Когда полоса чистой воды между ним и бортом увеличилась метров до полутора, мы оставили шесты и занялись парусами. Несколько рывков грота-фала, гафель взлетает к салингу… так, закрепить, подтянуть топенант-гик, закрепить… руки сами, без участия разума, выполняют привычные движения. Краем глаза я вижу, как дара на полубаке не менее ловко управляется со стакселем — а неплохо их учат в этом Морском Лицее… Порыв ласкового берегового бриза наполнил паруса, Дара в последний раз, посильнее оттолкнулась шестом от пирса, и «Штральзунд» сначала неторопливо, а потом всё быстрее и быстрее заскользил ко выходу с внутреннего рейда Зурбагана.
VIII
На внешний рейд Зурбагана мы вышли, просочившись в узкий промежуток между наплавным молом, служившим продолжением брекватера, и берегом. Основной проход по-прежнему стерёг брандвахтенный фрегат, и хотя признаков какой-либо сторожевой активности на его палубе я не разглядел — порядки в Зурбагане царили вполне пасторальные, — Дара решила не расковать. Что ж, ей виднее: в конце концов, кто из нас учится в Морском Лицее и состоит в близких родственницах с военно-морским начальством?
Выйдя из береговой тени, «Штральзунд» принял в паруса новую порцию ветра, и весело побежал к середине внешнего рейда. Я довольно смутно представлял себе его конфигурацию, однако уже успел выяснить (на стене «Белого Дельфина» висела потрёпанная карта Зурбагана с его морскими и сухопутными окрестностями) и уже представлял, что мыс, на котором высится маяк — на самом деле относится к большому острову, замыкающему акваторию рейда с северо-востока. С севера и северо-запада гряда скалистых островов, сливающихся сплошной зубчатый контур; солнце, успевшее выглянуть из-за горизонта на востоке, золотит первыми лучами цепочку вершин горного хребта, обнимающего Зурбаган с юга и с востока — интересно, здесь он носит то же название, что и у Грина, или то был целиком плод его фантазии? На висевшей в таверне карте, конечно, были нанесены названия городов, горных цепей, островов и разделяющих их проливов — но все надписи были сделаны на незнакомом языке, и ничего мне не давали…
Рейд постепенно оживал. На большом четырёхмачтовом барке, корпус которого исполосован неопрятными полосами ржавых подтёков (настоящий «винджаммер» с железным корпусом, такие у нас ходили вокруг мыса Горн с грузами селитры, гуано и медной руды, везли из Бразилии экзотические породы дерева, джут и рис из Азии, копру с островов Океании) пробили склянки, а вслед за этим раздались зычные крики боцмана, подгоняющего матросов на незнакомом языке, подозрительно смахивающем на испанский. Чуть дальше в Маячный Пролив неспешно вытягивается с рейда большой колёсный пароход с тремя мачтами, густо дымящий тонкой, длинной трубой. Дара махнула рукой, и я, повинуясь этому её жесту, тронул румпель, подправляя курс так, чтобы следовать за пароходом на отдалении примерно полукилометра. Лодочка по-прежнему бежала за нами, словно собачонка на хозяйском поводке; утлую скорлупку мотало на разведённых другими судами волнах, и я разглядел, что на дне, на решётках-пайолах были уложены пара вёсел, выкрашенных в ярко-красный цвет, а так же парус, намотанный на реёк.
Дара тем временем снова занялась астролябией. Она подняла её на уровень глаз, поймала в прорезь верхушку маяка и в таком положении ещё несколько раз щёлкнула лимбами. После этого вернула прибор на прокладочный столик, а я махнул ладонью, привлекая её внимание — и ткнул пальцем в узкие полосы риф-бантов, пришитых в три ряда по всей ширине грота.
На этот раз она поняла меня с сразу. Конечно, утренний бриз позволяет поставить все паруса и наслаждаться лёгкой прогулкой — но я-то помнил, какое буйство стихий встретило нас в прошлый раз на входе в Фарватер! А раз так — лучше заранее принять меры предосторожности, зарифив и грот и стаксель — по полной программе, словно ярятся за бортом волны, и срывает с их гребней клочья пены ветер, бешеный в своём бесконечном разбеге над Фарватером.
