— Ольга Антоновна, — подняла руку Танька Алексеенко. — А можно переписать?
— Нельзя! — отрезала математичка. — У тебя три. Садись и пиши работу над ошибками.
— Если у меня сейчас три будет, то и за четверть тоже, — ответила Танька. — Меня батя убьет если на платку слечу…
Ну да, что в этом мире боятся, как тут говорили, «слететь на платку» и обычно учатся лучше что ли — Михаил уже знал… Ведь не получишь средний балл в 4,3 — придется платить за учебу по двадцать рублей в год. И это еще по новому указу от 56-о года, до того и вовсе требовалось иметь не менее, чем две третьих оценок «пятерки», а остальные — не ниже «четверки». В то время как сейчас можно было и тройки иметь, хоть и немного — их придется «закрыть» лучшими оценками по другим предметам. Странная и, на взгляд Михаила, в чем-то даже дурацкая система — но здесь к ней относились совсем иначе… Дескать, лентяям и дуракам в старших классах делать нечего — пусть или в ремесленное училище топают, или на работу. Ну или в техникум, если смогут экзамены сдать и там более-менее нормально учиться…
— Ладно, — махнула рукой математичка. — Иди к директору. Разрешит — перепишешь.
— Спасибо! — радостно крикнула, выбегая из класса, Танька.
Вернулась назад она буквально через пару минут. Директор разрешил… Ага, ничего не ново. И, судя по всему, это тут хоть и не массовая, но вполне обычная практика. Не знать о ней попросту не могут, но смотрят явно сквозь пальцы.
— Тогда после уроков приходишь сюда, — ответила математичка. — Сейчас все равно не успеешь уже.
В прошлом мире во время работы над ошибками Михаил обычно, чисто от нечего делать, писал второй вариант, но сейчас у него как-то не было никакого желания этим же заниматься. Ничего интересного там все равно не будет, школьные задачки нынче выглядели для него откровенно смешными. После дифференциальных-то уравнений в частных производных. Каких-нибудь уравнений Лапласа…
— Ты на что написал? — на перемене спросила у Михаила Ленка.
— На пять, естественно, — коротко ответил он.
Ленка явно хотела что-то еще спросить, но Михаил лишь отвернулся и постарался убраться подальше. Блин, пока он в школе на нее заглядывался — делала вид, что ей все пофиг! Лишь в апреле этого года она «милостиво согласилась» с ним гулять — отчего он тогда был на десятом небе от счастья. А сейчас, как стала ему безразлична — так сама вдруг начала за ним бегать… Вот только Ленка-то теперь ему и нафиг не нужна. Хватит с него прошлой жизни… И там накушался по уши.
На истории тоже писали контрольную по 30-м годам. Так что на последнюю четверть оставались лишь война и послевоенное время… Тут тоже особых проблем не было — хотя в прошлом мире не любил Михаил историю. Как и литературу, кстати, — два самых нелюбимых его предмета были. Потом опять немецкий, где его вызвали к доске — и тут повезло, что основы грамматики он уже успел более-менее освежить в памяти. Так что, получив четверку, сел обратно. А потом опять труды — и опять продолжение изучения фрезерных работ…
— Эх, каникулы скоро! — выходя со школы после уроков, довольно усмехнулся Петька.
— Ага, — согласился Семка. — Ты там тырчок свой приготовил уже?
— Не, — махнул рукой Петька. — Успеется еще… Тут вон снег еще лежит… В сарай все равно не влезешь.
— А ты свой не вытаскивал еще? — обратился уже к Михаилу Семка.
— Чего? — не понял он.
— Так мопед же!
«Твою ж дивизию!» — мысленно выругался Михаил. Как он мог забыть-то? Ведь и в той реальности батя ему в десятом классе мопед купил — уже поздней осенью, правда. Так что он на нем в 65-м уже и не ездил, так он и простоял до весны, когда все более-менее растаяло. Эх, а ведь самый настоящий мопед был, двухскоростной, предмет зависти пацанов! На нем он тогда и с Ленкой катался тоже, на речку гонял, к родственникам в деревню… На нем же и в студенческие годы катался вовсю. Но это было тогда, в настоящем детстве… Сейчас же мопед этот казался ему чем-то мелким и неинтересным. Вот была бы машина… Но нет, ее у него не было ни в той, ни в этой реальности, хотя и водить научился.
