Поговорили недолго — пришла Настя со школы, почему-то расстроенная. Причину выяснять не стал, договорились созвониться позже.
На календаре было девятнадцатое марта. Сегодня наша первая рота меняла вторую на объекте строительства. Перевозка осуществлялась четырьмя автобусами «Икарус». В общем-то, дорога ничем не отличалась от уже привычной, разница была лишь в том, что автобусы шли не на Припять, а сворачивали не доезжая до моста смерти. Пара километров и вот мы уже въезжали на прилегающую территорию к атомной станции имени Владимира Ильича Ленина.
Слева тянулась длинная стена машинного зала всех четырех действующих энергоблоков, где располагались турбогенераторы. По два на каждый энергоблок.
В задумчивости глядя на полутора километровое здание, я вспомнил историю инцидентов на ЧАЭС уже после аварии восемьдесят шестого года. Мало кто знает, но в Чернобыле были и другие аварии, о которых публично не сообщалось, чтобы не вызывать панику среди работников и населения.
Был очень серьезный пожар между третьим и четвертым блоком в мае 1986, о котором даже в две тысячи двадцатом году мало что было известно. Но если бы его тогда вовремя не предотвратили, зона отчуждения была бы не тридцать километров, а все сто пятьдесят. Мало того, что рядом, всего в сорока метрах находятся обломки четвертого реактора вместе с остатками ядерного топлива, так еще и в машинном зале скопилось более восьмисот тонн масла. Если бы все это вспыхнуло и перекинулось на третий энергоблок, случилось бы непоправимое.
Затем был еще один пожар, но уже в девяносто первом году, в машинном зале второго энергоблока. Сгорело около двухсот тонн машинного масла, обрушилась кровля, повредив важное для управления реактором оборудование. Произошел выброс радиоактивных веществ. И хотя масштаб повреждений был многократно ниже тех, что были на четвертом энергоблоке, все равно приняли решение окончательно остановить весь второй энергоблок.
Многострадальная атомная станция встала на путь постепенного полного выхода из эксплуатации. Все закончилось в ноябре двухтысячного года. Но даже прекращение выработки электричества и отключение станции от электросети вовсе не значит, что вся работа закончена. План полного снятия реакторов с эксплуатации расписан аж до две тысячи сорок девятого года.
— Ну вот, почти приехали! — я услышал позади себя голос Артура. Это и отвлекло меня от мыслей. Заметил за собой, что в последнее время, стал каким-то задумчивым. Раньше такого со мной не было. Пребывание в этом теле продолжает потихоньку вносить свои коррективы.
Посмотрел направо — там располагалась третья очередь, из двух строящихся энергоблоков. Пятый блок уже приобрел очертания полноценного объекта, а вот шестой едва вышел из стадии котлована. Когда поняли, что дальнейшее строительство и ввод в строй третьей очереди ЧАЭС в условиях такого серьезного загрязнения территории нецелесообразен, проект заморозили. А после и вовсе бросили.
Разумеется, в марте восемьдесят пятого года ни о каких ядерных катастрофах и речи не было, а потому строительство шло быстрыми темпами. Оба будущих энергоблока должны были охлаждаться уже не от пруда-охладителя, а от отдельно построенных неподалеку градирен. Сделали это потому, что опасались нехватки мощности, особенно летом. У пруда — охладителя был слишком малый объем.
Всего градирен было две. На момент аварии первую возвели на восемьдесят процентов, вторую только начали. Однако сейчас я не увидел ничего похожего на узнаваемую конструкцию.
— Ну что, Леха! — армянин хлопнул меня по плечу. — Доволен?
— Это не совсем то, что я хотел увидеть, — пробормотал я, вертя головой по сторонам. — Думал, на реакторы посмотреть.
— Скажешь тоже, — рассмеялся прапорщик Кулагин. — Где вы и где реакторы!
Вообще, в две тысячи двенадцатом году я как-то был на специальной экскурсии, в которой одним из посещаемых мест был реакторный зал третьего энергоблока и блочный щит управления. Поэтому со всей уверенностью могу сказать — все что можно, я уже видел.
