же сопромат проходили и мы, но в усеченном, семестровом виде. Что-то я видел впервые в жизни — и совершенно не горел желанием погружаться в новые для себя области знаний.
А между двумя окнами стоял огромный кульман. К нему кнопками был прилеплен лист ватмана формата А0 с какой-то страшной даже на вид деталью в разрезе. Чертеж был не закончен, хотя все поля и основная надпись были прорисованы — правда, название детали отсутствовало. Чертил отец Аллы, видимо, сам — и делал всё очень тщательно и качественно. Мне до такого совершенства было как до Китая раком.
В прошлой жизни на первом курсе я не научился делать линии разной толщины, за что схлопотал «четверку» на экзамене по черчению — и то лишь потому, что прилежно выполнял безумные домашние задания на протяжении всего семестра и знал слово «аксонометрия». На этот раз я собирался получить нормальную оценку не только за красивые глаза — ведь теперь я знал секрет счастливой жизни чертежника, который был очень прост, и непонятно, почему нам его никто не открыл прямо на первом занятии. Нужно было всего лишь пользоваться двумя разными карандашами — твердым для тонких линий и помягче для толстых. Мы же в своем дуроёбстве всюду использовали один и тот же твердо-мягкий «Конструктор», хотя у отдельных везунчиков были чешские Koh-i-Noor. Я эти тонкости узнал уже на пятом курсе, перед самой защитой диплома, и не смог применить по назначению — да и вряд ли кто на моём месте смог перерисовать десяток плакатов за пятнадцать минут. Ну а после защиты и получения диплома я и черчение существовали в параллельных вселенных.
Рядом с кульманом стоял небольшой столик — на нём в изобилии были разбросаны всякие карандаши, от знакомых мне желтых «кохиноров» до немецких, судя по коробке, серо-черных «Faber Castell». Они были разной твердости, их было очень много, и использовались они активно — многие карандаши пребывали в виде остро заточенных огрызков. Ещё была баночка с тушью и стаканчик с чернильными ручками с разными перьями, было множество угольников и парочка транспортиров, чертежный набор в бархатном футляре и хорошо потертая от частого использования логарифмическая линейка.
Честно говоря, я позавидовал такому богатству. Для инженера-конструктора это было сродни какому-нибудь фирменному набору инструментов для слесарей-ремонтников в автосервисе. Стоил дорого, но себя оправдывал. Я поймал себя на мысли стащить пару немецких карандашей и подарить их преподу по черчению — за такой подгон он мог поставить мне зачет без утомительного рисования сложной детали в трех проекциях. Если, конечно, этот «фабер» и в самом деле что-то фирменное и крутое [1].
Спал отец на диване-книжке с пестрой обивкой, который сейчас перешел в моё распоряжение. Вернее, не совсем в моё — Алла сразу начала готовить постель на двоих с явным намерением в первую же ночь перебраться ко мне под бочок. Что на эту тему думала бабушка, я не знал — да и не горел желанием обсуждать с Елизаветой Петровной такие деликатные вопросы.
Вещей у меня и так было мало, а то немногое, что имело первоочередное значение для моего существования, ездило со мной на юг. Конечно, потом я собирался совершить вояж в общагу и забрать оставшееся, но прямо сейчас мог обойтись и тем, что есть. Ещё я не брал в поездку всякие учебники и тетрадки — но тут мне на первых порах поможет Казах, которому в понедельник предстояло тащиться в институт с двойной нагрузкой. Правда, я оставался без домашнего задания, но тут уже ничего не попишешь. Не на чем, не по чему и вообще лениво.
Мне от щедрот выделили одну полку в длинном гарнитуре, и её хватило для всех моих пожитков. Для учебы имелся массивный дубовый стол с покрытой зеленым сукном столешницей — но это на будущее; пока что Алла всего лишь свалила скучные документы отца с множеством виз и согласований в один из многочисленных ящиков.
В целом, я понимал, что это место вряд ли превратится для меня в полноценный дом — может, через какое-то, очень продолжительное время, но точно не сегодня. Пока что я чувствовал себя тут даже не как в общаге, навыки жизни в которой вспомнил достаточно быстро, а как в гостинице. Даже в анапской квартире Самвела мне было много уютнее.
* * *
Так что вечер субботы я встретил в условно своей комнате, которой предстояло стать нашим с Аллой семейным гнездышком, и выяснял судьбу своих носков, испытывая что-то вроде дежа вю. Я уже проходил через всё это, и делал это не раз и не два. И точно знал, что теперь мои отношения с Аллой перешли в новую фазу — после такого шага мы либо заживем дружно и счастливо, либо разругаемся насмерть через какое-то время и расстанемся врагами. Были в моей жизни и такие случаи.
Я с легкой тоской вспомнил, как буквально через год — просто в другой версии истории — стал жить со своей будущей первой женой. Мы с ней познакомились в конце моего второго курса, у нас случился бурный улично-парковый роман, после которого она позвала меня пожить у неё — родители были в отпуске, и квартира стояла свободной. Я не возражал, поскольку тогда вообще мало думал о последствиях. Пару недель мы весело проводили время в роскошных апартаментах — та квартира находилась в сталинском доме и была не четой жилью семьи Аллы, а потом, как обычно, очень неожиданно и внезапно, вернулись родители, которые обнаружили рядом с собственной дочерью потенциального зятя и не очень обрадовались этому факту. Правда, меня не выгнали и даже не слишком ругали, но, поскольку внеплановый визит к врачу показал, что надо торопиться, если мы не собираемся плодить бастардов, заставили думать в сторону ЗАГСа. Бастарды в их среде были моветоном.
Конечно, с Аллой всё было чуть иначе. Я подозревал, что мы с ней можем думать хоть о ЗАГСе, хоть о детях — и не только думать, но и предпринимать какие-то действия в этих направлениях, — а Елизавета Петровна лишь покивает седой головой и примет всё, что мы сможем нагородить. До переезда я был уверен, что в любой момент смогу порвать эту связь и выбросить Аллу из своей жизни, особенно если мы не перейдем к настоящему сексу. Но вечерние посиделки в первый же день сделали такое свинство с моей стороны попросту невозможным, поскольку у меня оставались определенные понятия чести и какие-то зачатки совести,
