мы не выстоим против шести тысяч.
Он был конечно прав, если бы не укреплённый лагерь, который я приказал построить, пока мы осаждали город. Я огляделся по сторонам: ров, частокол, пусть и не во всех местах, а также торчащие заострённые и обожжённые на огне стволы по направлению к противнику и перекрытые деревянными баррикадами два въезда.
— «Что делаем Андрей? — спросил я сам себя».
Правильнее было конечно послушать мнение опытного военачальника и отступить, но вот тогда не случится того чуда, которое поддерживает веру египтян в мою божественную исключительность. Я не сомневался ни секунды, размышляя над тем, как этот отход преподнесут во дворце Хатшепсут.
— Мы остаёмся, — я перевёл взгляд на Ментуиуи, — пошли колесницу к городу с белым флагом. Хочу поговорить с ними перед тем, как принять окончательное решение.
Военный был явно удивлён, но кивнул и вскоре от лагеря в стремительно гаснущих сумерках отправилась колесница, а вскоре вернувшийся воин сказал, что со стен в него полетели стрелы, несмотря на белый флаг. Они явно не хотели с нами разговаривать.
— Что же, — тяжело вздохнул я, нехотя принимая сложное решение, — пусть их судьбу тогда решат боги.
Через час, в палатке собралось три человека, поскольку остальные высокопоставленные военные из моего войска отправились в составе каравана в поместье, со мной остались лишь те, на ком было сразу много обязанностей одновременно. Я внимательно осмотрел их лица, прежде чем начать говорить. На всех виднелось ожидание и вера в меня, это легко читалось по их расширенным глазам, напряжённым позам и как внимательно они готовы были меня слушать.
— Что же, я хотел по-хорошему, чтобы пострадало меньше воинов с обоих сторон, но видимо этого недостаточно для того, чтобы взять город, — я заговорил спокойно, взвешивая каждое своё слово, — поэтому вам поручения на завтра:
— Иамунеджех твоя задача вырубить все оливковые и финиковые рощи в округе, стволы деревьев доставить в наш лагерь, остальное сжечь.
— Слушаюсь Твоё величество, — кивнул воин.
— Минмос, — повернулся я ко второму военачальнику, — согнать к нам всех крестьян, со всех ближайших поселений, вместе с их сельхозинвентарём и провизией. Задача расширить ров и из привезённых Иамунеджехом стволов сделать нормальный частокол. То, что стоит сейчас, пустить на дрова.
Этот приказ их удивил, но военный лишь кивнул, подтверждая, что понял.
— Да мой царь.
— Менхеперресенеб, — я посмотрел на главу разведки, которым он стал поскольку чаще всего этим занимался по своей воле, — тебе самая сложная задача.
— Всё, что потребует Твоё величество, — без колебаний ответил он.
— Подготовь все колесницы к долгому походу, набери сколько нужно припасов и как только вражеское войско прибудет, ночью обойдёшь его по широкой дуге и отправишься в глубокий тыл, — я внимательно на него посмотрел, — ты не должен ни с кем вступать в сражения, при виде любых крупных сил сразу же отступать, поскольку твоя задача будет обрезать снабжение, которое будет идти к вражескому войску. Убивай ослов, быков, любую тягловую силу на которой будут перевозить припасы. Сжигай масло, пшеницу и всё то, что не сможешь увезти для собственного пропитания. Ценности не трогай, чтобы не отягощать себя и колесницы, берите только золото.
Когда я закончил, горло немного пересохло и мне тут же протянули кубок с вином, из которого я сделал несколько глотков.
— Справишься?
— Конечно мой царь, — он склонил голову, — распоряжение предельно ясное.
— Крестьян и торговцев, двигающихся в эти города, убивай также, — дополнил я, — чтобы носа высунуть боялись из своих общин и жилищ.
Военные внимательно слушали, хотя пока явно не понимали, как это всё нам поможет противостоять шести тысячам воинов.
— Направьте гонцов в Асуан, начальник тамошнего гарнизона показался мне адекватным. Скажите ему, что царю нужны все их запасы стрел, дротиков и луков.
Менхеперресенеб снова кивнул.
— Отряжу одну из своих колесниц.
— Тогда на этом всё, завтра с утра, все за дело.
Совещание на этом закончилось и воины поднялись, провожая меня. Я пошёл к себе, а они явно хотели обсудить мои приказы между собой. Это было логично.
