— Футбол-то европейский? — уточнил я.
— Не, европейский футбол у нас соккер называется, он не очень популярен, а здесь играют в настоящий, американский футбол. Роберт Стабек, Джон Мэдден, Джон Элвей — слышал про таких?
— Знаешь, Дональд, — честно признался я, — нам в Европе по барабану ваш футбол, у нас своих звезд хватает — Платини, Марадона, Руммениге… опять же Олег Блохин, знаешь такого?
Дональд помотал головой, а мы тем временем выехали на какой-то длинный мост, ведущий к отдельно взятому островку посреди бухты. Здесь имелась ещё одна взлетно-посадочная полоса, поросшая травой (наверно заброшенный аэродромчик-то, подумал я), мы ее обрулили и затормозили возле одноэтажного бетонного строения без окон, но с дверью.
— Приехали, выгружаемся, — скомандовал Дональд, и я послушно вылез, озираясь по сторонам.
— Вперед, — продолжил командовать он, распахнув дверь в этот бетонный куб, против ожиданий не стальную, а из легких деревянных реечек.
Мы спустились вниз на три этажа под светом подслеповатых неоновых ламп, затем меня завели в комнатушку без окон, но с нарами в два этажа в одном углу и умывальником с унитазом в другом. КПЗ, пронеслось у меня в мозгу.
— Отдохни пока, бро, — напутствовал меня Дональд, после чего запер дверь снаружи.
Ну вот ты и на Гавайях, сказало мое второе подсознательное я первому — признавайся, рад этому? Если б не не кича, честно ответил я этому второму я, то был бы рад до усрачки, когда еще попадешь в такое райское местечко. Это точно, хихикнуло это второе — СИЗО, КПЗ и внутрянок и на твоей исторической родине достаточно, совсем незачем было через полмира пробираться, чтобы опробовать то же самое…
Да иди ты в жопу, послал я его, и без тебя тошно… второе я, видимо, обиделось и перестало выходить на контакт. А я начал разбираться с сеточкой вокруг головы, мешала она ужасно. Битый час исследовал систему запоров, но так ничего и не сумел сделать с ней. А через час дверь загремела и мне было приказано следовать на выход без вещей. Привели меня в обширное помещение, напичканное разной техникой… лаборатория, подумал я, типа той, что в клинике на Мичуринском проспекте была.
— Я Энрико Спалетти, — представился он, — главный в этом заведении. А тебя как зовут? — спросил меня мужчина в очках и белом халате, Дональд тут тоже значился, но видно было, что место его шестнадцатое, сидел он возле стенки и ни во что не вмешивался.
— Петр Балашов, — ответил я и без дополнительных понуждений продолжил, — 23 года, родился в Нижнереченске, Советский Союз, закончил политехнический институт, работаю в Институте прикладных проблем Академии наук.
— У нас есть сведения о твоих не совсем обычных возможностях, — не стал продолжать тот протокольные дела, а прямо перешел к делу. — Как они появились и в чем выражаются?
— В сентябре прошлого года, — со вздохом продолжил я, — я участвовал в эксперименте под кодовым названием «Крот»…
— Mole? — переспросил он.
— Да, mole, — подтвердил я, — который под землей норы роет. Только не спрашивайте, что это за эксперимент и какие его цели — я все равно не знаю… что-то вроде волнового воздействия на человеческие ткани, точнее не знаю.
— И какая была твоя роль в этом деле?
— Монтировал электронную технику для него… если знаете, что такое КАМАК, могу рассказать подробнее. А если нет, то и бесполезно…
— Ладно, — по глазам этого товарища было видно, что про КАМАК он первый раз слышит, — опустим детали. Расскажи лучше, в чем проявились эти твои новые качества…
— Да что толку про них говорить, — попытался свернуть разговор я, — сейчас-то ничего не осталось… ну почти ничего.
— Рассказывай, — хитро ухмыльнулся этот перец, — а то ведь у нас есть большой арсенал подручных средств, чтобы твой язык развязать.
И он кивнул на столик на колесиках, он рядом стоял, покрытый белым покрывалом. Что под ним, под этим покрывалом, видно не было, так что моей фантазии предоставлялся полный карт-бланш… я быстро вспомнил такие термины, как скополамин и пентотал натрия.
