Спустя минут сорок покончили с обедом. А куда спешить? Ритм жизни в Средневековье несравним с привычным мне: ни тебе машин, ни тебе скоростного интернета, ни поездов–самолётов… Да что там: и часов нормальных за всё то время, пока я тут обретаюсь, встречать не довелось ни разу! Песочные в наличии — только не из стекла, а в виде кожаной воронки, установленной над чашей, куда сыплется песок — водяные клепсидры тоже имеют место быть, солнечные на городских площадях также изредка попадаются. А вот механические отсутствуют как класс.
Исподволь наблюдая за происходящим в зале, я заметил, как Жбан что–то негромко сказал подростку–прислужнику, сунув ему монетку. Парнишка живой ногой метнулся к столику с оттягивающимися воинами и, почтительно склонившись к уху украшенного серебряной цепурой во всю грудь предводителя, что–то ему зашептал. Ну что ж, пан земан, похоже, решил взяться за дело собирания кадров для будущего отряда копейщиков не теряя даром времени. Ну, а мне предстоит заняться исполнением поручения уже поутру. Всё равно сейчас на пражских улицах не встретишь никого, кроме ночных патрулей да ворья. Разве что какой–нибудь священник торопится, сбивая носки обуви о камни, чтобы соборовать умирающего, да повивальная бабка спешит к роженице. А мы — люди простые. А простым людям с дороги и вздремнуть не грех минуточек пятьсот–шестьсот: пусть вояки сами промеж собой договариваются.
Вот не люблю я просыпаться на новом месте! Непривычно и неуютно в этом странноприимном доме зимним утром. Хоть и широки лавки вдоль стен помещения, где ночевали мы все, кроме земана с сыном и посланного спать на конюшню — ну, и стеречь наше движимое имущество от 'угона', разумеется, — Ивана, но кожух, который я использовал вместо одеяла, сполз на пол. Сквозняки же здешние могли разбудить кого угодно. Ну, или заморозить нафиг до состояния тушки мамонта из вечной мерзлоты. На мамонта я не подписывался потому пришлось вставать, в полумраке — ставни–то закрыты — отыскивать 'заветную кадушку', там же умываться из фляги, с грустью вспоминая об оставшемся в далёком будущем совмещённом санузле, выложенном белой шахтинской плиткой. Приведя себя в пристойный вид и прихватив с собой заплечный мешок со всякой полезностью, я спустился в обеденный зал. Морозный воздух свежей струёй вливался в распахнутую дверь, донося чуть приглушённый шум улицы. Один из давешних подростков сгребал в корчагу остатки пищи со столов, сметая туда же крошки веничком из гусиных перьев. Больше в помещении никого не было.
— Что, хлопец, свиньям собираешь?
Тот, дёрнувшись от неожиданности, обернулся:
— Нет, добрый человек! То пани Новакова, нашего мастера супруга, нищим милостыньку ежеден творит. Яко пойдёт в храм, так и прихватит.
— Вот оно как… Доброе дело. А скажи, хлопче — кстати, как тебя звать?
— Яськой.
— Так вот скажи, Ясь: как мне до францисканской обители добраться? Слышал я, что там частица святых мощей храниться. Хочу к ним приложиться…
— То, добрый человек, тебе не близко. Тебе потребно из Града через южные врата в Малу Страну пойти, а там, через Юдитин мост, в Пражске Место. В Пражском Месте градских стен нету, так что ступай тож к югу, а там спросишь. После часа девятого точно там будешь. А вот пустят тебя, нет ли — того не ведаю. Да и пан твой, верно, озлится, что ты сшед…
— За моего пана не беспокойся. Знает он, куда мне нужно. Возьми вот обол за помощь. Если возьмёшься проводить — хеллер получишь.
— Нет, добрый человек! Никак нельзя! Моё дело — здесь находиться неотлучно. А то ведь мастер Новак прибьёт: скоро люд пойдёт, кто яства–пиво носить станет?
— Ну, на нет и суда нет. Будь здрав, Ясь!
— И тебе, человече, гладкий путь! Будешь вертаться — так не забудь что градские врата после вечерни закрываются не враз, а по колокольному звону. Как третий колокол услышишь, значит, можно боле не спешить, ищи себе ночлег в Пражском Месте. А ни в Мала Страну, ни в Пражский Град тебя до свету никто не пустит!
Да уж, география… В двадцать первом веке таксист довёз бы максимум за час. Ежели без пробок. А тут придётся топать и топать ножками: кони принадлежат земану, да и за проезд через городские ворота, за переправу со всадника или саней берут всяко поболе, чем со скромного пешехода.
