пудов пшеницы и чуть больше десяти тысяч пудов ржи. Двадцать лет спустя, большей частью благодаря принятой императором Александром политики открытости рынков с либеральными таможенными тарифами, ежегодно за рубеж вывозили уже более ста тысяч пудов только пшеницы. И почти семьдесят тысяч ржи. Причем экспорт не снижался даже в те годы, когда в большинстве коренных губерний России свирепствовал голод.
Замечу, что торговлю зерном с Китаем эта статистика не учитывала вовсе. Восточное направление все еще продолжало считаться третьестепенным, а объемы туда поставок — не заслуживающими внимания. Хотя я, по понятным причинам, так не считал. Но и шум поднимать не спешил. Во-первых, хлеб вывозился в Китай из Сибири, вовсе не ведающей о таком понятии, как голод. Во-вторых, привлечение излишнего внимания к русско-китайским торговым связям неминуемо повлекло бы за собой создание бесчисленных комиссий дабы «привести в соответствие и упорядочить». А, к сожалению, у нас, любое активное участие в чем-либо государства ни к чему хорошему привести не могло.
Выкупные платежи и подати крестьяне обязаны были платить осенью, сразу после сбора урожая. И только наличными деньгами. То есть, земледельцы были вынуждены продавать зерно, чтоб рассчитаться с государством в сезон, когда на их продукцию скупщики давали наименьшую цену. И чем меньше была цена, тем большую часть урожая они должны были продать. И тем меньше оставалось крестьянину на прокорм. Отсюда и голод, и обиды земледельцев на Власть.
И, главное, всех кроме крестьян такое положение устраивало. Особенно крупных хлебных спекулянтов. Потому как наше русское зерно, честно говоря, было не особенно высокого качества. Мелкое, с низкими показателями какой-то там клейковины, и зачастую — сильно засоренное, извините за тавтологию, семенами сорняков. Европейский потребитель и вовсе отказался бы от русских поставок, если бы американцы в состоянии были бы давать на свою высококачественную муку столь же низкую цену, как наши торгаши на русское зерно.
В общем, по моему глубокому убеждению, многострадальное мое Отечество вполне могло и вовсе обойтись без экспорта продуктов питания. Тем более что вырученная на голодных смертях податного сословия валюта тратилась там же за границей, и на всякую ерунду вроде казино в Монте-Карло или кутежи в Париже. То есть никакой пользы экономике России не приносили.
Сразу скажу — идей было много. От совершенно драконовских, до излишне либеральных. Спорили долго, и в итоге пришли к выводу, что одним законом, одним царским Манифестом, дело не решить. Проблема требовала комплексного подхода. И тогда я предложил создать так называемую — естественную монополию.
И исходил я вот из каких соображений: Я всерьез полагал, что ключевым вопросом в хлебной теме был экспорт зерна или муки. Внутренний рынок совершенно не устраивал крупных спекулянтов хотя бы уже в силу относительной слабости рубля, как валюты. Нет, наши золотые монеты с удовольствием принимали в европейских столицах. Но вывоз золота у нас был существенно ограничен. Суммы, превышающие десять тысяч золотом, пропускались таможнями только по документально оформленному разрешению министра финансов или лично Государя. А помещикам, привыкшим отдыхать в Баден-Бадене, требовалась конвертируемая валюта.
Конечно, можно было поступить в стиле Николая Первого. Просто объявить государственную монополию на экспорт продуктов питания. Только чего бы мы этим добились? Новый всплеск коррупции?! Дополнительные расходы на организацию нового министерства? И что происходило бы на рынках, пока мы были бы заняты преобразованиями? Где гарантия, что европейские потребители стали бы ждать, пока новая система у нас переболеет «детскими» болезнями и Империя сможет, наконец, гарантировать поставки по контрактам?
Николай же, как и я, считал, что страна и вовсе может обойтись без хлебного экспорта. Данные статистики недвусмысленно демонстрировали отсутствие каких-либо излишков. Специальная комиссия отмечала, что урожайность земель коренных губерний низка, а потребление хлеба и мяса на податную душу не дотягивает до самых нижних пределов в сравнении даже с самыми бедными странами Европы. Все что вырастало на полях России, Россия же способна была употребить.
Тем не менее, я не считал нужным полностью прекращать торговлю хлебом. Уменьшить объемы — да. Совсем уйти, замкнуться в пределах Державы — нет, ни в коем случае! Потому что урожайность можно повысить, если наладить производство дешевых удобрений и вывести новые сорта пшеницы и ржи. В Отечестве все еще существовали огромные никак не используемые территории на юге и востоке. В Степном крае и Сибири. Приобщение этих гигантских пространств к землям сельскохозяйственного оборота могло дать миллионы пудов зерна. Нужна была единая программа развития и деньги. И если с первым решить было не особенно сложно. Благо не оскудела земля наша светлыми головами. А вот с финансами у нас было плохо. Бюджет страны вырос с шестьдесят девятого года в три с половиной раза, и два последних года исполнялся с небольшим профицитом. Однако, выделить дополнительные средства на новый, более чем финансовоемкий проект означало влезть в новые долги.
Создание полугосударственной — когда Империи принадлежал бы контрольный пакет акций, а остальные доли свободно продавались бы на рынке — корпорации, обладающей монопольным правом экспорта зерновых, разом решало все наши беды. На собранные от частичной приватизации средства можно было и организовать переселение крестьян на целинные земли, и создать опытные селекционные станции, выстроить сеть элеваторов и амбаров, выучить целую армию агрономов и заказать на отечественных заводах современную технику…
В теории все это смотрелось исключительно привлекательно. А на практике — требовало провести целый ряд кардинальных реформ. Начиная с отмены выкупных платежей и перехода на новую систему налогообложения, до изменений в Уголовные Уложения Империи и смены приоритетов в таможенной политике. А еще нужно было совершить настоящий переворот в умах образованной части населения страны. Убедить, что занятие торговлей и производством — это труд вполне достойный и, больше того — полезный для Державы. Что недобросовестные, компрометирующие все сословие, дельцы рано или поздно будут наказаны по Закону. И наоборот — те из негоциантов, кто ведет дела честно — люди достойные, государством и Государем уважаемые и поддерживаемые.
Понимаете теперь к чему тут мельница, построенная несчастным Фейгиным и доставшаяся прямо-таки каноническому купчине-крохобору Овсянникову? Она, согласно нашему замыслу, должна была позволить сыграть гамбит. Стать той самой фигурой, которую жертвуют, дабы заполучить игровое преимущество. В данном случае, на волне тщательно организованного общественного возмущения, Государь должен был пойти навстречу народным чаяниям и обнародовать Манифест о введении в Державе целого пакета новых давно готовых реформ, так или иначе затрагивающих хлебную тему. Это была самая очевидная и главная цель операции. Так сказать — основной слой. Конечно же, были и другие…
Однако было чрезвычайно
