то и больше. Более сильный и тяжелый жеребец всегда имел преимущество над более легким и слабым конем противника.
Где-нибудь под тонну, наверное, судя по его габаритам, весил и Антоний. В сущности, со стальными налобником и нагрудником, с кольчужной попоной поверх кожаной рыцарский конь представлял собой, если и не танк, то автомобиль, который имел все возможности, чтобы давить пешеходов. И именно благодаря таким коням десяток рыцарей мог разгонять сотни пехотинцев.
Кушал большой конь, конечно, немало. Антоша за день съедал килограммов пять овса и мешка два свежего сена, а пил целых десять ведер воды. Но, кормить своего коня являлось для рыцаря священной обязанностью. И потому Григорий лучше бы не поел сам, но накормил бы Антошу в любом случае, даже при самой крайней нужде. Ведь конь был привязан именно к своему хозяину. Другого человека Антон не только не признавал, но и не подпускал к себе. И с этой точки зрения Родимцева радовало то обстоятельство, что новый оруженосец Мансур сразу сумел найти подход к Антонию. Вообще Гриша давно заметил, что с лошадьми некоторые люди могли хорошо поладить, а некоторые — нет. Он вспомнил даже случай из своей прошлой жизни, когда в Петербурге лошадь откусила нос одному парню прямо на улице, настолько он не понравился животному. Ведь и с животным нужно было уметь общаться, и кому-то это умение не давалось.
Где-то Родимцев даже читал, что хорошо тренированный большой конь может выжимать не одну, а несколько стандартных лошадиных сил. Например, Джеймс Уатт для измерения лошадиной силы использовал средних и немолодых лошадей. И, конечно, совсем не рыцарских. А на пике атаки тяжелый конь мог развить и до двух десятков, правда, на короткое время. И, конечно, после таких стрессов коню требовался хороший отдых. Вот и теперь Григорий погладил Антония, успокоив его, потом скормил ему яблоко и морковку, и предоставил заботам Мансура, а сам решил пока пользоваться запасной лошадью.
Так получилось, что сразу после лечения коня Григорию пришлось заботиться о похоронах Рене Дюрфора. А потом, только храмовники доели поминальную трапезу и пошли отдыхать, как капеллан Годфруа завел с ним весь этот странный разговор о его духовном пути и некоем высшем предназначении. Родимцев понимал, что капеллан, конечно, заметил перемены с личностью Грегора. От его пытливого взгляда не укрылось, что Рокбюрн сильно изменился, но этот факт Годфруа истолковал по-своему. Хорошо еще, что так. Хуже было бы, если бы капеллан объявил Грегора, например, одержимым бесами.
После этой беседы Григорий стоял на низкой стене замка, глядя на то, как пленных сарацин под охраной из всадников-туркополов уводят из лагеря, разбитого напротив замка. И они бредут, оборванные, жалкие и понурые длинными колоннами в сторону дороги, начинающейся от водопоя. Той самой дороги, по которой сам Родимцев не так давно выезжал из замка Тарбурон, направляясь на Кармель. Внезапно к нему подошел Тобиас и встал рядом. Он все порывался пообщаться со старым другом Грегором Рокбюрном, который теперь так неожиданно выдвинулся в командиры. Только удобного случая для беседы пока не представилось. Так получилось, что за один день произошли уже целых два сражения с перерывом на обед, а потом еще и похороны пришлось устраивать.
— Я смотрю, что ты уже и оруженосцем в пути обзавелся, да и новый шлем где-то достал, — проговорил Тоби.
— Ну, да. Так уж получилось, — кивнул Григорий, не став уточнять, где и при каких обстоятельствах взял к себе в оруженосцы Мансура и купил себе прочный шлем.
— Вообще-то, по нашему Уставу, шлемы у всех должны быть одинаковые, — заметил Тоби.
— А тебе завидно, — подначил Родимцев.
У Тобиаса сразу покраснели уши. Врать он не умел, но проговорил:
— Причем тут зависть? Если так написано в Уставе. Но, никто же не исполняет. Это да. Вон, у меня и у многих братьев-рыцарей простые железные шляпы. Такие положено носить лишь сержантам. А у нас теперь почему-то только начальство ходит в нормальных шлемах. Объясняют тем, что после погромов, устроенных Бейбарсом в наших замках, из оставшихся арсеналов могут пока выдавать братьям-рыцарям только такие железные шапели. Во всяком случае, когда мы выдвигались из Кайфаса, командор сказал всем именно так. Впрочем, ты же тоже там был и все слышал.
— Да не помню я ничего. Как по голове тогда мне треснули возле водопоя, так и память почти отшибло, да и до сих пор она почти не улучшилась. Потому и обзавелся в пути этим шлемом, что не хочу больше получать так сильно по голове. А мой новый шлем себя показал в бою вполне надежным. Поездка-то в сторону Кармеля опасная получилась. По дороге пришлось в нескольких стычках поучаствовать, — поведал Родимцев.
— А я тут за тебя волновался, места себе не находил, молился, чтобы в пути тебя не убили, — признался друг.
— А я, как видишь, спешил на выручку к тебе. Уговорил сначала Ибелина помочь, а уже он кое-как уговорил Монфора. Мне же барона уговорить не удалось, хотя разговаривал с ним раньше, чем с графом Яффы. Но, к счастью, все закончилось. Осада Тарбурона снята, а Халед с его армией разбит, — сказал Гриша.
— Я уже слышал, что ты смог взять самого шейха в плен, только не понимаю, как же тебе удалось такое, — поделился Тоби.
— Это как раз мой новый оруженосец очень помог. Потому что он знает язык врага и, когда мы пошли в разведку, смог подслушать, в какой именно палатке находится вражеский командир, — поведал Григорий.
— И что теперь сделают с шейхом? И какой приказ ты нам готовишь, командир? Куда двинемся? — спросил Тоби с улыбкой.
— Наверное, Халеда обменяют на кого-нибудь из наших, попавших в плен к сарацинам. А куда пойдем, или, быть может, останемся пока в Тарбуроне, я еще не знаю. Это будет решено на военном совете сегодня вечером, так я полагаю. Тут Ибелин и Монфор все решают, — объяснил Грегор.
— А ты сам что думаешь? — задал вопрос Тобиас.
Родимцев ответил:
— Я бы сейчас сосредоточился на укреплении границ. Перейти к обороне пока было бы стратегически верно. Если разобраться, то резервов для наступления в Иерусалимском королевстве сейчас нет. Надо бы просто залечивать раны, строить пограничные опорные пункты в тактически важных точках и готовить армию нового типа, если хотим победить Бейбарса. Но, боюсь, что у владетельных сеньоров могут иметься совсем другие планы.
— И