* * *
Словно растревоженный улей, лагерь начал гудеть когда я ещё спал. Под этот гул и привычные крики центурионов я проснулся и лёжа одиноко в шатре, стал вспоминать вчерашний день, а также свои приказы.
— «С каких пор Андрей ты стал таким жестоким? — поинтересовалась у меня совесть, — сначала никуда не хотел лезть, отбрыкивался от местной жизни обеими ногами, а тут с лёгкостью отдал приказ убивать всех, кого увидят воины».
— «Заткнись, — отрезал я её во внутреннем разговоре, — без тебя тошно».
— «Чего тогда просто не ушёл от города? — удивилась она».
— «Это было бы первым шагом к концу моей здешней карьеры царя и бога, — нехотя ответил я, — я как-то не подумал, что слишком высоко задрал планку их ожиданий о себе, теперь чтобы ей соответствовать, не получится просто отсидеться в кустах».
— «Кто-то вообще не хотел никуда встревать, — ехидно напомнила мне совесть давнее желание просто жить жизнью царя».
— «Слушай отъеб…сь, — разозлился я, — сама видела, что всем кругом плевать на мои желания».
Совесть то ли обиделась, то ли признала поражение, но затихла, поэтому я поднялся с циновок, похрустел шеей и стал одеваться, выходя из шатра. Меримаат и Бенермерут были уже рядом, приветствуя меня с бурдюками, полными тёплой водой, так что я сначала умылся и вытерся полотенцем, а только потом обратил внимание на происходящее вокруг. Все явно выполняли мои вчерашние приказы, поскольку легион перестали дрючить строевой подготовкой, перейдя на приказы по нанесению ударов копьями в плотно сомкнутом строю, колесницы осматривались и чинились, явно готовя их в дорогу, а рядом с нашим лагерем начал расти ещё один, куда загоняли кучу непонимающих ничего крестьян.
Позавтракав в обществе молчаливых спутников, я отправился на инспекции и провозился с ними до вечера, когда меня отвлёк от дел появившийся авангард нубийского сборного войска, заставивший бросить дела и подняться на бруствер насыпи, которую крестьяне насыпали, поднимая землю из всё больше расширяющегося рва. Я, прислонив руку ко лбу, чтобы заслониться от солнца, смотрел как появившийся небольшой отряд начинает разбивать лагерь прямо под стенами города, а огромная чёрная туча на горизонте, начинает обретать очертание человеческого войска. Когда она дошла до нас, была уже ночь, и меня не стали будить, но зато утром я и сам увидел, какая сила будет нам противостоять.
— Твоё величество, — поднявшиеся ко мне на бруствер военачальники с тревогой смотрели в сторону города, — уверено, что мы сможем что-то с ними сделать?
— Многое будет зависеть от того, насколько будет успешен Менхеперресенеб, — честно ответил я, — это сборная солянка городов, а значит, что своя рубашка у них будет ближе к телу.
— Что значат твои слова царь? — попросил разъяснить мои слова Ментуиуи.
— Они не смогут долго стоять здесь, если опасность будет грозить их городам, — объяснил я.
— А мы? — Иамунеджех хмыкнул, рассматривая нубийское войско, — сможем?
— Это мы узнаем уже очень скоро, — «обрадовал» его я.
Оказалось, не мы одни смотрим на чужое войско, поскольку и с той стороны было видно, как люди, одетые в белое с золотыми украшениями, смотрят на наш лагерь, ощетинивающийся с каждым часом всё большим количеством деревянных рогатин. Отсюда мне было не видно, но они определённо совещались так же, как и мы.
К уму военачальников противника можно было отнести то, что столкнувшись с непонятным, они решили сначала поговорить, чем пробовать на зуб нашу небольшую крепость. Увидев, как делегация от них, подняв белую ткань выдвинулась в нашу сторону, я собрал охрану и двинулся навстречу, надеясь всё же разрешить дело миром. То, что это не удастся стало понятно сразу, едва я увидел в их рядах Лутфи. Мой бывший легат, ныне одетый по нубийской моде в чёрный короткий парик, украшенный золотыми висюльками, а также набедренную повязку, поверх которой был надет широкий пояс со спускающимися вниз полосками кожи, на которых были закреплены золотые пластины. Остальные пришедшие были одеты схожим образом, вариативность составляли только украшения, надетые на них.
Гордо подбоченясь, они смотрели на меня сквозь прищур чёрных глаз. Мой рост не позволял быть выше их, хотя средний нубиец априори был ниже среднего египтянина, но к сожалению, Менхеперра
