Кстати, а куда именно откроется эта дверь? До сих пор я не задавал себе этого самого в общем-то естественного вопроса, но теперь сомнения стали одолевать меня. Мастер Валу не раз говорил, что отсветы Истинного Маяка есть в любом из маяков, которые только существуют в каждом из миров, но опытный Лоцман может проложить курс так, чтобы вывести судно к одному-единственному, намеченному заранее. Так оно, наверное, и есть — но то опытный Лоцман, а мне-то курс прокладывала девчонка, только-только выбравшаяся из-за парты в этом их Морском лицее, и где гарантия, что она была достаточно внимательна на лекциях и практических занятиях по меж-мировой навигации? Чего-чего, а маяков в морях-океанах нашей планеты хватает, и это не считая тех, что стоят на озёрах и реках — и кто знает, где я вынырну из туманного устья Фарватера? Хорошо, если снова на Белом море, и пусть даже не у маячного буя в беломорском проливе Великой Салме — а если у каких-нибудь Фаррерских островов, на озере Виктория, или вообще возле Большого Барьерного Рифа? Нет, я ничего не имею против Австралии — кенгуру, недурной климат, эвкалиптовые рощи — но что я будут там делать с моим паспортом советского образца, просроченной книжкой яхтенного рулевого да жиденькой пачкой зелёных американских бумажек, которые Лёша Волков держит в железном ящике, в каюте в качестве запаса на крайний случай?
Ладно, будем решать проблемы по мере их возникновения. А пока в окружающем «Штральзунд» пространстве что-то произошло. Сначала зазвенела астролябия, и по её лимбам пробежали словно бы стремительные солнечные блики — хотя, откуда им взяться, если солнца, как и ещё каких-нибудь светил в тоннеле-Фарватере не наблюдается? Потом путеводный огонёк резко, скачком, сместился в сторону, уйдя в сторону сразу градусов на пятнадцать, и я машинально вильнул нижним бюстом, подправляя курс. Бушприт покатился вправо, грот заполоскал — теперь она шла кормой к волне при ветре в раковину с лёгким креном, и управлять ею сразу стало сложнее. Я потянулся, перехватил румпель обеими руками — всё, не время расслабляться — и тут вслед за очередным пинком под корму, окатившим меня с ног до головы и захлестнувшим пеной крышу каюты, на «Штральзунд» снова навалилась тьма.
…и снова отпустила. Сколько прошло времени — минуты, часты, дни — я не знал; чувство времени, на которое я привык полагаться, было словно контужено новым испытанием. Да и другим органам чувств досталось — достаточно, чтобы сразу и безоговорочно понять, что худшие мои опасения подтвердились. Мир, в котором я оказался, вынырнув из Фарватера, не имел ничего общего с моей Землёй. Разве что, море было сколько-нибудь знакомым — но не серо-стальные воды Кандалакшского залива, а, скорее, ультрамариново-голубая тропическая рябь, коей место где-нибудь на Карибах, в Наветренном проливе, или, скажем, на Адриатике. Небо же… я чуть навзничь не грохнулся, когда увидал этого высоченный зелёный купол, исчерченный жёлтыми, оранжевыми и какими-то пурпурными полосами — вероятно, здешними облаками. Впрочем, вели они себя вполне пристойно, ничуть не хуже, чем привычные снежно-белые кучевые барашки того, нашего неба — бежали себе по небосводу, то нагоняя друг друга, то сливаясь, то расходясь, и тени их длинными полосами ложились на волны и на угадывающуюся впереди гряду островов покрытую растительностью какого-то невозможного ярко-фиолетового цвета. Нет, в мире таких красок долго не протянешь, обречённо подумал я, свихнёшься, не выдержит психика, и тогда…
…отпустило — так же внезапно, как накрыла меня эта безумная цветовая палитра. Небо приобрело более-менее привычный цвет, облака из акварельно-оранжевых и фиолетовых снова стали белыми, и даже щетина леса на склонах горы, увенчивающей ближайший остров, приобрела более-менее вменяемые оттенки зелёного с вкраплениями желтизны и бурых цветов. Что это было — попытка зрения приспособиться к иному, непривычному спектру излучения чужого светила?: Или какое-то явление позамысловатее, но тоже носящее несомненно физиологический характер? А ведь похоже, не меня одного этот мир встречает столь… шокирующе: Кора выскочила на крышу каюты, встрёпанная, шерстю на холке дыбом, вскинула лобастую башку к здешнему небу и издала длинный, заунывный, совершенно волчий вой. А потом — словно какой-то дворовый пёс шарик облаяла повисшие над горизонтом луны, числом три — то ещё, между прочим, зрелище, а я-то и не заметил сразу, отвлечённый бешеной свистопляской цветов и спектров…