С рифами мы справились минут за пять; я закрепил румпель парой штертов (помню, помню, как он вырывался из ладоней в тот, прошлый раз!) Дара, увидав это, одобрительно кивнула, встала и указала на румпель, потом на бушприт «Штральзунда», а потом на фонарь, сияющий на маячной башне. Что ж, ясно без слов: мне предлагалось править на свет маяка, уповая на то, что таинственная магия астролябии поможет мне взять верный курс, ведущий домой, на Землю. А если что-то пойдёт не так? Скажем, девчонка напутала с «навигационными расчётами», или мне не удастся пробиться через чёрный вихрь на входе в Фарватер?
Видимо, вся эта гамма чувств отразилась на моей физиономии, и Дара считала её так же уверенно, как считывала смысл моих слов с волшебной грифельной доски. Она одобрительно похлопала меня по плечу, потом, поднявшись на цыпочки (я всё же был выше её почти на голову) поцеловала в щёку, угодив в уголок губ — и, прежде, чем я успел среагировать, спрыгнула в заранее подтянутую под корму лодку. Зазмеился, плюхнулся в воду отданный буксир, прощальный взмах тонкой девичьей руки — и вот я уже один, и бушприт «Штральзунда» смотрит на фонарь Истинного Маяка, и…знать бы ещё — что за «и» ждёт меня там, за гранью этого поразительного мира? И не пожалею ли я о своём решении вернуться, а если совсем уж честно — то попросту сбежать отсюда, из пугающей, но такой притягательной неизвестности в знакомую до зубовного скрежета повседневность?
Из переднего кокпита раздался лёгкий взвизг. Я вытянул шею — так и есть, Кора! А я–то и забыл о ней, надо было спустить в лодку, пусть возвращается…
— Ну, и куда ты собралась? — осведомился я. — Я ведь насовсем отсюда ухожу, если кто-то не понял. Что делать-то будешь в чужом мире? Прыгай, вон, за борт, догонишь ещё, бестолочь хвостатая!
И махнул рукой, указывая на неторопливо удаляющуюся лодочку.
В ответ она улыбнулась, по-своему, по-собачьи, вывесив вбок влажный розовый язык, и улеглась на решётки, вытянув вперёд лапы и пристроив на них острую мордочку. Никуда прыгать она не собиралась, её и тут было хорошо…
А ведь сейчас ещё не поздно обратить всё в шутку: вернуться в гавань, пришвартовать «Штральзунд на прежнем месте… Я даже попаду туда раньше Дары, и смогу избежать нового объяснения — а потом можно будет отправиться в 'Белый дельфин», в свою комнату, лечь, и досыпать, как ни чём ни бывало, ожидая утреннего визита мастера Валуэра.
…нет уж, отступать вот так, в последний момент — это не наш выбор. Попала собака в колесо — пищи, а беги…
Не было чёрного ничто; не было и бешеного штормового порыва. Может, мастер Валу и намеревался использовать меня против моей воли, но своё лоцманское дело он знал туго — как он и упоминал, при выходе на Фарватер, следуя свету одного из постоянных маяков, судну не угрожают никакие катаклизмы. Да, была вуаль мрака, через которую «Штральзунд» прорвался за какие-то секунды; да, ветер, дующий теперь в корму, заметно посвежел, но никакой реальной угрозы это не несло. Я распустил узлы, удерживающие румпель-штерты, и принял излюбленную позу, оседлав кормой (своей, не дорки!) деревянное коромысло так, что снова мог подправлять курс фривольным движением бёдер. «Штральзунд» ходко бежит при протравленных грота- и стаксель шкотах, астролябия поблёскивает на прокладочном столике, волны нагоняют судно и игриво поддают под корму, так что меня каждый раз окатывает обильным душем из солёных брызг. Стены тоннеля-Фарватера, как и в прошлый раз загибаются вверх, сливаясь со стремительно несущимися по небу облачными полосами, но это уже не страшно — пусть сама башня Истинного Маяка и сгинула где-то в сумрачном мареве, но отсветы её фонаря по прежнему ведут меня, и остаётся только чуть подправлять курс, чтобы бушприт указывал на яркую точку, сияющую где-то в невообразимом далеке, где закручивается в единую спираль и море, тучи, пенные гребни и туманные вихри — и где для меня, надо полагать, откроется вожделенная дверь домой.
