— А, знаешь, кого ты обидел? — вдруг спросил грек. Дмитрий, подняв голову, отрицательно покачал головой. Откуда было ему знать. Ведь, он здесь первый день и этого ученика, вообще, первый раз видел. — Вижу, правду рекешь. То, старшой сынок боярина Михаила Петровича Воротынского, самого главы Разбойного приказа, — Лихуд внушительно поднял палец к небу. Мол, почувствуй значимость.
Дмитрий, правда, почувствовал. Хреновая новость! Нажить себе на пустом месте такого врага, это нужно было постараться. Сына самого главы Разбойного приказа по матери обложил!
— Ты бы, вьюнош, пошел и повинился. Скажешь, так мол и так, не со зла такие непотребные слова сказал, — принялся его учить ректор, видимо, не желавший иметь в стенах академии конфликтов. Действительно, зачем ему разборки между учениками? Здоровья и настроения это никому не прибавит. — Поклонишься лишний раз, спина, чай, не отвалится. Не хочешь? Гордость сие в тебе говорит. Негоже то для христианина, тем паче для незнатного вьяноша…
Да он и сам понимал, что ему сейчас эта разборка никак не нужна. Только мешать будет в осуществлении его планов. Только и другое обстоятельство Дмитрий понимал: простым поклоном и банальными извинениями тут не отделаешься. Сынок Воротынского, судя по его виду и настрою, был той еще тварью. Такой «все соки выпьет», «гнобить» будет так, что руки на себя наложишь. Есть такие уроды, которые просто наслаждаются чужими унижениями и страданиями. Их «хлебом не корми, дай поиздеваться». Наконец, нельзя было забываться, что Дмитрий был, пусть и незнатным, но дворянином. Прилюдное покаяние для него сейчас было унижением.
— Нет, батюшка, — выдавил из себя Дмитрий, когда замолчал ректор. — Не виноват я. Ни кого я не обзывал. Лжа все это. Наоборот, передо мной должны извиниться. Меня толкнули. Платье мое испачкали. Сами видите.
Лихуд укоризненно качнул головой, а после махнул рукой. Мол, как знаешь.
— Хорошо. В письме, мой друг, пишет, что ты знатно числа слагаешь. Никто, мол, так не умеет. Быстрым разумом прозывал тебя. Так ли сие? — в глазах грека появился откровенный интерес и, Дмитрию показалось, недоверие.
Парень в ответ кивнул и скромно улыбнулся, словно говоря — «умею».
— Очень сие хорошо. Счет и математика приводит разум в порядок и помогает мыслить, говорили древние философы. Поспрашиваю тебя? — усмехнулся грек. Видно было, что Лихуд не верил Дмитрию и хотел разоблачить его. — Скажи-ка мне, вьюнош. Сколь будет, коли к двум дюжинам прибавить еще две дюжины.
Дмитрий тут же, ни секунды не думая, ответил, чем вызвал удивление грека.
— Хорошо. Раздели-ка мне три сотни и шесть десятков на три части, — задал Лихуд еще одну задачку, похоже, для местных второклассников.
Сразу же получил ответ и на этот вопрос, что уже раззадорило ректора академии. Совсем он не привык к таким скоростям в счете, которые говорили либо о большом опыте, либо о значительном таланте к математике. Дмитрий его все больше и больше удивлял.
— Хм… Вижу, простые задачки тебе, как орешки белочке. А по плечу ли тебе вот эта задача, — с вызовом проговорил грек. — Один человек-пьяница выпивает бочонок кваса за две седьмицы, а вместе со своей жинкой он выпивает такой же бочонок за 10 ден. За сколько дней его жинка выпьет бочонок одна?[1]
Услышав задачу, Дмитрий чуть не заржал. Решение было не особо сложным. Все такого рода задачи решались по одной схеме. Нужно было найти самое близкое число, которое делилось и на 14, и на 10. Это 140. Значит, за 140 дней человек выпьет 10 бочонков кваса, а вместе с женой — 14 бочонков. Значит, за 140 дней жена выпьет 14 — 10 = 4 бочонка кваса. Тогда один бочонок кваса она выпьет за 140 ÷ 4 = 35 дней.
Конечно, пришлось почти на пять — шесть минут выпасть из реальности. С блокнотом и ручкой для наглядности он бы справился за минуту, не позже.
— Тридцать пять дней, батюшка, — ответил Дмитрий.
