посмотрела вслед пионерам, которые, весело переговариваясь, вместе с вожатой резво рванули из корпуса.
Взгляд Нины Васильевны стал совсем грустным. Наверное, она представила, как могла бы сейчас отправиться к своему ненаглядному Родиону. Он буквально недавно прошел мимо окна корпуса, «случайно» в него заглянув. Раз десять. И прошёл, и заглянул.
Довольная, краснощекая физиономия электрика говорила о том, что он уже принял на грудь и готов к подвигам. Нина Васильевна, судя по тоске в глазах, эту готовность разделяла, но подвигов ей хотелось значительно меньше, чем проблем. А перспектива оставить меня, Ряскина, Мишина и Богомола наедине с нашими мыслями, которые приводят к опасным ситуациям, у Бегемота теперь ассоциировалась только с проблемами.
Поэтому мы, как четыре дебила, находились в комнате отдыха, при том, что остальным после ужина было разрешено заняться своими делами. «Свои дела» подразумевали какие-то подвижные игры. Я уже понял, что «своего» в этом пионерском лагере нет ничего и ни у кого.
Ради нас в помещении появились столы на складных ножках, бумага, карандаши, краски, вода в баночке, кисти и неизменный стул для Бегемота. Нина Васильевна заявила, что мы займемся рисованием. Мол, это хорошо помогает выплеснуть эмоции и совладать с внутренним напряжением.
Не знаю… Я от такой новости точно не расслабился. Если до этого никакого напряжения лично у меня не было, ни внутреннего, ни внешнего, то теперь оно появилось. Потому как чертова Бегемот со своими новаторскими идеями в детской психологии, охренеть как сильно мешала. Я даже не смог выяснить у Селедки, договорилась ли она с Фокиной о прогулке. А вообще, по-хорошему, нам с Тупикиной надо обсудить детали плана. Вот только вместо этого, я сижу за столом и наблюдаю кислую рожу Бегемота. Хорошо хоть успели с пацанами договориться что каждый напишет одно письмо для Константина и одно для Элеоноры. Мы шли с ужина уверенные, что проведем ближайший час иначе и все сделаем нормально. Благодаря Нине Васильевне придётся действовать через задницу.
Думаю, можно не уточнять, что этот импровизированный урок рисования превратился в настоящий цирк. А ещё я сделал один, несомненный вывод. Кажется, Бегемот побаивается Ряскина, Мишина и Богомола. Их она считает гораздо более неадекватными. С одной стороны, так и есть. А с другой, из-за этого все ее педагогическое внимание было направлено на меня.
Увы, зря она решила, что если я выгляжу приличнее остальных, можно возлагать на меня надежды. Рисование, как выяснилось, не мой конёк. Я вообще не знаю, в чем Ванечкин нормально разбирается, или что он способен делать хорошо. Такое чувство, будто этот придурок все время только учился. С утра до ночи. Больше ни на что он не годен.
Однако я пытался строить из себя профессионала, разложив на столе аккуратно заточенные цветные карандаши. Дело не в том, что подумает Бегемот. И не в желании произвести на нее впечатление. Мнение Нины Васильевны вообще мало волнует.
Просто пока она смотрела на меня, не обращала внимания на остальную часть нашей компании. А там, как раз, полным ходом под прикрытием внезапно проснувшегося интереса к живописи, активно шел процесс сочинения любовной записки, которую мы планировали подбросить Константину. Сложность ещё в том, что катастрофически поджимало время. До отбоя — всего ничего осталось. Нам надо успеть и письмо состряпать, и подкинуть его Прилизанному.
Вожатый в данный момент смылся в старший отряд. Видимо, к той самой коллеге, с которой уже ходил на прогулку. Они там, якобы, обсуждали предстоящую игру в Пионербол. Кстати, про Пионербол…
Услышав название во время ужина, я с трудом мог себе представить, что это за вид спорта. По мне, пионеры ничего путного сделать не могут. Какой, на хрен, «бол»?
Ряскин, естественно, попытался объяснить правила игры, заметив мое недоумение. Сначала, правда, долго удивлялся, что мне эти правила незнакомы. Потом вспомнил Новый год, высказался не очень лицеприятно в сторону матери Ванечкина, которая лишила сына всего, оставив ему только учебу, а затем в двух словах пояснил, что в Пионерболе нужно перебрасывать мяч через сетку на сторону противника. Не допускать, чтобы он коснулся земли на территории твоей команды. Нельзя касаться сетки, переходить среднюю линию и делать более трёх шагов с мячом в руках. Практически как в волейболе. Только там нужно мяч отбивать, а в пионерболе его ловят.
Я задал логичный вопрос, почему такое название. Пионеры то при чем? Ладно, можно понять, если бы в этой игре, как в крикете, надо было отбивать мяч пионерами. Вместо биты берешь товарища по команде и херачишь его башкой по мячу. Или наоборот, вместо мяча швырять все тех же пионеров через сетку. Ну, если по логике вещей. Однако, судя по реакции остальных, которые моего креативного подхода не оценили, что такое логика, знаю и понимаю только я.
Но самое интересное, нашему отряду предстояло принять участие в нескольких играх. Вернее, конечно, не только нашему. Оказалось, каждую смену проходит соревнование. Отряды играют между собой, потом остаются сильнейшие, которые борются за три места. В общем, этакий чемпионат в пределах пионерского лагеря.
— Не знаю… — Ряскин вздохнул и с тоской посмотрел на Мишина, который сидел за столом рядом с ним, уминая ужин за обе щеки. Толстяк каждый раз делает это с такой скоростью, будто кто-то сейчас отберет у него еду.
Задница Васи свешивалась со стула сразу на две стороны. Мне кажется, я даже слышал тихий стон несчастной мебели, которая реально могла развалиться под тяжестью веса Толстяка.
— Опять, наверное, проиграем. В том году мы даже в тройку не вышли. Да что там в тройку…В пятерку не попали. Играть никто не умеет нормально. — Ряскин снова тяжело вздохнул и опять посмотрел на Васю.
Тоска Рыжего в принципе была понятна. Так выходило, он всегда становился капитаном команды, потому что лучше всего играл в Пионербол. Но вот с составом участников ему катастрофически не везло. В этом году снова не из кого собрать сильную команду. Мишин, конечно, крайне удачно подошел бы в роли ударной силы. Он если швырнет мяч, то соперника, решившегося этот мяч поймать, просто вынесет за пределы поля. Как снаряд метателя молота.
Есть лишь одно маленькое «но». Вася физически не способен бегать. Через два шага он останавливается, складывается пополам и часто дышит. Единственный раз, когда он несся вперед, преодолевая все препятствия, — это то самое путешествие, в результате которого наш Толстяк застрял в дырке. Когда он испугался Белой Дамы. Однако заставить Мишина бегать и прыгать по полю с помощью несуществующего призрака невозможно.
Остальные подростки в нашем отряде либо мелкие, либо щуплые, либо просто руки из жопы растут. В команду нужно шесть человек, а Ряскин снова не видит
