Хорошо хоть порох успели спрятать от влаги. Не уверен, конечно, что местные методы так уж эффективны, но пушкари, как я заметил, совершенно не переживали по поводу возможной потери столь значимой для нас вещи. Значит, беспокоиться, скорее всего, не о чем. И всё же не доверяю я этим артиллеристам-первопроходцам. Вот хоть убей, не понимаю, как на обслугу одного сравнительно небольшого полевого орудия может быть выделено аж двенадцать человек? Причём одиннадцать из них — простые холопы, которые не то что пушку — порох впервые видели! А тот самый один мало-мальски прошаренный пушкарь занимается, о чудо, наводкой орудия. Без каких-либо прицельных механизмов! Не удивительно, что на один-единственный выстрел у них уходит по несколько минут. В общем, похоже, пушки тут играли скорее морально-подавляющую, нежели чем боевую роль.
Такой ливень, в силу своей массивности, не мог идти слишком долго. Всё же ресурс свинцовых туч не безграничен. Так и случилось: ещё буквально через пол часа ураган вдруг стих, а ещё недавно угрожающе нависающие тучи расплылись в синем небе, явив нам скромно улыбающееся солнце.
Я сидел в телеге, укутавшись по горло в разном тряпье, почти не спасавшем от дождя. Образовавшаяся лужа медленно стекала сквозь щели в полу телеги. Нет уж, вот доберусь до ресурсов и хоть какой-то власти — всё к чертям собачьим перетентую! Будут у меня классические повозки американских колонистов, а не эти развалюхи.
С трудом выбравшись из под груды мокрых и от того невероятно тяжёлых тряпок, я поспешил переодеться. Не хватало ещё простыть и слечь без врачебного ухода с температурой. Гвардейцы приказа ждать не стали и последовали моему примеру. Остальные же, неподконтрольные мне воины, лишь усмехнулись, завидев такую излишнюю, как им показалось, предосторожность. Ну, мы им не няньки и уговаривать не будем. Да и бессмысленно это по большому счёту.
Закончив с этим весьма не воинственным, однако от этого не менее важным делом, я спрыгнул с телеги на вязкую, хлюпающую землю. Меня вдруг пробрало до костей и я непроизвольно поёжился. Нет, так дело не пойдёт. Я похлюпал по склизкой земле вдоль повозки, одновременно пытаясь нащупать руками хоть сколько-нибудь сухую рубаху. Наконец, почувствовав сухую ткань, я выдернул её из под сырого завала и поспешил надеть поверх своего кафтана. Ребята на сей раз засомневались.
— Айда, бойцы, бери что посуше, да цепляй на себя. Здоровее будете. — Спорить они не стали и уже через пару минут в телеге осталась лишь насквозь мокрая одежда, которую я распорядился аккуратно развесить по бортам повозки. Шутки шутками, а мне сопливые гвардейцы даром не нужны. И пусть местные предрассудки к подобному не располагают. Мне на это всё равно. Сейчас моё положение позволяет мне выделяться на фоне серой массы особым подходом. Впрочем, полезные приёмы здесь перенимают с большой охотой, а потому, как мне кажется, долго я белой вороной здесь не буду.
В который раз организация местной армии поразила меня своим фактическим отсутствием. Увязая в грязи, лошади стали ещё медленней перебирать ногами, а пешцы же и вовсе были вынуждены хлюпать по ней на своих двоих. Сказалась, безусловно, и непригодность самой дороги, которая на протяжении всего пути представала мне лишь как широкая тропа, совершенно неустойчивая к экстремальным погодным условиям. Но, на удивление, никто и не думал жаловаться или ворчать по поводу столь дискомфортных условий. Люди шли со всё такой же суровой уверенностью. Разве что чуть медленнее.
Практически полное отсутствие телег и повозок, важность и необходимость которых я всё время похода доносил до Михаила, в первый и наверняка, последний раз сыграло нам на руку. Ведь как бы не тяжело шёл человек или конь по грязи — телега пойдёт куда сложнее. Во многом из-за этого мой отряд впервые за весь поход стал самым медленной и, как следствие, тормозящей всю армию частью. Хорошо хоть, что близился вечер и чистое небо предвещало хоть какое-то улучшение ситуации на «дороге».
