Я вскинул руку — жестом поздоровался с притихшей молодёжью. Заметил, что на моё приветствие не откликнулись ни парни (что держали в руках дымившиеся сигареты), ни две девчонки старшекурсницы, составлявшие парням компанию. Мазнул взглядом по лицам молодых людей — не узнал никого из собравшихся около лестницы курильщиков. По нарядам определил, что почти все студенты пришлые: не обитатели общаги. Увидел: комсомольцы при виде меня нахмурились, а комсомолки растеряно улыбнулись. Я прошёлся мимо них, расправив плечи. Почувствовал на ягодицах жжение от пристальных женских взглядов и уколы между лопаток от взглядов мужчин. Свернул на лестницу — беседы на третьем этаже возобновились. Я услышал недовольные возгласы и приглушённый смех.
На потолке четвёртого этажа мигала лампа — будто при виде меня у неё начался нервный тик. Я чётко вспомнил, что комната Красильникова находилась рядом с кухней. Её номер в памяти не отыскал, да и не попытался это сделать. Я мотнул головой — стряхнул повисшую на кончике носа каплю. Почувствовал дуновение гулявшего по коридору ветерка. По пути к кухне едва не столкнулся с выглянувшим из своей комнаты Васей Ковальчуком. Василий при виде меня замер, приоткрыл от удивления рот. Я прошёл мимо него, прошагал и мимо своей комнаты: ключ от замка остался в кармане похищенных Красильниковым штанов. Я смахнул с бровей влагу (капли воды всё ещё вытекали из мокрых волос на голове). В трёх шагах от кухни притормозил — увидел: дверь в комнату Красильникова приоткрыта.
Вложил в кулак значительную часть накопившейся за время похода от душевой энергии. От удара дверь в комнату студентов четвёртого курса содрогнулась и распахнулась. Я шагнул в заполненную ароматами табачного дыма и свежего пива комнатушку. Взглянул на повернувшиеся в мою сторону лица парней. Узнал всех троих. Но по имени и фамилии вспомнил лишь рыжего Вову Красильникова и Пашку Мраморова (своего бывшего одноклассника) — невысокого, черноволосого и темноглазого (с заметной примесью восточных кровей). С третьим студентом я в прошлой жизни тоже общался. Вот только имя его в памяти не сохранил. Лишь вспомнил, что он увлекался шахматами и играл на скрипке (о чём редко рассказывал, потому что стеснялся этого факта).
Я прошёл на центр комнаты, поиграл грудными мышцами. Отметил: парни сидели на стульях около стола, молчали. Они часто моргали, будто силились стереть моё изображение. Я увидел тонкую струйку дыма — это в пепельнице рядом с моим бывшим одноклассником дымилась сигарета. Мазнул взглядом по расставленным на столешнице кружкам и по эмалированному пятилитровому бидону, что стоял в центре стола. В таком бидоне мои родители покупали молоко и растительное масло. А парни из комнаты Красильникова приносили в нём пиво из бочки, что стояла неподалёку от МехМашИна. Я бросил на стол перед парнями отобранное у толстяка полотенце. Не опрокинул кружки. Над пепельницей взметнулось облако пепла. Сжал кулаки.
Посмотрел Красильникову в глаза.
— Ну что, Вован? — спросил я. — Ты сам через окно выйдешь? Или тебе помочь?
Поначалу подумал, что студенты меня не услышали.
Но потом увидел, как Мраморов обернулся и взглянул на приятелей.
— Вова, — сказал он, — так это ты одежду Чёрного спрятал?
Паша хмыкнул и поинтересовался:
— Вова, ты с дуба рухнул? Или белены объелся?
Пашка посмотрел на меня.
— Здорово, Чёрный, — сказал он. — Ты это… не злись.
Он кивнул на Красильникова и сообщил:
— Вова у нас придурковатый маленько. С головой не дружит.
Паша покачал головой.
— Ты прости его, Чёрный. Не бей. Пожалей убогого.
Красильников скрипнул стулом.
— А чё такова-то? — спросил он.
Показал на меня рукой.
— Вы его знаете?
Шахматист пожал плечами, а Мраморов кивнул.
— Пацаны, я рассказывал вам о нём, — произнёс Паша. — Это мой одноклассник. Чёрный. Чемпион области по боксу.
Мраморов ухмыльнулся.
— Вова, Чёрный тебе сейчас врежет кулаком по кумполу, — сказал он. — И тебе после этого точно справку из дурки дадут. Давно заслуженную, между прочим.
Я развёл руками, спросил:
— Вова, почему сидишь⁈ Мне подойти, что ли⁈ Хочешь сразу лечь⁈
Шагнул к столу.
