В своё ли прошлое я попал?
Опять этот вопрос у меня по извилинам думательного органа гулять начал.
Нет, будет Тонков на кафедре анатомии нашей академии, даже возглавит её, но чуть позже.
— Профессор задерживается. — в дверь аудитории заглянула чья-то всклоченная голова. — Ждите.
Будем ждать, куда нам деваться. Курсант — лицо себе не принадлежащее…
На столах, обитых сверху оцинкованным железом, были разложены человеческие кости. Правильно, изучение анатомии с костей начинается.
Кости — они всякие. Трубчатые — короткие и длинные, губчатые, плоские, смешанные.
Я прошёлся около столов. На них все мне вспомнившиеся присутствовали.
Костные препараты были прекрасно подготовлены для учебного процесса. Все — натуральные, никакой тебе пластмассы.
Особенно мне понравились черепа. Зубы, правда, на некоторых подкачали. Ну, это для будущего военного врача далеко не главное.
Между зубов одного из костных каркасов человеческой головы кто-то папироску вставил. Кстати, дешевенькую. Шутник, мля…
Тут дверь аудитории распахнулась и число присутствующих в ней увеличилось ещё на одного человека в военной форме.
— Приступим, — громко произнёс он хорошо поставленным голосом.
Профессор подошёл к столам с костными препаратами. Вдруг замер, повернулся к нам. Лицо его не сулило ничего хорошего.
— Кто? — прозвучало в почти гробовой тишине.
Курсанты начали переглядываться. Вопрос был не совсем понятен.
— Кто папиросу в cranium вставил?
Ответа на свой вопрос профессор не получил.
— Кто? — уже в третий раз задал вопрос Владимир Николаевич.
Виновник продолжал не сознаваться.
— Достать портсигары! — уже со злинкой в голосе произнёс профессор.
Курсанты полезли в карманы. На свет были извлечены различные вместилища для папирос.
— Я не курю… — робко прозвучало со стороны одного из первокурсников.
— Это прекрасно. Кто ещё не курит?
Трое из присутствующих подняли руки.
— Открыть портсигары, — последовала очередная команда.
Курсанты почти одновременно нажали на кнопки своих предметов личного пользования. У многих они были серебряные, с чернением или украшенные перегородчатой эмалью. Такого, как у меня, ни у кого не было. Мой сосед справа не удержался и цокнул языком.
Профессор по очереди начал подходить к каждому из владельцев портсигаров. В руке у него была папироса, извлеченная из челюстей человеческого черепа.
Мой портсигар вызвал у профессора интерес.
— Позвольте.
Я вложил подарок императора в протянутую профессорскую руку.
— Однако…
Владимир Николаевич внимательно посмотрел на меня.
— Подарок, — пояснил я.
— Ну-ну… — перевел куда-то на потолок свои глаза профессор.
Затем он тяжело вздохнул и вернул мне портсигар.
— Это я… — вдруг донеслось откуда-то слева.
Профессор туда ещё не добрался.
— Поздно, батенька, поздно… — голосом, лишенным эмоций, произнёс преподаватель. — Раньше сознаваться надо было. Фамилия?
— Извините… — снова голос слева.
— Фамилия? — уже громче повторил Тонков.
Провинившийся назвался.
— На отчисление, — вынес приговор профессор. — В полдень явиться в учебную канцелярию. Докладная записка на Вас там уже будет…
За несостоявшимся военным врачом закрылась дверь. Второго шанса поступить в Военно-Медицинскую академию у него уже не будет.
— Минус один… — прошептал кто-то из курсантов.
— Mortui vivos dociunt, — начал занятие профессор.
Глава 3
Глава 3 Ловля собак
Я зевнул так, что чуть себе нижнюю челюсть не вывихнул. Мандибулу, это — если по-нашему, медицинскому.
Спать-то как хочется…
Сил моих просто больше нет…
Глаза закрываются, хоть серные спички в них вставляй.
Ну, на первом курсе высшего медицинского учебного заведения так и бывает. Объёмы информации, которые необходимо усвоить — огромны, вот организм и защищается. Он у нас — умный. По крайней мере, у меня.
