Руки ноют, ноги ломют,
Будто щас они при мне…
Да, фантомные боли — вещь неприятная… Нет ноги, а болит она, как есть…
Великий французский хирург Амбруаз Паре фантомные боли ещё в шестнадцатом веке описал, а отчего они возникают — так и до конца не ясно.
Из нашего перевязочного пункта не всегда оперативно раненых в тыл эвакуировали, иногда ампутанты и задерживались. Я тогда заметил, что в первую неделю после ампутации конечности, три четверти этих солдат на боли в отсутствующей конечности жалуются.
Сначала безболевой фантом у них возникает — чувствовать они начинают отсутствующую руку или ногу. Потом и заболит то, чего нет…
Ладно нога… Был у меня случай — солдат зуба лишился, так он у него так болел… На стенку солдатик лез, а помочь ему нечем. Никак нельзя полечить отсутствующий зуб.
Год, два, три пройдёт, а у половины всё равно ампутированные конечности болят.
Эх…
Возница между тем всё пел.
Я вернусь в село родное
Дом срублю на стороне.
Ветер воет, ноги ноют,
Будто вновь они при мне.
Вот-вот, об этом песня и есть… Нет ног, а они ноют…
Хорошо, кстати, поёт. Душевно. Никто в нашей повозке его не прерывает. Всех он своим пением разбудил, а тихо лежат — слушают.
Буду жить один на свете,
Всем не нужный, всем ничей.
Так скажите, кто ответит
За погибших трёх людей?..
Если бы за трёх… За миллионы, что до времени в землю лягут…
— Спасибо, братец. — лежавший рядом со мной штабс-капитан приподнялся на локте.
Возница ничего не ответил.
Может, не слышал?
Мы уже въезжали в Янув. Скоро и железнодорожный вокзал будет. Я в этом городке бывал, где и что — немного знаю.
На вокзале нас ждала неприятная новость — санитарных поездов не было. Нет, утром и днём они были, но их полностью, по самое горлышко загрузили и они отбыли.
Стоять тут им никакого резона не было, ещё и под обстрелом.
Я как столетний старик вылез из повозки, оперся об неё, закурил. Слава Богу, хоть подарок императора при мне остался, не потерял я его.
На путях пыхал паровоз. За ним — несколько грузовых платформ.
Ну, и чего?
Раненых вывозить надо?
Надо.
Платформы есть?
Имеются.
Вот на них и размещать надо всех увечных…
— Санитар! — крикнул я проходящему мимо нижнему чину с краснокрестной повязкой на рукаве.
— Ась?
— Сюда! Быстро! — напустил я на себя строгость.
Глава 35
Глава 35 Спасение раненых
— Ян Карлович где? — осведомился я о старшем враче сортировочного пункта.
Санитар руками развёл.
— Болен…
Болен… Ну да, возраст у Яна Карловича — так долго не живут.
Я с ним только шапочно знаком, но и то, им осведомлен о множестве болезней доктора.
Старость — это не возраст, это имеющийся набор хронических заболеваний. Иной и за семьдесят, а — как огурчик, а иной — и в тридцать лет уже старик…
Впрочем, тут тех, кому ещё и сорока нет, уже стариками считают. Да они и выглядят как старики. Жизнь в начале двадцатого века — не малина. Многие и до года не доживают, а сколько на первых пяти годах жизни умирает…
Болен Ян Карлович…
— Кто за старшего? — продолжаю пытать санитара.
— Федотыч…
Мля…
Что ещё за Федотыч?
— Фельдшер… — предвосхитил мой вопрос санитар.
Я направился на сортировочный пункт. Он прямо в здании вокзала тут размещен. Скорее, вокзальчика, а не вокзала. Маленького, как игрушечного.
В сортировочном пункте, прямо за столом спал человек. Старший фельдшер, это если судить по погонам на шинели.
Умаялся, сердечный…
Да, работы тут у них хватает…
— Милейший! — я потряс спящего за плечо.
— А?
Спящий вскинулся. На меня непонимающе со сна посмотрел.
— Раненых со станции вывозить надо.
Старший фельдшер по моим погонам взглядом мазнул. Кто де тут раскомандовался?
Коллежский асессор.
