Следователь: И что вы ответили?
Кириллов А. Б.: Я ответил, что достаточно.
Следователь: И приняли его предложение?
Кириллов А. Б.: Предварительно. Сначала я должен был для него кое-что сделать. Кое-что, кроме той экспертизы. Она входила в сделку — но уже стала не главной. За неё он дал мне всего лишь деньги.
Следователь: Он сказал, что именно ему ещё будет нужно?
Кириллов А. Б.: В самых общих чертах. Он дал мне координаты старого военного аэродрома, километрах в ста от города. Сказал, что мне нужно будет до июля проверить дорогу туда и быть готовым к встрече одного маленького борта.
Из личных записей Харитоновой С. П
*место хранения — основной фонд Музея освоения околоземного пространства
28 июля
По дороге до Ебурга случился очень важный разговор.
Начиналось всё буднично: мы обсуждали какую-то фигню, вроде темпов строительства дорог. Иван начал задвигать про свой бизнес. Впрочем, это было довольно интересно, все заслушались. Не уверена, что всё им сказанное было правдой — но говорил здорово.
А потом Даниил вдруг задал ему провокационный вопрос. Такие на стримах задают обычно, ради хайпа, когда удалось затащить на канал какого-нибудь селебрити.
— Ради чего ты всё это делаешь? — спросил он.
Иван сначала нахмурился. Я поначалу решила, что он пошлёт «стримера» куда подальше, но нет. Он ответил:
— Ты про работу, про бизнес? Для денег, в основном, конечно. Ну и стараюсь по возможности удовольствие получать, когда что-то выходит, как надо.
— У тебя сейчас больше денег, чем ты сможешь потратить за несколько жизней, если будешь жить примерно так, как сейчас, — заметил Даниил, — не думал остановиться?
Прикольно, как Иван это всё дело воспринял. Походу, с ним раньше никто так не разговаривал — я прям видела, как он исследует новые для себя ощущения.
— Думал, — ответил он после небольшой паузы, — но не выйдет ничего. Ты справедливо говоришь, что денег у меня достаточно. Я стал слишком жирным куском. Если я остановлюсь сейчас — меня схрачат и не подавятся.
— Получается, надо бежать изо всех сил только для того, чтобы оставаться на месте?
— Это цитата откуда-то? — Иван поднял бровь.
— «Алиса в стране чудес», — пояснил Даниил.
— Жизнь есть движение, — решила вставить я.
Вообще мне нравится умничать, когда это уместно. Люблю разрушать стереотипы.
— Движение ради движения? — не унимался Даниил.
— А хотя бы и так, — кивнул Иван, — всё, что с нами происходит интересного, происходит в движении.
— Ясно, — кивнул Даниил.
Я уже решила было, что он успокоился. Отвлеклась на пейзаж за окном. А там было красиво: ярко светило солнце, дорога шла вдоль какой-то речки. На песчаной косе загорал народ. Я вдруг подумала, что и сама безумно хочу окунуться… ощутить прохладную воду, расслабиться, не думать ни о чём…
Я потрясла головой. Всё-таки вся эта история с Добрым здорово выбила меня из колеи. Раньше я вроде не склонна была так раскисать… что же поменялось?
— Что будет дальше? — спросил Даниил, — ты хочешь пойти выше?
— Куда? — ухмыльнулся Иван, — в политику? Да ну его…
— Политика — это продолжение экономики, — заметил Даниил.
— Верно то верно, — Иван вздохнул, — но не хочу я.
— А почему? Ведь это ещё больше власти. Возможностей. Денег. Ещё больше безопасности, которую ты ищешь и ценишь.
Я прям дыхание затаила. Даниил шёл по грани: мало кому нравиться, когда кто-то начинает копаться в душе. А тот делал это так непосредственно и беззастенчиво, будто имел на это полное право.
Иван в этот раз думал дольше обычного. Пару раз даже оторвал правую руку от руля, чтобы почесать подбородок.
— А знаешь… я, кажется, понимаю, почему не хочу, — наконец, произнёс он.
— Почему?
— Чтобы быть политиком — надо чётко представлять себе будущее. Давать его картину, и себе и людям. Ты согласен?
— Безусловно, — кивнул Даниил.
