— Поняла! — косясь на Барсукова, неуверенно сказала она.
— Ну вот и отлично! Есть для тебя работа, гражданка Филатова, поможешь? — строго посмотрел я на Лизу и она немного собралась, — Садись и считай вот эти деньги! Сможешь?
Девчонка молча кивнула и придвинув стул ближе ко мне, уселась. Коситься время от времени на Барсукова она не переставала.
— Ты, Лиза, на дядю Витю так не смотри, он теперь до ужаса добрый! Самый добрый на этой улице теперь дядя Витя! Видишь, наручники на нём? — девочка кивнула,. — Вот и не бойся! А, если он дернется, то дядя Вова ему шею свернёт! Или я сам его застрелю! Категорически и без всякой жалости!
Для окончательного успокоения Лизаветы, я достал всё еще незаряженный свой пистоль и положил его перед собой на стол.
Лиза опасливо посмотрела, но уже не на Барсукова, а на мой ПМ и начала медленно, но очень аккуратно пересчитывать деньги.
Похотливый педофил не соврал. В разложенных на столе кучках оказалось восемь тысяч восемьсот сорок рублей. У гражданки Филатовой глаза были по монете, достоинством в пять копеек. Сумма её не оставила равнодушной.
Я сдвинул по скатерти деньги в сторону и положил перед ней лист бумаги и самописку.
— Бери ручку, Лизавета! Сейчас мы вот этому дяде расписку писать будем! Я её потом к делу приобщу!
— Какую еще расписку⁈ Не надо ничего в дело подшивать! — плаксиво заблажил бывший военнослужащий, а ныне признанный мною мошенником гражданин Барсуков. — Не надо мне никакой расписки!
— Надо, Витя! Надо! — прервал я плач ратной Ярославны, — Чего ты так отчаянно не хочешь? Чтобы я эту бумажку в дело подшивал?
— Не хочу! — как китайский болванчик закивал головой педофил-мошенник-жулик, — Чтобы подшивал, не хочу!
— Ладно! — согласился я с нежеланием Витька и с его панической атакой, — Не хочешь, не приобщу я к делу эту бумажку! Мы тогда по-другому всё это оформим!
— Пиши, гражданка Филатова Елизавета Владимировна! Пиши, пока бабки не пришли!
И я начал диктовать Лизе её расписку. В которой она удостоверяла передачу ей денег Барсуковым В. И. в сумме восьми тысяч восьмисот сорока рублей, которые ранее принадлежали её, ныне покойной, матери. И которые та ранее передала Барсукову на хранение.
— Укажи внизу номер и серию своего свидетельства о рождении и распишись. Дату пока не ставь! — я придвинул к ней её свидетельство о рождении. — Поторопись!
— А ты, Барсуков, ниже её расписки напишешь, что деньги передал и данный документ подтверждаешь! И данные паспорта своего так же укажи. А вот дату можешь поставить любым числом прошлого месяца. И она тогда тоже эту дату укажет! После этого ты, Барсуков, будешь по этому эпизоду неподсуден. Уразумел, Барсуков?
— Уразумел! Уразумел, лейтенант! — воспрял счастливый уё#ок, — Давай бумагу, я всё напишу, как надо, как ты сказал!
Я развернул лизину расписку и вместе с прапорским паспортом и авторучкой придвинул к нему.
— Сразу под её текстом пиши! Без пробела, одним документом, чтобы было! — глядя, как неуклюже, скованными руками поправляет перед собой листок Витя.
— Да понял я, лейтенант, понял! — огрызнулся бывший аэродромный автомобилист.
Несмотря на кандалы, справился Барсуков намного быстрее свободной Лизаветы. А справившись, протянул листок и ручку назад.
— Ты, Виктор Иванович, паспорт свой тоже возверни! — протянул я руку, — Ты за эту иллюзию не цепляйся, я тебя все равно до суда арестую! Поставь дату, которую он указал! — отдал я Лизе бумажку.
Забрав у поскучневшего Барсукова его серпасто-молоткастый, я вместе с возвращенной мне распиской сунул его в свою папку.
— А чего ты, Витя, рожу-то кривишь⁈ Чего тебе не нравится? — повысил я голос, — Еще не поздно, давай всё переиграем! Загружу я тебя тогда кроме твоих шалостей с бабами всем твоим уворованным богатством из подвала! Ящиком тола и умыслами твоими диверсионными, которые на тех картах указаны! И прямо при тебе из дежурки гарнизонным особистам позвоню. Но сначала я, Витя, в областное КГБ позвоню! Пусть они между собой разбираются и рекламу промеж себя тебе делают!
