— В самых общих чертах, — ответил я.
— Изобрел ее англичанин Годфри Лаунсфилд десять лет назад, но практически она начала использоваться только недавно — в Москве у вас наверно такого аппарата не было?
Глава 14
Садово-парковая архитектура
Заречье это располагалось в былинном для постсоветского времени месте под названием Рублевка. Примерно посередине между Минским и Боровским шоссе был неприметный съезд со МКАДа, а далее через пару-тройку километров и два поста со шлагбаумами самое оно, Заречье-6 называющееся. Относительно нас с Ниной, видимо, имелись соответствующие указания, поэтому охрана не особенно свирепствовала. Когда открылся последний шлагбаум, мы заехали на территорию дачи, достаточно большую.
— Нравится мне такая вот осень, — сказала Нина, когда мы выгрузились возле небольшого домика посреди вековых сосен, — когда еще не холодно и не сыро, но уже и не жарко.
— И деревья все разноцветные, — добавил я. — Пушкин про это хорошо написал в свое время.
— Да, была у него Болдинская осень, — припомнила она, — в багрец и золото одетые леса.
А нас встретил, видимо, комендант этого заведения, мужчина в полувоенном одеянии и в кирзовых почему-то сапогах.
— Балашов, — сверился он с какой-то бумажкой, — и Брагина. Две штуки… заселяйтесь в комнату на первом этаже. Ужин в двадцать-ноль-ноль в том строении, — и он показал куда-то вправо.
— А вас как зовут? — спросил я, чтобы разрядить обстановку.
— Вилор Степанович, — буркнул он, — если что-то понадобится, можете позвонить по внутреннему телефону, по номеру 02.
— Прямо как в милицию к вам звонить, — попробовал пошутить я, но столкнулся с суровым взглядом из-под насупленных бровей и понял, что шутить здесь не принято.
— Прогуляться по территории можно? — спросил я напоследок.
— Можно, но к главному дому ближе, чем на сто метров подходить не следует, — ответил он и удалился, слегка прихрамывая на правую ногу.
— Нормально, — заявила Нина, осмотрев новые владения, — поменьше, конечно, квартиры на Кутузовском, но жить можно.
Комната была длинная, но узкая, как пенал — где-то семь метров на три. С одним окном, выходящим на противоположную от входа сторону. Стоял тут кожаный диван — я тут же проверил, раскладывался он вполне исправно — а ещё письменный стол с зеленой лампой на нем, пара стульев и шкаф для одежды.
— Где же тут коммунальные удобства? — задалась насущным вопросом Нина.
— Щас узнаем, — пообещал ей я и отправился исследовать прилегающие территории.
Ванная комната и туалет обнаружились по соседству — тут тоже ничего сверх ожиданий не нашлось, самая обычная ванна с самыми обычными никелированными краниками. И сортир примерно такой же, как на Кутузовском.
— Даааа, — резюмировал я свои впечатления, — недельку-другую тут, конечно, отдохнуть можно, санаторий напоминает, но если больше, то ведь волком завоешь с тоски.
— Будем надеяться, что наше пребывание тут не очень затянется, — утешила меня Нина, — пошли гулять — комендант же разрешил, да и время до ужина есть еще.
— Пойдем, дорогая, — поддержал я тему, — заодно расскажу все, что знаю про садово-парковое искусство.
И мы вышли из этого домика, выкрашенного в бледно-салатовый цвет. Сразу же за первым поворотом встретилась и первая скульптура — девушка-спортсменка в купальнике, но правда без весла.
— Так вот, — продолжил я свою мысль, огибая спортсменку, — основы этого паркового искусства заложили еще черт знает когда древние египтяне, шумеры и арабы. Про висячие сады Семирамиды наверно слышала что-нибудь?
— Это одно из чудес света, — неуверенно ответила Нина, — в Вавилоне где-то они стояли.
— Правильно, в Вавилоне, и по ним гуляла легендарная царица Семирамида, хотя это не совсем точно, — продолжил я. — Далее у нас идут древние греки и римляне. Первые начали использовать скульптуры для украшения мест гуляния, а вторые впервые использовали гидротехнические сооружения — каналы, водоемы, фонтаны. Но расцвет этого вида искусства, конечно, пришелся на 17–18 век и Европу, тогдашние короли и императоры озаботились научно-обустроенными местами отдыха.