У ректора академии в этот момент был такой вид, который можно было описать лишь одним словом — «охренеть». Он аж глаза выпучил, того гляди, из орбит вылезут.
Он уже открыл рот, чтобы еще что-то спросить, но его прервали. Подошедший из-за спины монах спросил про квашеную капусту, которая в кадушке портиться начала. Потом зашел разговор про репу и морковь, которые сильно мыши погрызли. Словом, хозяйственные дела.
Дмитрию велено было идти в монастырскую баню, которую еще утром топили, чтобы отмыться и себя в порядок привести. На учение он должен был прийти на следующий день. Определили его в самый низший класс, который здесь назывался «инфирма» или «слабый» с греческого языка. Как понял Дмитрий из разговоров, ему почти четыре года предстояло учиться в первом класса, изучая только языки — латинский, греческий, арифметику, грамматику, историю и катехизис.
— … Нет у меня четырех лет, чтобы местный диплом получить. По-хорошему, у меня и года даже нет, — бормотал он, рыща по огромному монастырскому подворью в поисках бани. — Надо срочно активизироваться… Вопрос, правда, с чего начать.
С этой же мыслью он вышел из бани и пошел в город. Прежде чем думать о великом — о знакомстве с «сильными мира сего» и организации похода в Крым, следовало озаботиться самым насущными, а именно жилья и еды. Конкретно сейчас, ему был нужен какой-то угол, куда можно было приткнуться на время обучения. Желательно, чтобы этот угол был не сильно дорогим и с вменяемым хозяином. Ему совсем не улыбалось жить в притоне, где за хорошие крепкие порты могут прирезать. Узнать о жилье можно было в местном аналоге сети интернет — рынке, что раскинулся на территории Китай-города.
— Б…ь, какой же здесь рассадник заразы! Куда только местный санэпидемнадзор смотрит? — ворчал себе под нос Дмитрия, пробираясь мимо гниющих внутренностей какого-то животного, источавшего неимоверное зловоние. Совсем рядом, буквально в паре шагов, с лотка торговал пирожками совершенно невозмутимый мужичок с бородой лопатой. Пирожки, кстати сказать, выглядели весьма аппетитно — румяные, с корочкой. Так и просились в руки. — Слышь, земляк, почем пирог?
Тот смерил парня недоуменным взглядом. Явно пытался понять, почему его назвали земляком. Может они и правда были земляками и проживали на одной улице.
— Э-э-э… Полушка за пирог капустой. За две полушки пирог с мясом отдам, — наконец, ответил торговец, так и узнав парня. — Бери с мясом. Сытым весь день будешь.
Покосившись на валявшую гнилую требуху, Дмитрий покачал головой. Про себя добавил, что с таких мясных пирогов скорее можно было диарею заработать, чем сытость. Кто знает этого капиталиста с бородой, где и какое он брал мясо. Лучше с капустой взять.
— С капустой давай, — кинул ему парень полушку, крошечную с пол ногтя монетку. Обратно получил здоровенный, с две ладони пирог, в который тут же вцепился зубами. — Вкушно, — прошамкал он забитым ртом. — Шпашибо, жемляк.
Около часа он наворачивал круги по базару, проходя то по мясному концу, то кузнечному, то по ряду с тканями. Глазел с открытым ртом на продавцов и покупателей, изображая из себя глупого деревенщину. Задавал вопросы про цены, про здоровье, про свободный угол, где бы можно было приткнуться «бедному сироте». Внимательно вслушивался в звучавшие разговоры. Сейчас все могло пригодиться.
— Пшел отсюда прочь! Ворюга! Ходют тут, а потом прут все подряд, — наорали на него с ряда, где торговали дорогими тканями. Даже плетью разок хлестнули, чтобы близко не подходил. — Чичас пса спустю!
Про жилье Дмитрий так ничего и не узнал. Зато кое-что придумал по поводу своего бизнес-проекта с духами. Решил завести себе на рынке небольшой прилавок, посадить туда какого-нибудь продавца с нерусским лицом, который будет выдавать себя за гостя с далекого Востока, торговца великой редкостью на этой земле — невиданными ароматами.
— Сто процентов, эта тема зайдет. У нас всегда на все иностранные падки. Здесь тоже наживку проглотят с такой силой, что удочку вырвут, — бормотал парень, продолжая бродить по окраинным рядам рынка. — Осталось только найти подходящего актера, который согласится сыграть какого-нибудь араба с Востока… Хм… Например, вот такого… Б…ь! Азиат! Может этого…