— Не надо, лейтенант! — стремительно сдал назад пятками Барсуков, — Я же ничего! Тебе показалось! — перепуганный Витёк даже попытался изобразить улыбку, но у него это получалось плохо.
— Ну, показалось, так показалось! — я тоже успокоился и не стал лезть в амбицию.
— Так чьи это деньги, Барсуков? — указал я пальцем на кучу старых и новых бумажек разного достоинства, среди которых виднелись аптечные резинки, которыми они были стянуты.
Вопрос я задал, глядя в трельяж. А в нём я видел входящих сестёр. То обстоятельство, что до их прихода мы не успели завершить денежные расчеты, я решил использовать в своих интересах. Если уж не успели, то пусть будут свидетели.
— Её деньги! Лизы деньги! Как в бумажке той написано, так и есть! Мать её мне их давала, я и сохранил! Верят мне люди за мою честность! — в отличие от меня Витьку в зеркало смотреть было не нужно, вошедших сестёр Коротченко он заметил сразу.
Пришлось объяснять гражданкам Марии Николаевне и Зое Николаевне происходящее за столом. Про кучу денег, с которой они не сводили распахнутых до предела глаз.
— Чего застыла, забирай своё приданное! — кивнул я гражданке Филатовой на кучу денежных знаков, лежащей на столе большой небрежной кучей.
— Ну, Виктор! — перевела изумлённые глаза на соседа старшая сестра, — В жизни бы не поверила, что ты способен на такое! — с неменьшей оторопью смотрела она на своего соседа-кошкодава.
Прапорщик Барсуков, насколько позволяли ему наручники, расправил плечи и даже сумел пару раз горделиво зыркнуть на присутствующих. Поверив в собственное благородство по отношению к сироте.
Пришлось ждать, пока конкурсантка Аникина соберёт свои вещи. И тюремную котомку для своего несостоявшегося супруга. А тем временем с помощью старух и аптекарских резинок, гражданка Филатова слепила несколько пачек.
Только после этого мы вышли во двор и задержанный закрыл на три солидных замка свой кулацкий особняк. Третий замок, которым он замкнул дверь веранды, был в два моих кулака.
Я забрал у прапора связку ключей, и опечатал дверь.
В это время за моей спиной бабки тискали Елизавету. Это был их праздник.
— Сынок, а ведь мы не верили! Был такой грех, уж ты извини нас! Ты обещал, а мы, дуры старые сомневались! — со слезами на глазах каялись бабки в своём постыдном неверии в родную советскую милицию.
— Да ладно! Ну чего вы⁈ — не зная, как успокоить старух, немного растерялся я, — Я же следователь! Преступников нахожу, а тут девчонка! И вареньем вы меня угостили, как после этого было не найти Лизавету⁈
Лучше бы уж я про варенье не упоминал. Пришлось еще минут пятнадцать ждать. Зато в ногах у Лизы, когда она уселась к Нагаеву в машину, опять стояли две банки.
Глава 10
В райотдел наша следственно-оперативная группа вернулась с довольно достойной ничьей. Досадную «баранку», которую судьба-злодейка ниспослала на Октябрьский РОВД со стороны фабрики-кухни, мы уравновесили раскрытым мошенничеством отставного козы барабанщика-прапорщика Барсукова. Баш на баш, так сказать. Разбавить кражу личного имущества поднятым мошенничеством, это очень даже неплохо.
Дежурный Аскер-заде, лично удостоверившись, что я вынес постановление о возбуждении уголовного дела с личностью, облегченно обрадовался. Еще бы! Полдня его дежурства уже прошло, а он всё еще не в минусах по раскрываемости!
— Да, слушай, тебе Толкунова просила передать, что она еще какую-то отличительную деталь по своему обидчику вспомнила! — крикнул мне вдогонку Аскер, когда я направился к себе, — Нам она ничего говорить не пожелала. Упрямая баба. Заявила, что только тебе скажет! Ты заедь к ней, может, там что-то на самом деле толковое у неё вспомнилось.
Встречаться с мужем-философом Зинаиды мне совсем не хотелось. Да и чего еще супруга этого специалиста по блудливым яичницам могла вспомнить? Скорее всего, просто хочет с кем-то кроме своего мужа пообщаться. Вот и ищет свободные уши для послестрессового релакса.