Мраморов вскочил, поднял руки (показал мне ладони) и заслонил собой Вову Красильникова.
— Спокойно, Серёга, — сказал он. — Сейчас всё решим! Не волнуйся!
Паша взглянул на своего рыжего приятеля.
— Одежда Серёгина где? — спросил Мраморов.
Вова скривил губы — указал на дверь.
— Там, — ответил он. — А чё такова-то?
Он пожал плечами и добавил:
— Я ж не знал. Баба Люба сказала, что он первокурсник. Пошутила, что ли?
— Баба Люба никогда не шутит, — ответил Мраморов. — Серёга в армии служил. Вот, вернулся.
Он посмотрел на меня.
— Вернулся, — подтвердил я. — Теперь я не просто Чёрный. Теперь я Чёрный дембель, вашу мать!
Решительно сдвинул Пашу в сторону, подошёл к Красильникову.
Тот втянул голову в плечи, отгородился от меня руками.
— Почему сидим, Вова? — спросил я. — Чего ждём?
И громко скомандовал:
— Встать! Смирно!
Красильников изобразил распрямившуюся пружину: вскочил на ноги, опрокинул стул.
Я показал ему на приоткрытую дверь.
— Рядовой Красильников, за моей одеждой шаго-ом марш!
Красильников дёрнулся, зажмурил глаза, боком протиснулся между мной и столешницей.
Строевой шаг у него не получился. Да и сложно было бы маршировать, передвигаясь приставными шагами.
Я бросил ему полотенце — оно повисло у Вовы на плече.
— Пацанам в душевую отнеси, — велел я. — Одежду им верни. И это…
Я щёлкнул пальцем и попросил:
— Брату моему скажи, что Чёрный запретил тебя бить. Не то отмудохает тебя. Он парень резкий.
Красильников покинул комнату.
Я уселся на его место, понюхал содержимое его кружки. Отметил, что не ошибся: парни баловались не квасом. Сделал маленький глоток пива — одобрительно кивнул.
— Нормалёк.
Отсалютовал парням кружкой и спросил:
— Ну, что, мужики? Выпьем за моё новоселье?
Сообщил:
— Теперь я живу рядом с вами. Привыкайте, парни.
* * *
Красильников принёс мою одежду.
Примерно полчаса мы с четверокурсниками беседовали «за жизнь».
Потом назначенный посыльным Вова метнулся в четыреста тринадцатую комнату за гитарой.
И вскоре мы хором горланили:
— … Сбивая чёрным сапогом с травы прозрачную росу!..
А уже ночью, укладываясь спать, я подумал: «Пиво, гитара, горячая вода. Словно никуда из общаги и не уходил…»
* * *
В среду за внимание моего брата в институте снова соперничали Лена Котова и Инга Рауде. Я держался от этих игрищ подальше, посматривал на них с верхних рядов аудиторий. Сделал вывод, что девицы за спиной у Кирилла уже обсудили «правила игры». Потому что комсомолки не вступали в прямую конфронтацию друг с другом. И совместными усилиями отпугивали от моего брата прочих девиц, которые вынужденно наблюдали за их суетой со стороны. Три или четыре девицы на протяжении дня предприняли штурм и моей крепости. Но я быстро спровадил их прочь, показав себя сокурсницам наглецом и грубияном.
В конце учебного дня я отметил, что по возвращении из колхоза в группе «ОиНТ-73» образовались две дружные компашки. В первую вошли мой младший брат, Артурчик, Торопова, Котова и Рауде. Временами к ним вынужденно присоединялись и мы с Васей Ковальчуком. Вторая компания собралась вокруг старосты — примерно в том же количестве, что и группировка Кирилла. Два эти отряда между собой не ссорились и не враждовали. Они пока будто бы и не замечали существование друг друга: жили словно в параллельных мирах. В точности, как те отряды, которые в прошлый раз собрали я и Андрей Межуев.
* * *
После занятий я в среду в общежитие не пошёл — прогулялся по магазинам в поисках форм для выпечки коржей брауни. Форму будущего торта диктовала небольшая площадь полок холодильника (точнее, их ширина). Поэтому я немало побегал по городу. Побывал в двух «Универмагах» и в трёх промтоварных магазинах. Едва не отчаялся. Но нужные мне предметы я всё же обнаружил: рядом с городским рынком, в магазине «1000 мелочей». Я прикупил там странную ребристую «форму для выпечки» (увидел такую впервые), две формы для выпечки кексов (разных размеров) и фанерную коробку со съёмным дном, внутри которой и намеревался собрать из коржей и суфле торт «Птичье молоко».