Я обратила внимание, что Игорь, спутник Даниила, тоже внимательно, затаив дыхание наблюдает за разговором. Мы с ним вдвоём занимали заднее сиденье.
— А я его не вижу, — Иван пожал плечами, — в советские времена было принято мечтать о светлых временах для всего человечества. Это был такой очень расплывчатый образ, но эмоционально насыщенный. Как-то люди умудрялись жить ощущением направления — а не самим направлением, понимаешь? Потом вдруг произошёл переворот в сознании… очень быстро, будто смена магнитных полюсов. Знаешь, я хорошо помню это время. Конец восьмидесятых. Когда потускневшая картинка будущего социальной справедливости вдруг сменилась новой. Когда непонятное «счастье для всех» вдруг превратилось в «счастье для тебя лично». Это было… захватывающе. Предвкушение свободы, до которого, оказывается, рукой подать. Возможность делать такие вещи, которые были совершенно немыслимы раньше: покупать дорогие машины. Вещи. Летать по всему миру. Иметь столько денег, что их невозможно потратить…
Он прервался, погрузившись в свои мысли.
— А потом? — продолжал Иван, — что случилось потом?
— Потом это будущее наступило, — вздохнул Иван, — правда, не для всех. Но даже для тех, для кого оно наступило — вблизи оно оказалось… иным. Нет, что самое интересное всё, о чём тогда, на грани детства, мечталось — сбылось. Всё это было. И свобода, и деньги, и адреналин, и риск, и романтика… вот только та мечта умалчивала о том, что идёт в нагрузку ко всему этому.
— Свобода — очень сильное средство, — сказал Даниил, — оно может быть губительно для того, у кого нет против него иммунитета.
— Да… — согласился Иван, — да, пожалуй. Можно и так сказать. Выжили те, кто вовремя понял, с чем он имеет дело…
Какое-то время было тихо. Каждый думал о своём. Я снова посмотрела в окно. Речка куда-то пропала, теперь вдоль дороги выросла зелёная стена леса.
— Свобода — одна из возможных идеологем переходного периода, — вдруг заявил Даниил, обращаясь будто ко всем сразу, и ни к кому конкретно, — одна из самых распространённых.
— Идеологем? — хмыкнул Иван, — что ж, можно и так сказать.
— Людям нужны объединяющие силы. Сначала эту роль играли верования, — продолжал Даниил, — потом — территории и языки, потом государственная власть. Когда же людей стало слишком много, чтобы простого врождённого представления о порядке и государственной власти стало достаточно — пришла идеология. Это было одновременно с распространением знаний и промышленным взрывом. Помните?
Мы с Игорем переглянулись, но промолчали.
Честно говоря — мне не понравился этот разговор. Не люблю, когда про политику и идеологию задвигают. Обычно это всегда заканчивается срачами, размолвками, а то и мордобоем. Но вслух своё недовольство я решила не высказывать.
— Идеология — это сила, — согласился Иван, — без неё сложно. Но и с ней очень легко наделать ошибок.
— Безусловно, — кивнул Даниил, — идеология это ведь про эмоции. А эмоции не всегда рациональны.
— И как ты думаешь? Есть у нас шанс найти свою идеологию? Объединяющую силу? — спросил Иван.
— Может быть, это будет идеология. А, может, нечто совсем иное. Кто знает?
Даниил улыбнулся.
— Говорят, действенную объединяющую идею можно описать одним словом. Она не должна быть слишком сложной. Например, то, что долгое время объединяло западный мир можно назвать одним словом: «свобода». Идеологию монархии можно описать как «соборность». Идеологию коммунизма — «справедливость». Нацизма — «исключительность».
— Пожалуй… — согласился Иван.
А я вдруг подумала, что потребность в объединении чаще всего возникает тогда, когда есть сильный враг. Но эту свою мысль я оставила при себе.
Из мемуаров Ивана Волкова
По дороге мы вдруг разговорились про объединяющие силы. Даниил вёл себя как школьник, отвечающий на уроке. Он был совершенно убеждён в своей правоте, но не пытался этим бахвалиться. Наоборот: похоже, его смущало, что приходится разъяснять нам то, что с его точки зрения было прописными истинами.
