На плече его сейчас ожог глубокий. Струп аж темно-коричневый. По периферии его пузыри с гемморагическим содержимым. Из-за сильного отека струп в нескольких местах лопнул и мне видны пораженные мышцы…
Рубец будет… Это если гнойное осложнение ещё не присоединятся. Тогда и совсем унтер может руку потерять.
Против закона Божьего и человеческого сегодня проявили себя германцы… Самих бы их так…
Позднее оказалось, что не один я так думал. Уже осенью, в руки мне попала газета, где писалось следующее: «…Петербургской Декларацией 1868 года признано, что употребление такого оружия, которое по нанесении противнику раны без пользы увеличивает страдания людей, выведенных из строя, или делает смерть их неизбежною, — противно законам человеколюбия. Тем не менее, наши враги в боях на близком расстоянии обливают наших солдат горящими и едкими жидкостями, пользуясь для этой цели специальными аппаратами, состоящими из металлических цилиндров, наполненных под большим давлением смесью легковоспламеняющихся жидкостей, смолистых веществ или едких кислот. К цилиндру приделан кран, при открытии которого из него бьет на 30 шагов вперед струя пламени или жидкости. При действии огневыбрасывающих аппаратов струя у выхода из трубки зажигается и, развивая очень высокую температуру, сжигает на своем пути все предметы и превращает живых людей в сплошную обуглившуюся массу. Не менее ужасно действие кислот. Попадая на тело, хотя бы и защищенное одеждой, кислота причиняет глубокие ожоги, кожа немедленно начинает дымиться, мясо до костей распадается и кости обугливаются. Пораженные кислотами люди умирают в жесточайших страданиях и лишь в редких случаях остаются в живых… 23 февраля 1915 года части С… полка, при атаке немецких окопов, близ деревни Конопницы, были облиты горящей смолистою жидкостью, причинившей нижним чинам тяжкие ожоги тела и лица; в ночь на 22 апреля, при атаке высоты 958 Макувки, чинами нашей пехотной дивизии были найдены около 100 обуглившихся трупов наших солдат, подвергшихся действию огневыбрасывателей, и у австрийцев захвачено 8 таких аппаратов. Кроме того, многие нижние чины получили тогда серьезные ранения от ожогов; в ночь на 17 мая в местечке Долины, в Галиции, огневыбрасыватели применялись против И… пехотного полка, которым несколько из таких аппаратов были отняты у неприятеля; 20 мая при атаке у Перемышля получили тяжкие ожоги несколько чинов О… пехотного полка; в мае же у немцев были отобраны несколько огневыбрасывающих аппаратов на р. Бзуре; 10 февраля у м. Едвабно пострадали чины лейб-гвардии П… полка, получившие ожоги серной кислотой, смешанной с керосином; 27 февраля, при взятии неприятельских окопов у Перемышля, чинами К… полка были найдены 3 аппарата, наполненные кислотой; в середине марта австрийцы применяли выбрасывающий кислоту аппарат близ деревни Яблонки при наступлении наших войск; 12 мая около местечка Долина при атаке австрийских позиций И… полком были облиты кислотой некоторые нижние чины, причем у одного из казаков была сожжена до кости щека, вследствие чего он вскоре скончался; 13 июня близ села Бобрика, в Галиции, 4 нижних чина Ф… полка были облиты жидкостью, воспламенявшейся во время прикосновения к одежде, причем два из них тогда заживо сгорели; 24 июля у Осовца были взяты в плен германский офицер и солдаты, при которых были обнаружены банки с едкой жидкостью, поражающей зрение. Помимо специальных аппаратов, неприятель прибегал и к бросанию в наших солдат обыкновенных бутылок, наполненных кислотами, как-то установлено в боях на р. Равке и под Лодзью зимой 1914 года, и, наконец, 9 января 1915 года чинами И… полка были найдены оставленные австрийцами в своих окопах, близ деревни Липной, горшки с кислотой, выделяющей удушливые пары…»
Про огнемётную атаку на наш полк в той газетной публикации ничего не было сказано.