Эх, если бы только одна учёба…
Первокурсников ещё тут и всяко-разно припахивают. Нет, на картошку, как дома, здесь в колхоз не посылают. Капусту в пригородном совхозе убирать тоже не возят. Нет тут ни колхозов, ни совхозов, зато — картошки и капусты девать некуда и она сущие копейки стоит. Лук и морковь — дешевле дешевого, а вот помидоры — дороги. Что говядина лопатка, что помидоры — по одной цене…
Вот… Еда ещё на ум пришла…
Кроме борьбы со сном, началась у меня ещё и борьба с голодом.
Не только спать мне сейчас всё время хочется, но что-то ещё и не наедаюсь я на академических казенных харчах. Это, видно после житья в княжеском доме. Теперь-то я в казарме обитаю.
Так вот, припахивают первый курс. Сегодня после занятий мы идём собак ловить. Это — для старших курсов. Они на них оперировать учатся. Хотя, операции на собаках и человеке имеют множество своих особенностей. Обусловлено это различиями к кровоснабжении и так далее.
Бродячих собак в Санкт-Петербурге достаточно. Ловить не переловить.
Однако, мне это делать не очень приятно. Не долго живут собачки после курсантских операций…
Собака, как говорится, это — друг человека. Хотя…
Дома ещё, на первом курсе у нас физика была. Учебник по ней толстущий, словно не на врачей, а на этих самых физиков нас и учили. На занятиях мы скучали, вот наш преподаватель, как мог, так нас и веселил. Даже про собак рассказывал. Вот сегодня этот рассказ мне и припомнился. Честно говоря, рассказ про собак и к физике отношение имел. К Исааку Ньютону. Была у него, значит, болонка. Глупая преглупая в отличие от своего хозяина. Однажды пёсик прыгнул на стол Ньютона, когда того не было дома. Самого-то его дома не было, а вот на столе ворох рукописей гения находился и горящая свеча. Понятное дело, болонка свечу уронила и начался пожар. Рукописи Исаака и сгорели все подчистую. Ньютон волосы на себе рвал, но делу это мало помогло. Пришлось ему по памяти всё и восстанавливать. Со слов преподавателя — далеко не всё восстановить получилось. Хотя, ушел на это у ученого почти целый год. Вот вам и собачка-болоночка… Такой, друг человека…
Нам болоночек ловить было не велено. Требовались особи покрупнее.
Методика ловли была отработана в императорской академии годами. При кафедре, которой требовались собаки, содержалось несколько сук. Сейчас они затечковали, значит — сезон ловли собак для оперативной деятельности открыт.
Лаборант кафедры Петрович сначала тряпочкой по нужному месту у суки проводил, а потом ею же по нашим форменным коротеньким сапожкам. Поганил курсантскую форменную обувь самым настоящим образом.
В таких измазанных обувках мы на отлов животных и отправлялись. По словам Петровича, нам ничего особого и делать не предстоит — кобели сами к нам со всей округи сбегутся. Как их нужное количество наберётся, останется только в сторону кафедры двинуться, а собаки за нами сами своими лапами перебирать будут. Тут уж и начнётся у Петровича работа. Длинная палка с петлёй у него загодя уже приготовлена.
На словах всё было гладко. Получилось же — как обычно.
На Боткинской я немного от своих товарищей отстал. Покурить остановился. Не люблю я курить на ходу.
Тут, откуда ни возьмись, дама с собачкой. Сама дама — худенькая, востроносенькая. Одета богато. Собака у неё — толстущая, здоровая. Ситуация, надо сказать, совершенно не типичная. За всё время жизни в Санкт-Петербурге я с большими собаками дам ни разу не видел. Всё они каких-то мелких шмакодявок на поводках выгуливают. Тут же — вот такая телушка-полушка…
Псина шла, шла и как обухом топора её по голове огрели. Встала как вкопанная. Башкой завертела. Дамочка же идти продолжает, в облаках где-то витает. Длительность её задумчивости определила длина поводка…
Всё бы ладно, но тут псина ко мне рванула…
Инстинкт продолжения рода у кобелины сработал.
Я в сторонку отгребать начал, а псина за мной. Востроносенькая в своих длинных юбках запуталась и на брусчатку плюхнулась. Заорала, как будто режут её студенты-практиканты без наркоза на мелкие кусочки.