Это как капитан в пехоте.
Ротмистр в кавалерии.
Есаул, если у казаков.
Ну, не совсем…
Это — военный чиновник.
— Нет санитарного поезда…
Мля…
Этот тоже руками разводит, как тот санитар на перроне.
Врача — нет, санитарного поезда — нет. А что есть?
Носилки!
В углу зала ожидания вокзала, а теперь — сортировочного пункта, высились аккуратные штабели носилок.
Ну, хоть что-то имеется…
Сейчас мы на грузовые платформы эти носилки и расставим. Лежачих на них разместим. Ну, а ходячих — тут уж кто как. Не оставлять же их врагу.
— Пусть грузовой состав задержат. На нём раненых вывозить будем.
Старший фельдшер кивнул. Как гора у него с плеч спала. Более высокий чин на сортировочном пункте появился, на себя ответственность взял, а значит — с него самого взятки гладки.
— Ян Карлович болен, — проинформировал старший фельдшер незнакомого ему коллежского асессора.
— Уже знаю…
Отправку грузового состава по моему распоряжению остановили. Платформы носилками заставили. Раненых на них разместили.
На станции ещё и два пустых нормальных товарных вагона нашлось — сорок человек или восемь лошадей вместить может каждый.
Лошадей мы не эвакуировали, а для раненых такой вагон — самое то будет…
Ну, за неимением лучшего.
Кстати, а гул-то стрельбы всё приближается…
Не удержались наши, отступили. Тем более тогда — надо срочно раненых эвакуировать.
По моему распоряжению размещали раненых где только можно — даже на крышах этих самых двух теплушек, на паровозе…
Всех у меня получалось вывезти, спасти от неминучей гибели.
Немцы наших раненых совсем не жалеют, где увидят — там в них и стреляют. Целые санитарные поезда в полном составе из винтовок и пулеметов расстреливают на станциях и перегонах.
Сам я разместился на тендере, прямо на каменном угле, которым топили паровоз.
Состав наш тронулся уже когда совсем где-то близко стрелять начали. Не мог я больше никого ждать — так и погубить всех раненых можно.
В небе над покидаемым нами городком появились облачка от рвавшихся шрапнелей, на окраине Янува — громадные столбы дыма и пыли от тяжелых снарядов.
— Ад… — кивнул головой в сторону взрывов старший фельдшер.
Он тоже со всеми нами ехал. Рядом со мной на каменном угле сидел. Не для плена же ему в городке оставаться?
— Ад, — согласился я.
Через час езды над нами уже сияло безоблачное небо, с которого ласково смотрело солнышко.
Спас…
Не одну сотню…
Ну, можно сказать — уже не зря жизнь прожил…
Глава 36
Глава 36 Львовские встречи
Никогда ещё так я тут не путешествовал.
На тендере.
На угле.
Паровоз — вот он. Рядышком.
Поэтому, есть некоторое неудобство, а именно — дым.
Ещё и с копотью.
Гадость какую-то в топку паровоза кидают…
От этой самой копоти я скоро в самого настоящего негра превращусь. Африканского.
Небо ни с того, ни с сего тучами затянуло, а скоро и дождик пошёл. Не такой и сильный, но достаточный, чтобы копоть, осевшая на лице и руках, превратилась в грязь.
Да, ладно…
Бог с ними, грязью и копотью. Не было бы этого состава — остались бы мы в Януве. Вот германцы бы обрадовались!
Старший унтер из сортировочного пункта оказался мужиком предусмотрительным. Видя, какое место расположения у нас с ним в составе будет, в здание вокзала метнулся. Возвратился со свёрнутым в рулон матрасом и какими-то большущими пустыми мешками. Скорее всего, из-под мягкого инвентаря.
Поэтому едем мы с ним мягко. Как принцессы на горошине.
Худо-бедно, а до Львова мы добрались. Дорогой не голодали. Старший унтер и об этом озаботился. Угостил он меня местным пирогом из гречневой крупы и пшенной каши с сыром и сметаной. Название у него было очень уж заковыристым и я его не запомнил. С пирогом за милую душу пошла и янувская медовая налевка. Хороша, зараза, только больно уж крепка… Градусов пятьдесят, а то и больше.
