выменивать шкуры калана на блестящие штучки, индейцы продавали европейцам съестные припасы, дерево и другие ресурсы для починки судов, в общем все, что только могли продать. Причем требовали монету и неохотно соглашались на бартер.
