вот таких вот безымянных могилах? Не счесть им числа!
- Так то на войне … - неуверенно протянул Кондратий.
- Открою вам секрет, мы с вами на войне оказались с тех самых пор, как только создали и стали членами тайных обществ! – и наградил Рылеева таким пронзительным взглядом, что ему пришлось отвести глаза.
***
Галерная гавань на западе В.О. со своими полусгнившими и покрытыми мхом и плесенью домишками являлась в Петербурге одним из мест компактного проживания городской бедноты. Эта часть острова со всеми своими постройками, в том числе и жилыми, регулярно подтапливалась при малейшем наводнении. Проживающая здесь голытьба просто идеально подходила в качестве движущей силы для организации городских беспорядков в день «Х». Вот и направлялся я сюда, по наводке одного моего работника – местного жителя, с целью переговоров с местным криминальным авторитетом. Чтобы сохранить инкогнито, ну или хотя бы его видимость, я облачился в плащ с высоким воротником, длиннополую шляпу, закутавшись до глаз в шарф. Поручать это скользкое дело кому-то из своих соратников я не решился, все-таки у многих из них в головах сидели хорошо забитыми гвоздями вопросы чести и прочая тому подобная чепуха.
Шарясь впотьмах по прогнившим деревянным тротуарам, пройдя насквозь Смоленское кладбище, вызывая недоумение или даже испуг редких прохожих, мы вместе с моим сопровождающим вышли, наконец, на узкую тропинку, пролегающую между заборами и палисадниками, которая вскоре и вывела нас к полосатому бревну шлагбаума. За шлагбаумом серебрилось в лунном свете взморье, и белели лодочные паруса, правее же располагался ряд лачуг, тянущихся к Смоленскому кладбищу – это было нужное нам селение Галерная гавань. Оно начиналось на конце Смоленского поля, или, вернее говоря, болота, и спускалось к мутно-серой воде Финского залива.
Улицу с двух сторон образовывал ряд небольших деревянных, полусгнивших хибар, крыши которых были покрыты мхом и местами залатаны рогожей. На некоторых домиках были видны следы желтой и серой краски, облупившейся во время прошлогоднего наводнения, когда вода затапливала даже крыши. Дорожное покрытие, где некогда были устроены мостки, после недавнего наводнения превратилось в непроходимую топь и грязь. Идти пешком по такой дороге было совершенно невозможно, поэтому мы предпочли передвигаться по тропинке, проходившей вплотную к заборам. За покосившимися оградами просматривались сейчас убранные грядки с какими-то посадками, на которых по-хозяйски паслись грязные козы, да отощавшие гуси.
Галерную гавань разделял канал, через который был перекинут большой деревянный мост. Дома на той стороне выглядели более основательными и ухоженными, но серьезно пострадавшими как практически и весь Петербург от наводнения. Но на той стороне канала были даже невооружённым глазом заметны активно ведущиеся там строительно-восстановительные работы: улица была загромождена телегами, бревнами и досками; некоторые дома выкрасили яркой краской, с бальзаминами, а окна были занавешены кисейными шторами. Но переходить через мост на ту сторону нам было не нужно, мне требовалась слободская нищета для некоторых акций и организации беспорядков в городе.
Дело в том, что неработающий в Петербурге люд из Галерной слободы в теплое время года занимался в основном рыболовством, о чем наглядно свидетельствовали вытащенные на берег то здесь, то там невыкрашенные, почерневшие лодки. А зимой, не в силах продержаться только лишь на летних запасах, народ начинал активно «шалить» в столице и ее пригородах. Вот этим «сезонным свойством» здешних обитателей не грех было и воспользоваться в своих корыстных целях.
У одного внешне неприметного и слегка покосившегося строения, более всего похожих на лодочный ангар, нас встретил подозрительного вида субъект в куртке, перепачканной в дегте, из карманов которой торчала пакля. Обменявшись парой фраз с моим сопровождающим он повел нас к хлипкой лачуге, располагавшейся рядом с ангаром. Назвать это скопление стройматериалов домом просто язык не поворачивался.
Согнувшись в три погибели, прошли в эту собачью будку. Посреди помещения в пляшущем, неровном свете свечи на меня с характерным прищуром, оценивающе, смотрел местный главарь Свекл, одетый в совсем непримечательный матросский холстинный сюртук.
- Милости просим, дорогой гость, а ты, - он указал пальцем на моего сопровождающего, - обожди-ка за дверью.
Я и не думал возражать, лишние уши мне были ни к чему. По скрипучим половицам подошел к столу и уселся на стул, но не прямо напротив Свекла, а чуть боком, развернув корпус к двери.
- Господин Головин, нет нужды скрывать лицо, - главарь осклабился, показав почерневшие остатки зубов, - кто вы такой мне известно, думаю, и вы меня знаете, раз осмелились сюда прийти …
- Свекл, мне известно твое имя. Но опровергать твои слова относительно моей личности, или же их подтверждать я не собираюсь, поэтому останусь в своей экипировке.
- Ваше право, господин хороший, ваше право … С чем пожаловали?
- Здесь, - я обвел глазами дырявую лачугу, - можно говорить, не таясь, о чем угодно? Вы в этом уверены, господин Свекл?
- Не беспокойтесь господин Голов …
- Стоп! Называйте меня впредь Юстасом, незачем здесь светить именами добропорядочных подданных его величества.
Свекл то ли засмеялся, то ли закашлялся:
- Хорошо, господин Юстас, как скажете … Так, что же вас ко мне привело?
- Нужна ваша помощь, точнее говоря, речь идет о взаимовыгодном, и я надеюсь длительном сотрудничестве.
- Хм … продолжайте …
***
На следующий день вечером заявился к Рылееву. Всё как всегда. Недавно приехавший директор Московской Управы Северного общества Пущин «рекламировал» написанный им «Православный Катехизис», который, по мысли автора, должен послужить неким катализатором, для возмущения войск и простого народа.
- Отчего несчастен русский народ? - вопрошал благодарную публику Пущин и тут же сам отвечал. - А от того, что похитили у него свободу! Раскаяться надо русскому народу и православному воинству за то, что столь постыдно долго пребывали они в раболепии, а раскаявшись - всем миром ополчиться против тиранства и бесчестия!
Заметив меня, вошедшего в комнату, Пущин тут же спросил:
- Как вам этот пассаж, Иван Михайлович, что скажете?
- Вчера, мне помнится, мы уже имели честь обсуждать ваш "Катехизис" и с тех пор в моих суждениях ничего не переменилась - весьма своевременная и достойная работа, проделана вами Иван Иванович! - лишний раз польстил Пущину, в своё время поддержавшему мой проект Конституции вместе с большей частью возглавляемой им Московской Управы Северного общества. - Но сегодня я пришел не затем, чтобы ещё раз обсудить вашу работу, а принёс весьма важные, я бы даже сказал долгожданные и судьбоносные для всех нас известия! А потому, прошу всех
