над минским «Динамо» и тот матч, что состоится послезавтра (отложенная игра двадцать первого тура между московскими динамовцами и спартаковцами).
Я с родителями не спорил. А в чём-то даже и соглашался. Вспоминал, как заночевал в этот день у Вари — в прошлой жизни. Не встревал в мамины рассуждения и Кирилл. Младший брат, как мне показалось, утратил хорошее настроение сразу же, как только трамвай увёз Котову от нашей остановки. Поэтому за нашим столом в этот вечер в основном звучал женский голос — мужские голоса ему отвечали односложно, не возражали. Итогом маминых рассуждений стал вывод: «Варька Павлова» всю жизнь будет локти кусать из-за того, что предпочла «нашему Серёженьке» этого «старого Ильюху Прохорова».
Илья Владимирович приехал в посёлок на закате — на своей «Волге». Об этом мне сообщил Кирилл, который заметил подъехавший к воротам соседей светло-голубой автомобиль. Кир передал мне новость и тут же умчался к Артурчику, с которым он не виделся уже полдня (брат прихватил с собой мою гитару). Новость о появлении вблизи нашего дома директора швейной фабрики дошла и до маминых ушей. Мама тут же заявила, что и на порог «этого негодяя» к нам не пустит. Папа в ответ на её слова усмехнулся, но промолчал — уткнулся носом в газету «Советский спорт»: в очередной раз смаковал рассказ о победе столичного «Спартака».
Прохорова мы в дом не впускали: он вошёл без спросу. Решительно постучал в дверь, переступил порог и громко позвал хозяев. Мама и отец переглянулись. Мама сняла фартук, швырнула его на диван и устремилась в прихожую. Папа закрыл газету, подошёл к телевизору и убавил звук. Всё это я видел сквозь дверной проём своей спальни — накрыл струны гитары рукой, прислушался. И вскоре услышал торопливые мамины шаги — мама вошла в комнату с небольшой головкой сыра (примерно килограммовой) и с бутылкой ликёра «Шартрез» в руках. Она продемонстрировала свою ношу мужу, улыбнулась.
— Серёженька! — крикнула мама. — Тебя Илья Владимирович спрашивает.
* * *
Прохоров дожидался меня во дворе — серьёзный, настроенный решительно (это я понял по его непривычно суровому взгляду и по крепкому рукопожатию).
— Сергей, нам нужно поговорить, — сказал Илия Владимирович.
Я пожал плечами.
— Не вопрос, дядя Илья. Поговорим.
Указал рукой на лавку, что стояла под навесом около летней кухни. Прохоров кивнул, прошёл в указанном направлении. Но не сел — остался на ногах.
Я уселся — теперь уже Илья Владимирович смотрел на меня сверху вниз.
— Сергей, — сказал Прохоров. — Знаю, что тебе уже сообщили о моих отношениях с Варварой Сергеевной Павловой. Сразу тебе говорю: двадцать седьмого октября у нас с Варенькой состоится свадьба.
Он посмотрел мне в глаза.
— Прости, но тебя на нашу свадьбу я не приглашаю, — сказал Илья Владимирович. — Мы… я люблю Варю. Со мной она и её… наши мальчишки будут счастливы: я сделаю для этого всё возможное.
Директор швейной фабрики тряхнул головой.
— У меня к тебе просьба, Сергей, — заявил он.
— Слушаю вас, Илья Владимирович.
Прохоров не отводил взгляда от моего лица.
— Не приходи к ней больше, — сказал Илья Владимирович. — Очень тебя прошу.
Я пожал плечами.
— Не приду, дядя Илья. Обещаю.
И тут же добавил:
— У меня тоже есть к вам просьба.
На навес (над моей головой) с дерева упала подгнившая груша — скатилась и ударилась о землю.
Ни я, ни Прохоров не взглянули на неё.
— Холодильник уже стоит в вашей комнате в общежитии, если ты об этом, — сказал Прохоров.
Я улыбнулся, покачал головой.
— Холодильник — это здорово. Спасибо вам, дядя Илья. Но речь сейчас не о нём.
Прохоров кивнул.
— Слушаю тебя, Сергей.
— Дядя Илья, что вы знаете о Светочке? — спросил я. — Об официантке из ресторана «Московский». Она замужем? Есть ли у неё… жених? Где она живёт?
Илья Владимирович удивлённо вскинул брови.
— Зачем тебе всё это, Сергей? — спросил он.
Я развёл руками.
— Вы увели у меня женщину, дядя Илья. Я теперь свободный человек. Как оказалось.
Мой взгляд встретился с глазами Прохорова.
Директор швейной фабрики ударил себя ладонью по лбу.
— Прости, Сергей, — сказал он. — Сразу не сообразил.
Прохоров задумался. Но вскоре пожал плечами.
— Не замужем… кажется, — сказал он. — Да я о ней… собственно… толком ничего и не знаю…
Илья Владимирович махнул рукой.
И тут же заявил:
— Но я всё разузнаю, Сергей. Не сомневайся. Обещаю.
На землю упала ещё одна груша — за моей спиной.
Я отметил этот факт, но не обернулся.
Не взглянул на грушу и Илья Владимирович.
— Договорились, — сказал я.
Протянул руку, скрепил договор с Прохоровым рукопожатием.
Второго октября я и Кирилл отправились в институт из посёлка. Вышли из дома рано утром. Нарядные, будто женихи на свадьбе. Мой младший брат шагал к трамвайной остановке бодро. Кир радостно предвкушал скорую встречу с Котовой и начало «полноценной» «студенческой» учёбы. Он забрасывал меня вопросами, начинавшимися со слов «как думаешь, Серый…» Я охотно общался с братом; так же, как и Кир, пребывал в хорошем настроении. Хотя плохо понимал причины своего «счастья»: жажду знаний я не испытывал и не соскучился по сокурсникам. Но всё же полной грудью вдыхал заполненный осенними запахами воздух, шагал по улицам бодро и не задумывался над вопросом «а зачем мне всё это надо» — радовался хорошей погоде, восходу солнца и тому факту, что мой младший брат живой и здоровый шёл рядом со мной.
Ещё вчера мы с Кириллом поставили себе чёткую цель: ночь со вторника на среду проведём не в родительском доме, а в комнате общежития. Лишь улыбнулись в ответ на мамины слова о том, что «дома лучше». Прохоровы пробыли вчера в посёлке допоздна, но на ночь у нашей соседки они не остались. Артурчик поддержал идею скорейшего перехода к общажной жизни. Рассказал нам, что его отец «выбил» для нас приличную комнату на четвёртом этаже (в прошлый раз комнату нам «выбивал» дядя Саша Лемешев: на том же этаже и, как я заподозрил, ту же самую). Прохоров сказал, что уже собрал вещи для переезда. Признался, что за месяц жизни в колхозе привык к «воздуху свободы». Заявил: теперь «спит и видит», когда вырвется из-под отцовской опеки. Артурчик добавил: «Свалю из дома до
