— Пётр Кузьмич? — даже не смогла скрыть изумления я, — Что случилось?
— Добрый вечер, Любовь Васильевна, — чуть смущённо проговорил он, — извините, ради бога, что тревожу вас вечером. Нам нужно поговорить. Это не займёт много времени.
— Да… конечно, — растерянно кивнула я, — проходите.
Он вошел в квартиру, а я лихорадочно соображала, куда его пригласить. В детской комнате Анжелика готовилась на завтра к собеседованию. В моей же комнате места для приёма гостей вообще не было. Пришлось звать его на кухню.
— Извините, что на кухню, — сказала я, — живём в стеснённых условиях, отдельной комнаты для приёма гостей нету.
— Ничего, я по-простому привык, — снисходительно улыбнулся Пивоваров.
— Присаживайтесь, — сказала я, — сейчас рагу будет готово. Поужинайте с нами.
— Нет, Любовь Васильевна, спасибо, я не голоден, — ответил Пивоваров, но смягчил ответ, — а вот от чашки чаю я бы не отказался.
— Тогда минуточку, — я подошла к плите и поставила чайник на газ. Вытащила большой заварочный чайник с розочками. Обычно дома, для себя мы пользовались другим, попроще. А для гостей был этот. Я вытащила из ящика начатую пачку заварки, но не успела даже заварить чай, как за моей спиной раздался возглас:
— Что это⁈ — изумлённо воскликнул Пивоваров.
Я обернулась и обомлела — он смотрел на план, в моей тетради. Чёрт! Я же совсем забыла, что писала свой план и второпях бросила раскрытую тетрадь на столе. А теперь он читает. И вот что ему отвечать? Что я помогаю готовить Анжелике реферат? Ага, на тему диверсий в Америке!
— Вот уж не ожидал, — прищурился Пивоваров и вопросительно посмотрел на меня.
Я вспыхнула и отобрала у него тетрадь.
— Вы хотели поговорить, Пётр Кузьмич? — немного более резко, чем следовало, произнесла я, — ну так говорите. Я вас слушаю.
— Нет уж, — упёрся он, — мне любопытно, зачем вам такой план, Любовь Васильевна?
Я поджала губы:
— Не думаю, что вы именно за этим пришли, Пётр Кузьмич, — я сделала чай и поставила перед ним на стол чашку. — Так о чём вы хотели поговорить?
— Уже особо ни о чём, — он смотрел на меня каким-то непонятным взглядом, а потом всё же не выдержал и сказал, — так вот для чего вы всё это затеяли, Любовь Васильевна, да? А я-то, старый дурак, всё думаю, что происходит?
Я не ответила. Молча смотрела на него, раздумывая, как бы его выгнать из квартиры? И чтобы как-то без скандала. И чем для меня обернётся то, что он теперь всё знает?
— Любовь Васильевна, — весь подобрался Пивоваров, видя моё настроение, — вообще-то я пришел с вами поругаться. Но теперь вижу, что мы вполне могли бы быть и соратниками.
— Соратниками? — удивилась я, — вы тоже любите вязать салфетки крючком?
— Причём здесь крючок и салфетки? — теперь уже удивился он.
— При том, — ответила я, — что других увлечений у меня нету.
— Я вижу, — ехидно усмехнулся он и добавил, — всё по заветам великого Ленина? «Взять почту, телеграф, телефон, мосты и вокзалы»?
— Почему телеграф?
— Так он писал в своей статье о планировании вооруженного восстания, чтобы вся власть перешла к Советам. В октябре семнадцатого года.
— Я не планирую вооруженное восстание, — ответила я, но уши предательски вспыхнули.
Пивоваров заметил это и ещё более ехидно хмыкнул:
— Теперь мне стал понятен принцип, по которому вы отбирали кандидатуры. Ксюша должна будет работать в газете и несколько раз подменить тексты передовиц на нужные вам по смыслу? Сиюткина — устроить экологический теракт? Комиссаров взорвать коллектор?
— Не взорвать, просто испортить, чтобы дерьмом все улицы залило там, — вздохнула я, понимая, что меня только что полностью раскрыли.
— А Кущ?
— Он учитель физики. Он нужен для общего руководства этим всем… — поджала губы я.
— А эти две свиристелки? Рыбина и Белоконь? От них-то какой толк? Я не пойму.