— Да, слышала — Версаль там, Фонтенбло…
— Да-да, Версаль, классический регулярный парк в пригороде Парижа, Людовик 14-й его заложил, который король-солнце — правильные аллеи, клумбы с цветами и аккуратно подстриженные кусты. Называется это дело французским типом парков. А англичане в пику своим вечным конкурентам сделали английский вариант, с естественными ландшафтами, вписанными в природу. Яркий пример — парк Стоу в Бакингемшире. Русские цари, кстати, брали пример и с тех, и с этих — в итоге мы имеем строго-французский парк в Петродворце и природно-ландшафтные варианты в Павловске и Гатчине. И это я еще не вспоминал про японско-китайские варианты… про сад камней, надеюсь, ты что-то слышала?
— Какой ты умный, — задумчиво ответила Нина, — скажи лучше, к какому типу относится вот это место, где мы сейчас гуляем.
— Не сад камней, точно, — улыбнулся я, — и фонтанов совсем не видно. Но главная аллея с клумбами имеется, мы проехали мимо нее… так что это что-то среднее между английским и французским стилем, эклектика, если так можно выразиться…
— А теперь про свадьбу расскажи, так же занимательно, — потребовала она.
Я на секунду смешался, уж очень необычный переход она придумала.
— А что свадьба, дорогуша? Будет тебе и свадьба, в положенные руководством сроки, через пару-тройку дней.
— А ничего, что в загсе месяц дают между подачей заявления и бракосочетанием? — подпустила шпильку она.
— Ничего, — успокоил её я, — один звонок даже не от генерального секретаря, а от какого-нибудь его помощника — и месяц мигом сократится до пары дней.
— А платье там свадебное? — напомнила она, — а кольца с букетиком невесты?
— Да решаемые все эти вопросы, — поморщился я, — напишешь, что тебе надо, через два часа доставят. Ты мне лучше вот что скажи — Леонид Ильич он что, в безвоздушном пространстве обитает?
— В смысле? — не поняла она, а мы практически дошли до края территории дачи, дальше шёл кирпичный забор в два человеческих роста и колючая проволока сверху.
— Он же государственный человек, должен общаться с другими государственными людьми плюс толпа обслуживающего персонала вокруг должна виться. А я вот лично, кроме Галины, охранников из девятки и той самой медсестры, никого что-то не видел.
— Значит, они хорошо прячутся, — логично ответила Нина, — а вот платье я хотела бы сама выбрать — в кои-то веки еще раз замуж пойдёшь…
— У, ты какая коварная, — пошутил я, но на этом наша беседа оборвалась сама собой, потому что к нам быстрым шагом подошел один из охранников и сказал, что меня, Петра Петровича Балашова то есть, срочно просят подойти в строение номер 3.
— Извини, дорогая, — сказал я Нине, — государственные дела видимо какие-то — постараюсь не задерживаться.
И мы разошлись в разные стороны — она обратно к нашему временному пристанищу, а я в какое-то неведомое строение за номером три. Это оказался еще один гостевой домик или помещение для прислуги, сложно сказать. И там в первой же комнатушке, как войдешь — налево, меня ждал представительный мужчина средних лет, с залысинами и в каплевидных очках на носу.
— Спасибо, Вася, — поблагодарил он охранника, и тот скрылся из поля зрения, а мужчина продолжил уже конкретно мне, — меня зовут Георгий Эммануилович… Цуканов.
Опа, стремительно пронеслось у меня в мозгу, только-только я заикнулся про помощников Брежнева, как сразу один из них и нарисовался. Ну-ка, ну-ка — вспоминай, что ты там про него читал в прошлой жизни… вспомнилось только, что он из Днепродзержинска, работал с Ильичом еще в Молдавии, потом само собой вышло, что стал главным помощником сначала просто секретаря ЦК КПСС, а с 64 года и помощником генсека. И еще память выдала помимо моей воли данные на других помощников вождя — это Голиков, который отвечал за идеологию и почему за сельское хозяйство, он и писал все речи Брежневу, а еще Александров-Агентов, спец по международной политике, а еще какие-то Русаков и Блатов. И еще вспомнил, что у Цуканова в свою очередь были свои излюбленные помощники, ступенькой, так сказать, пониже — академики Иноземцев и Арбатов… да-да, тот самый, директор института США и Канады.