Лёгкий бриз по-прежнему подгонял «Штральзунд» — теперь он задувал в раковину, в крутой бакштаг, и мне пришлось торопливо выбирать шкоты. Заодно я отдал ненужные теперь рифы — паруса приняли ветер полной грудью, дорка наклонилась и побежала вперёд со скоростью узлов примерно восьми. Я прикинул, стоит ли поставить заодно и кливер, но потом решил отказаться от этой затеи. Кто её знает, здешнюю погоду: вот налетит из-за островов рябая полоса шквала, рванёт шестибалльным порывом, накроет секущими, словно плети, струями дождя — хорош же я буду тогда…
Тем более, торопиться некуда: даже без бинокля с палубы отчётливо различалась небольшая бухта, врезающаяся в побережье ближайшего островка, того, что с горой. Вот туда, пожалуй, и направимся: надо найти удобную якорную стоянку, высадиться на берег, подняться на гору, вообще — осмотреться. И хотя бы в общих чертах понять, куда стараниями Дары и благодаря собственной (чего уж там, давайте называть вещи своими именами!) дурости и подозрительности — или, наоборот, излишней доверчивости, — занесло меня на этот раз?
Спросите, с чего я так вот, сразу решил, что это именно остров, а не оконечность материка? Вынужден вас разочаровать — внятного ответа у меня нет. Показалось. Почудилось. Интуиция, если хотите. И пока не будет ясных доказательств противоположного, буду считать эту сушу именно островом. А там видно будет — хотя уже сейчас я готов спорить, что не ошибаюсь, и большой сушей поблизости не пахнет. Причём — не пахнет в буквальном смысле: слишком много в окружающем пространстве разлито запахов морской воды, гниющих на литорали водорослей, раскалённого под солнцем кораллового песка и прочих атрибутов именно тропических островов…
Мысок, отделяющий бухту от океана (в том, что это именно океан я почему-то не сомневался) выглядел достаточно подозрительно — узкая, длинная коса, сложенная из белого песка — такая низкая, что кое-где через неё перекатывались волны. Возможно, я явился сюда во время прилива, когда тот подходит к своему максимуму; в любом случае, в бухту лучше входить медленно, на мягких лапках, ни в коем случае не рискуя сесть на мель. Тем более, что акватория чем дальше, тем сильнее напоминала не бухту даже, а лагуну, характерную для коралловых островов — здесь вам и белый, сияющий на солнце песок, кучки высоких деревьев с длинными гладкими стволами и кронами, напоминающими растрёпанные перьевые метёлки для пыли, лишь усиливали это сходство.
По хорошему, следовало бы поставить на носу матроса с шестом и ползти вперёд еле-еле, то и дело производя промеры глубин. По понятным причинам я был лишён такой возможности — Кора, конечно, умная псина, но не настолько, — а потому метрах в ста мористее входа в лагуну я лёг в дрейф, убрал паруса и запустил дизель. Предварительно я не забыл проверить уровень масла; с этим всё было в порядке, а вот склянка указателя топлива показывала хорошо, если треть бака, так что имеет смысл экономить. Возможно, прикинул я, стоит даже бросить якорь прямо здесь и отправиться промерить фарватер на надувнушке — но уж очень страшно было оставить судно вот так, открытым всем ветрам в незнакомом месте, где оно — единственный залог моего выживания, и другого пока не просматривается…
Дизель застучал, вода под кормой вспенилась, «Штральзунд» дрогнул и по-черепашьи пополз вперёд. Я стоял, вытянув шею, рука на ручке газа — в полной готовности, как только раздастся под килем скрип песка. Пройдя метров пятнадцать, я дал задний, совершенно остановив судно, и сбегал на нос, где заранее был заготовлен промерочный шест. Порядок, глубина достаточная, я даже не смог дотянуться его кончиком до дна — вот оно, превосходно просматривается, всё покрыто овальными, налезающими друг на друга блямбами, среди которых снуют разноцветные рыбёшки, колышутся медузы, кусты водорослей, да снуёт по ярко-белому песку всяческая донная живность.