С местом стоянки долго думать не пришлось. Вот уже больше суток мы идём вдоль небольшой речушки, скорее даже ручья, строго на север. Его ширина не превышала пятнадцати метров, зато в длину он раскинулся уже на добрый десяток километров. Вообще я как-то не замечал в будущем такого количества водоёмов в этом регионе. Нет, конечно, я слышал, что их много. Но никогда бы не подумал, что настолько.
Вдоль пологого берега мы стали разбивать лагерь. Остальной колонне повезло меньше, поскольку им достался участок на сотни метров крутого побережья.
Солнце клонилось к закату, когда мы наконец закончили обустройство стоянки, что на сырой и скользкой почве было делать не так уж и просто. Участки с высокой травой уже успели впитать основную часть влаги. Их мы и выбрали для размещения палаток. Вообще назвать эти хлипкие навесы палатками можно разве что с очень большой натяжкой. Несколько толстых палок, держащих кусок парусины. Хм… Ну конечно! Как же я сразу не догадался? Ведь на время похода можно эти сами палатки ставить в повозки, защищая их от осадков. Я плеснул на свисающий кусок материи воды из котла. Редкие капельки испуганно побежали вниз. Провёл рукой — сухо. Как говорится: «Всё гениальное — просто!»
Вскоре весь отряд собирался у большого костра, над которым был подвешен громадный котёл из весьма паршивого на мой взгляд металла. Поленья слабо потрескивали, а тёмно-рыжая мешанина из всего, что было стала закипать и наполнять округу целым ворохом аппетитных ароматов.
Однако предвкушение сытного ужина я заметил лишь на лицах четверых новичков. Особенно на смотрящем исключительно в котёл упитанном парне. Взгляды же остальных были донельзя задумчивыми и печальными. События для них в последние дни развивались уж очень быстро. Они приняли свой первый полноценный бой и понесли первые потери. Офицеры держались несколько лучше, видимо осознавая своё старшинство и, как следствие, ответственность за подчинённых.
В целях повышения боевого духа я решил вновь одолжить у Генриха музыкальный инструмент, отдалённо напоминающий гитару. Майер привычно встал на ночёвку рядом, так что далеко идти не пришлось. Вообще формально, конечно, инструмент принадлежал его холопу. Вот только всё имущество человека зависимого, как и он сам, по местным законам находилось в собственности барина. А потому фактически я брал семиструнный агрегат у самого Генриха. В первый раз мой малый концерт слышало всего пара человек, в число которых невольно попал и мой немецкий друг. Играл я откровенно говоря не виртуозно, а потому делал ставку скорее на голос и текст. Впрочем, так сейчас вполне себе по моде. В итоге впечатление я тогда произвёл противоречивое. В основном потому, что незнакомые с подобным стилем, мои слушатели не сразу разобрали, в чём, собственно, суть. Да и пел я скорее для себя. Как бы не была легендарна группа «ЛЮБЭ», я не такой уж и хороший артист и тем более гитарист.
Вернувшись, я обнаружил, что до этого пялившийся в бурлящий котёл парень увлечённо возился возле переднего колеса телеги. Что он там такого нашёл? Осторожно поставив гитару, я подкрался к нему сзади и, отвесив лёгкий подзатыльник, в полушутку спросил:
— Чего там делаешь?! — Он подскочил от неожиданности, испуганно озираясь по сторонам.
— Так это, — Он сглотнул, — Прости, барин. Заметил я, что колёса-то у вашей телеги гладкие. — Он указал на колесо с засохшими на нём кусочками грязи.
— И что же? — Я не понимал, к чему он клонит.
— Да у нас просто на колёсах зарубки ставят, ну, чтобы по грязи да по снегу легче шло. Мы как в этой грязюке чуть не застряли, я так и смекнул. Ну, зарубки вам сделать надо. — Он виновато улыбнулся и шмыгнул своим курносым носом.
— Зарубки, говоришь? — Я почесал затылок. — А ну покажи. — Я протянул ему топорик, которым совсем недавно рубился хворост. Он принял инструмент и показал, как нужно рубануть, чтобы оставить засечку под нужным углом. Идея была и правда неплохой. Может, по грязи так пойдёт и не сильно лучше, но по снегу — уж точно. И, что самое интересное, до этого я не замечал подобных, на первый взгляд элементарных, ухищрений ни на одной из повозок.