— Окей, — вздохнул я, — рассказываю — металлические предметы начали прилипать к рукам, раз…
— Ко всем рукам или к определенным частям? — тут же встрепенулся Энрико (мафиози какой-то итальянский, подумал я, ладно еще, что не Коррадо Каттани).
— К ладоням, — пояснил я, — к правой руке больше, чем к левой.
— Продолжай.
— И еще у меня сам собой начал включаться внутренний телевизор… ну как рентгеновский аппарат, только без трубок и источников радиации — видел внутренние органы человека, как на картинке…
— Это у тебя постоянно работало или временами? Усилия какие-то для включения надо было делать? — задал он сразу два вопроса.
— Включалось по моему желанию, — начал последовательно отвечать я, — выключалось тоже. Особенных усилий прилагать не приходилось.
— Дальше, — потребовал Энрико.
— Ну и третий пункт — если захотеть, то можно было послать мысленный импульс, который либо восстанавливал работу определенного органа тела, либо ухудшал. Зависело от внутреннего посыла…
— Дональда ты именно таким импульсом вырубил?
— Да… — не стал отпираться я, — таким.
— А говоришь, что ничего не осталось.
— Да это жалкие остатки — все же у меня пропало после того случая…
— Рассказывай теперь про этот случай, — потребовал он.
Я рассказал в двух словах. Энрико побарабанил пальцами по столику с накидкой, потом вытащил пачку Лаки Страйк, предложил мне и, когда я отказался, закурил сам, не обращая никакого внимания на Дональда.
— И что, совсем все пропало? — уточнил он, затянувшись особенно сильно.
— Да, совсем, — вздохнул я, — на тот момент. А теперь, получается, что-то немного восстановилось.
— Кого ты успел вылечить, пока у тебя все хорошо было? — задал он вопрос в лоб.
Я прикинул в уме и решил, что полную информацию я ему сдавать не буду, ну его.
— Примерно пятнадцать человек… их имена вам ничего не скажут… хотя нет, один довольно известный артист был, Андрей Миронов его звали.
— Миронофф… — задумался он, — у нас в Америке русских артистов плохо знают. Ты мне лучше вот что скажи — неужели же ты никого из партийного руководства не консультировал?
— Вы не хуже меня знаете меры предосторожности, которые применяются при лечении советского партийного руководства, — ответил я, — пока меня проверили в десяти инстанциях, пока согласовали мою кандидатуру, пока утвердили, прошло довольно много времени. А тут и этот инцидент не к месту произошел.
— Допустим, я тебе поверил, — Энрико поморщился и тут же перешел к более предметным вещам. — Значит, мы так сделаем, Питер, — он встал и начал прохаживаться вдоль стенки, выкрашенной в мерзкий лиловый цвет, — сейчас мы тебя прогоним через все процедуры и методики, которые у нас в регламенте записаны. Не пугайся… хотя чего я тебе это говорю — в Москве же тебя наверняка чем-то подобным проверяли.
— Было дело, — не стал запираться я, — три дня подряд сканировали и зондировали. Так что я не против — заодно сравню вашу и нашу методики.
— Дональд, — наконец заметил нашего мордоворота Энрико, — сними с него эту клетку.
— А если он опять за свое возьмется? — с опаской ответил тот.
— Не возьмется, — ухмыльнулся Энрико, — правда ведь, не возьмешься, Питер?
— Даю честное благородное слово, — на автомате вылетело из меня. — А как хоть ваше подразделение-то называется, сказали бы…
— Конечно, — рассеянно ответил тот, наблюдая за освобождением моей головы от железа, — называемся мы Гавайский филиал Стэнфордского исследовательского института, проект «Звездные врата».
— Фильм такой был, — не к месту вспомнил я, — с этим, как его… с Куртом Расселом в главной роли.
— Не знаю такого, — ответил Энрико, а я тут же припомнил, что он только в 90-х выйдет, ну и ладно, — давай уже приступать. Номером первым в нашем реестре значится компьютерная томография, знаешь, что это такое?