Мы сразу прошли в отдельное здание, которое дембеля ласково окрестили «шарагой». Здесь нам предстояло жить трое суток, отсюда же выдвигаться на строительные объекты. Питались в отдельно организованной неподалеку столовой, куда еда привозилась отдельно. Тут же была организована и баня — все-таки работа была грязная, тяжелая.
Объектов строительства у нас было три. Первый — сооружение опалубки под второстепенные бетонные конструкции пятого энергоблока, вторая точка — градирни. Там не хватало людей, поэтому туда смело выделили двадцать человек. Ну и третья точка — те самые административные здания, в которых нужно было делать внутренний ремонт.
Вообще, решение отправить на весь этот объект две роты из строительного батальона само по себе странное — гражданских строителей не хватало, что ли? Или просто кто-то из высоких начальников решил сэкономить? Так-то получалось, что это почти сто шестьдесят человек, которым не нужно платить заработную плату. А бюджет-то выделяется...
Все это я воспринял с улыбкой — как же все это мне знакомо. То, что в будущем станет нормой, начало проявляться уже сейчас. Пока еще скрытно, осторожно... Но что будет дальше и так понятно. Жаль, что подобный процесс силами одного человека просто не остановить. Хотя, может мне на должность генерального секретаря баллотироваться? Подвинул бы Горбачева, не было бы развала СССР.
Усмехнулся. К черту, это все не для меня.
Все мы получили подменную форму, по материалу практически не отличавшуюся от военной. Цвет только другой был.
Я попал на первую точку — возведение опалубки. Работа нехитрая, но довольно тяжелая, а из-за того, что постоянно приходилось находиться на свежем воздухе, сказывалось на здоровье. Чуть ли не каждый день появлялись новые больные, которых забирала приезжающая из нашего гарнизона «Буханка» во главе с начальником медицинской службы Шевцовым.
Целый день мы таскали и пилили доски, сбивали из них щиты, крепили. Дополнительно вязали проволоку и арматуру, контролировали заливку бетона. Сам процесс последнего меня не радовал, а потому и в подробности я не вдавался.
Вечером первого дня, мы закончили в шесть вечера. Почти сразу все отправились в баню, где организовали помывку личного состава. Затем переодевались уже в нашу привычную одежду и шли на ужин. Потом был отбой. С нами всегда присутствовало два прапорщика и дежурный офицер.
Коллектив, в целом, был уже притертый, поэтому инцидентов связанных с выяснением отношений у нас не было от слова совсем. Это тоже заслуга Прудникова, который заранее, еще при вводном инструктаже умел говорить так, чтобы понимали даже не очень умные люди. И они понимали. А если все-таки что-то происходило, то вмешивались прапора или офицеры, и тогда все решалось очень быстро. Если кто-то был совсем неуправляемый, то его отправляли в дисциплинарный батальон, а это место ломало всех. Даже самых стойких.
Второй день прошел точно так же, как и первый. Опалубка, бетон, арматура... Объемы и масштабы стройки были настолько большие, что за три дня нашей работы визуально ничего не изменилось. Свободного времени было крайне мало, заключалось оно лишь в том, чтобы покурить и немного передохнуть. Периодически назначались люди, которым нужно было ходить по всей территории и считать количество строительных материалов, которые понадобятся на следующий день.
Вот как раз на третий день я и попал на подобный обход.
Вокруг площадки строительства, в несколько квадратных километров, были развернуты настоящие склады, где прямо на открытом воздухе лежали строительные материалы, стояла техника. Разумеется, все это было открыто, не было никаких оград. Имелись сторожа, но за два дня я ни одного не увидел. Ночью территория была хорошо освещена, потому что некоторые работы проводились даже ночью, чтобы не отставать от графика. Он и так не соблюдался — первые четыре энергоблока были запущены с отставанием.
Было часов одиннадцать утра, когда я отправился на склад, где хранились связки с арматурой. Нашел их без проблем — их было настолько много, что разглядеть эту гору стали было проще простого.