— Они должны будут ходить по мероприятиям, и делать мелкие социальные диверсии — собирать и распускать слухи, подбрасывать листовки, — поникла я.
— А я?
— А вы — юрист. Хороший юрист, — подняла голову и вызывающе посмотрела на него я, — кто-нибудь из наших может в любой момент засыпаться. Нам нужен будет юрист.
— Ну, спасибо на добром слове, — чуть приосанился Пивоваров, — а то я уже решил, что мой удел — старушкам заборы ремонтировать.
Я промолчала.
— Получается, вы создали команду и сейчас натаскиваете её для последующих задач в Америке? — догадался Пивоваров.
Я не стала ни подтверждать, ни опровергать. Весь мой такой стройный и красивый план сейчас рушился прямо на глазах. И вот что делать? Убить его что ли? Так Анжелика дома. И куда я потом дену труп?
Пивоваров, видимо, поняв по моему взгляду, о чём я сейчас думаю, торопливо сказал:
— Раз так, Любовь Васильевна, то я целиком и полностью на вашей стороне. Можете рассчитывать на мою всестороннюю поддержку! Во всём!
Я промолчала. Потому что не знала, что говорить. Тем временем, Пивоваров, очевидно, поняв, что мне нужно время на подумать, сказал:
— А Таисия эта зачем? Только склоки провоцирует. Всех уже задолбала. Её же скоро дружно бить начнут…
— Вот за этим и нужна, — призналась я, раз деваться было всё равно некуда.
— Не пойму… — покачал головой Пивоваров.
— Есть такая наука, Пётр Кузьмич, — пояснила я, — называется «конфликтология». Если команда сразу не может сработаться, значит, им нужен общий враг, против которого все объединятся и начнут бороться.
— Умно! — оценил мою задумку Пивоваров. — И, кстати, уже начало работать. Ещё не на сто процентов, но скоро будет.
Я лишь пожала плечами, мол, к тому и стремимся.
— В общем, можете во всём на меня рассчитывать, — очень серьёзно сказал Пивоваров.
— Зачем это вам, Пётр Кузьмич? — устало спросила я.
— Понимаете, Любовь Васильевна, я старый коммунист. — Загорячился Пивоваров, — И жил я в Советском союзе, гордился этим и верил, что скоро наступит коммунизм, верил во всеобщее равенство и братство. Да, были у нас перекосы, было много… эммм… всякого, но я верил, что скоро это исчезнет. Нужно немного ещё подождать, поднажать, поработать. Подождали… на свою голову. И сейчас я смотрю, как все наши идеалы растоптаны, как такая великая страна рухнула. Как наши «старшие братья», снисходительно похлопывая нас на плечу, раздают жевательную резинку. Примерно то же самое они уже сделали с индейцами у себя на континенте. Теперь полезли к нам. Засирают нашим детям мозги… Не могу смотреть на всё это, Любовь Васильевна! Сердце кровью обливается! И что самое обидное — никому нет никакого дела! Все радостно жуют эту жвачку, смотрят тупые передачи по телевизору, и не обращают внимания, как нашу страну дерибанят. И свои, и «старшие братья». Эх!
Он обречённо махнул рукой и его плечи поникли.
Мы ещё долго сидели с ним на кухне и разговаривали о нашем прошлом, о будущем, о детях, и о том, что нужно сделать, чтобы вернуть Страну Советов.
И лишь, когда он ушел, я подумала — а интересно, зачем он приходил?
Наступил «день Икс». Я с самого утра места себе не находила. Слонялась среди толпы таких же взволнованных родителей, ожидающих своих чадушек.
И вот Анжелика вышла из кабинета, где проходило собеседование, и радостно, на весь коридор, воскликнула:
— Я поступила! — от восторга она аж взвизгнула и закружилась на одной ножке, так, что юбка поднялась колоколом.
— Тише ты, люди смотрят! — сдерживая облегчённую улыбку, сделала замечание я. — я даже не сомневалась, что ты поступишь.
— Правда? — счастливая улыбка осветила ее лицо.
— Абсолютная правда, — подтвердила я, не став рассказывать, сколько мне пришлось выбегать, чтобы она попала на собеседование вне конкурса.
Пока Анжелика бегала в какой-то кабинет, узнавала что там дальше, ко мне подошла знакомая женщина, Лариса, и шепнула на ушко:
— Моя Олечка тоже поступила! Представляете⁈ Спасибо вам!