Глава 32
Глава 32 Обстрел
С пламеметами у германцев не выгорело…
Тут рукотворная буря и разразилась…
Только-только с обработкой ожогов у старшего унтера я закончил, как со стороны вражеских позиций раздался гул. Не отдельные орудия стреляли, а складывалось такое впечатление, что по позициям нашего полка одновременно ударили сотни пушек.
Обстрел продолжался почти четыре часа. Немцы наши позиции поделили на квадраты и по очереди каждый обстреливали. Причем, как из трёхдюймовых шрапнельных орудий, так и из двенадцатидюймовых гаубиц. Всё, что можно, против нас использовали.
Я не первый месяц на фронте, различаю уже из чего нас обстреливают.
Ни одного живого места не осталось, там, где были траншеи полка.
Раненые начали поступать один за другим. Оба мои зауряд-врача, я, фельдшеры — все по горло были заняты.
Перевязывали, перевязывали, перевязывали…
Я — которых посложнее. На сортировке уже хорошо знали, кого ко мне на стол направлять.
Мой перевязочный пункт сейчас не в палатках размещен, нам, от кого не знаю, в наследство хорошие землянки достались. Может — наши, может — австрийские. Линия фронта тут раньше туда-сюда двигалась, те и другие обустраивались как могли. По мере возможностей.
Палатки бы уж давно в решето превратились. Ну, и мы с ними…
Германцы, не только передний край полка из орудий с земелькой смешивали, тылы — тоже не забывали. Их аэропланы не зря столько времени воронами тут вились.
Снаряд из тяжелого орудия где-то совсем рядом попал, хорошо — не прямо нам в голову…
Земля дрогнула, два ряда брёвен, что сейчас над моей головой были, словно ожили…
Земля — на меня, санитара, что помогал с обработкой ран, на самого раненого на столе, сверху водопадом хлынула…
В моей голове мелькнула мысль — «Всё, конец…»
Ещё один раненый, что своей очереди на перевязку ждал и у дверей в землянку сидел, беззвучно как-то повалился. Словно в синематографе.
Я почувствовал, как меня что-то ударило в левую половину тела. Причем, сразу во всю, а не в какое-то определенное место.
Боль не успела прийти — я потерял сознание.
Очнулся — уже рядом с большущей воронкой лежу. Немного как бы на бугорке, поэтому мне её и видно. Достали меня, вытащили на свет Божий добрые люди. Не дали погибнуть заживо похороненному.
Дождик ещё накрапывает. Плачет природа из-за творящегося безобразия.
Оказывается, после артиллерийской подготовки, германцы по всему фронту нашего полка в наступление пошли. Яростно так и сильно.
Наши держатся из последних сил, положение с каждой секундой становится всё серьезней и серьезней. Фронт удержать полку нет никакой возможности.
Отступление — неизбежно…
Левую половину тела я совсем плохо чувствую…
Мля…
Санитар подбежал, ко мне наклонился.
— Все наши живы?
Головой санитар ворочает виновато — не все. Словно из-за него самого такая беда и случилась.
— Раненых и контуженных вывозите…
— Хорошо, хорошо.
— Инструментарий не бросать.
— Хорошо, хорошо.
— Медикаменты, какие остались. Перевязочный материал…
Санитар только головой кивает.
— Бумаги на раненых…
— Хорошо, хорошо…
Ну, как пластинку у него заело. Всё — хорошо, да хорошо…
Тут меня самого замутило, голова закружилась. В глазах — как ночь вдруг наступила.
Когда я снова очнулся, всё тело, а не только левая его сторона, болезненно ныло. Попробовал повернуться — так всё заболело, что чуть снова сознание я не потерял. Опять в голове завертелось, завертелось, завертелось…
— Иван Иванович, спокойно лежите. — мой первый зауряд надо мной склонился.
Жив…
Хорошо…
Есть кому помощь оказывать…
— Всех вывезли?
— Всех. Никого из раненых не бросили.
Зауряд даже улыбнулся им сказанному.
Так… На телеге меня куда-то везут.
Чуть голову повернуть у меня получилось. Телега тащилась по лесу. Хотя, что от него осталось — лесом назвать было уже трудно. Словно, буря тут сутки без перерыва резвилась. Там и тут в полном беспорядке поваленные деревья валялись.