— Нет еще, — ответил Михаил.
— Что, прикатишь в школу на нем?
— Посмотрим, — пожал плечами Михаил.
В прошлой реальности он и впрямь прикатил на мопеде в школу, где сначала собралась целая толпа поглазеть на него. Он-то у них в школе оказался одним из первых, у кого был «настоящий мопед», а не «тырчок»! Не самым первым, но почти… А потом какой-то так и не установленный (а потому и не получивший в морду) «шутник» снял с карбюратора шланг и открыл бензокран — и мопед пришлось, яростно матерясь, катить до дома. Ну ничего, если уж он решит и в этом мире на мопеде прикатить, то выследит урода — и тогда ему точно с фингалом ходить!
Эх, как все же он оторвался от этого времени… И порой Михаилу становилось грустно. Даже вернувшись в детство, детство уже не вернуть. Конечно, какое-то влияние молодое тело оказывать будет неизбежно, но в основе-то все равно остается взрослое сознание! Ему уже мало интересно то, что интересно пацану. Ему уже не интересны ни стройки, ни залезть куда-нибудь на завод или соорудить какую-нибудь стреляюще-взрывающуюся штуковину… Ему уже не нужны те же мопеды или пацанские развлечения в стиле «подраться» или «поиграть в войнушку». Хотя не, «войнушка» — это для старшеклассника уже «несолидно», но все остальное еще сохранялось. Футбол «улица на улицу»? Тоже уже не интересно… В кино сбегать? Тоже давно не интересно — последний раз там еще студентом был… На гитаре побренчать? Ни ему самому, ни его ближайшим товарищам это никогда не интересно было, хотя и были такие даже у них в классе… Разве что в тир сходить — вот тут и Михаил и сейчас не прочь был бы! Пожалуй, это оставалось одним из немногих еще интересных во взрослом возрасте «пацанских» развлечений. Кстати, Семка так и вовсе в техникуме потом снайпером стал считаться, в «Орленке» участвовал…
А в остальном… Нет, перерос он детство. Перерос… И никуда уж от этого не деться. Остается лишь принять как факт и продолжать жить дальше. Как бы уж теперь эта его новая жизнь не сложилась.
Дойдя до дома, Михаил уже привычно растопил печку с плитой, поставил разогреваться картофельный с фрикадельками суп, а сам тем временем пошел на улицу кормить скотину — где и застал возвращение сестры из техникума.
— Привет, Маш!
— Ну привет, коль не шутишь, — глядя на только что вылезшего из превращенного в сарай старого дома, ответила сестра.
Как обычно с авоськой с хлебом — «кирпичом» серого и батоном. Если до прошлого года за хлебом обычно ходил Михаил после школы, то с тех пор, как Машка пошла в техникум, этот распорядок поменялся. Иногда, кстати, Машка и вовсе несколько задерживалась, покупая что-нибудь нужное дома в центральных магазинах города. В этом мире все было точно также, как и в «настоящем» детстве Михаила…
— Сейчас пожрем — и я в библиотеку сбегаю, — сказал Михаил, когда они зашли домой, разделись и умылись.
Честно говоря, не понимал никогда Михаил тех людей, кто с грязными лапами и мордами за стол лезет… У них в семье всегда была привычка к чистоте — так что никому и в голову не приходило лезть за стол с немытыми руками, ходить по комнате в уличной обуви или лезть на постель в верхней одежде. В детстве за такое мигом можно было получить подзатыльник от бати или пародийное «хрюканье» от мамы — что было как бы даже не обиднее. Ну а в более взрослом возрасте никому в их семье такое и в голову уже не приходило… Оно давно делалось автоматически.
— Фантастику что ли свою любимую хочешь глянуть? — усмехнулась сестра. — Как по мне — шли бы эти болтуны на завод, на станке ручки крутить…
В отличие от Михаила, Машка никогда фантастикой не интересовалась… Она, следом за родителями, считала этот жанр слишком легкомысленным и несерьезным. Надо не мечтать о чем-то там далеком, а работать, строить то самое светлое будущее! А болтовня всякая — она лишь отвлекает от дела строительства коммунизма…