Покинув постоялый двор, я сориентировался по солнцу и зашагал по направлению к южной городской стене. Коренных отличий пражских улиц от Жатеца я практически не заметил: разве что кроме двухэтажных встречались и здания в три этажа, кое–где дома прямо над головами прохожих соединялись крытыми галереями. Да какие там 'галереи'! Целые этажи, с мощными каменными стенами, нависающие поперёк узких улочек. Ещё одна особенность Пражского Града радовала глаз — местами за затянутыми бычьим пузырём оконными проёмами угадывались украшающие подоконники длинные ящички с цветами.
Старательно обходя кучки мусора у стен, чёрные и жёлтые пятна от печной золы и выплеснутых за окно поганых бадеек на давно уже не белом утоптанном снегу, примерно через час я добрался до выхода из города. Поскольку солнце уже поднялось достаточно высоко, ворота были давно открыты, так что последние метров триста я то и дело был вынужден жаться к домам, пропуская гружёные разной снедью сани богатых мужиков, спешивших на рынок. Мужики победнее волокли свой товар в заплечных коробах, сплетённых из лыка. Оно и понятно: Пражский Град по нынешним понятиям немал, а жителям чем–то да надо набивать животы.
Покинув Пражский Град и пересекши довольно большой — километра с полтора заснеженный пустырь между городами, ещё не слившимися в будущую единую Злату Прагу, я приблизился к валу, поверх которого высилась стена, ограждающая Малу Страну. Однако здесь на карауле у ворот торчали явные пращуры наших гаишников. Помимо входного — целых три хеллера! — эти вымогатели в доспехах вытянули из меня ножевое, прихожее, а также мзду за топтание городской земли. После того, как пять с половиной хеллеров перекочевали из моего омоньера в загребущие грабалки усатых постовых, я откровенно порадовался, что топаю пешкарусом: с солидно выглядящего горожанина, въезжающего верхом на муле, 'гибддешники' собрали целых одиннадцать! Учитывая, что за подённую работу землекопа в это время платили всего два хеллера, особого желания у простолюдинов часто наведываться в Мала Страну явно не было…
Путь через Мала Страну занял чуть больше часа. Город особо не впечатлил. По сравнению с соседним Пражским градом 'и труба пониже, и дым пожиже'. Трёхэтажных 'небоскрёбов' на пути не встретилось, улицы немощёные, народу на них заметно меньше. Пока добрался до берега Влтавы, умудрился дважды навернуться: снег здесь народ утоптал до состояния олимпийского катка в Лилихаммере. Об очистке улиц тут, похоже, никто и не думает: надеются на весеннее тепло. Только сколько ещё до той весны? То–то!
Миновав приречные ворота — гораздо более запущенные, зато отделённые от берега перекинутым через неширокий ровик подъёмным мостом на канатах, возле которого скучал одинокий стражник, я выбрался на приречную территорию, застроенную деревянными бедняцкими халупами, сараюшками и навесами для лодок и сетей.
До единственного на Влтаве моста оставалось пройти вдоль берега ещё метров триста, причём двигаться пришлось в нешироком дефиле между крепостной стеной города и рекой. Местные архитекторы явно были людьми, кое–что понимающими в тактике: при нападении врага все нищенские постройки можно было спалить подчистую за час и наступающим на город с этой стороны пришлось бы двигаться к городским воротам через простреливаемое со стены пространство, не имея никакой свободы для манёвра. Конечно, сейчас, в зимнее время противник мог бы двигаться по льду. Но я, откровенно говоря, не рискнул форсировать Влтаву по природной переправе: человеческие следы были видны только возле берега — до ближайших прорубей, — а ближе к стрежню ледовая корка выглядела слишком сильно потемневшей: вероятно, слишком быстрое течение не давало ей укрепиться. Провалиться в зимнюю воду не хотелось абсолютно, так что волей–неволей пришлось топать к официальной переправе имени какой–то там Юдиты. Как сказал бы мультяшный Шарик: 'Наверное, хороший был человек, раз в её часть мост назвали!'. А мост… Нет, это не просто мост! Это настоящий шедевр средневековой инженерно–фортификационной мысли! Чем ближе я к нему подходил, тем больше мелких деталей замечал. Длиннющий, более полукилометра, будто изогнувший спину кот он начинался у стены Мала Страны, проходил по двум островкам у берегов, цепью из двадцати семи сводчатых арок пересекая широкую Влтаву. Приятный желтоватый цвет ему придавала облицовка из плит песчаника, а над высокими бортами–перилами через равные промежутки переглядываясь через десятиметровое полотно парные каменные фигуры то в королевских мантиях с венцами на голове, то в епископском облачении, то в воинских доспехах. Въезд и выезд с моста блокировали ворота с четырехэтажными островерхими башнями. У ворот, понятное дело, снова пришлось раскошелиться, уплатив пошлину в хеллер с двумя оболами за право прохода. Это и понятно: раз народ постоянно туда–сюда шляется — переправа–то единственная! — то и расходы на ремонт должны быть постоянными.
