Потом была исповедь. Митрополит очень хотел знать, для чего мне понадобились ларцы. Господи, грех то какой, говорить не правду на таком таинстве. Сначала наговорила духовному отцу своему, что грешна. Что убивала, правда в бою. Что била мужчин, особенно князя Шуйского металлическим прутом по лицу. Грешна, что посадила бея на кол, чем подвергла его мукам, ибо жестока. Грешна, что мысли греховные ко мне приходят по ночам, когда постель моя вдовья пуста и холодна без мужчины. А как хотелось бы прижаться к горячему мужскому телу, почувствовать руки его, губы на своём теле и плоть его грешную в своей… Господи, чего я только не наговорила на себя, страсти и ужасы сплошные. Митрополит слушал меня и его лицо вытягивалось в изумлении и шоке. Одно только я не сказала, что у меня странные письмена тамплиеров. Я посчитала, что это по сравнению с остальными моими грехами, очень даже не существенно.
— Дочь моя, так зачем тебе всё таки понадобились ларцы с Чашей Христовой и мощами Георгия Победоносца? Говори, не скрывай от духовного отца своего.
Я опустила голову и постаралась покраснеть. Хоть щёки себе натирай ладонями. Вспомнила как занималась сексом, что с первым мужем, что со вторым. Почувствовала, что жар ударил в лицо. И истома в теле, особенно в нижней части живота появилась. Санька, боже, ты такая развратная? Это кошмар! Но ничего не поделаешь. Потом посмотрела на Митрополита.
— Я, Владыко, причастилась из Чаши Христовой, спрашивала, стоит ли мне становится женой Великого Князя? По мне ли такая ноша?
— И что?
— Потом молилась и спрашивала Георгия Победоносца. Но они не ответили мне… Ответила мне Пресвятая Богородица. Я увидела её тёплую материнскую улыбку. И она словно погладила меня по голове. И всё. Как это понимать, Владыко? Она дала согласие или нет?
— Александра! — Митрополит вскочил с лавки, на которой сидел. — Правду ли ты говоришь? Не играй с этим.
Я упала на колени. Перекрестилась три раза.
— Истинную правду говорю, Владыко. Разве можно здесь лгать? Говорить кривду?
— Помолимся, дочь наша. Ибо чудо свершилось. — Митрополит встал рядом со мной на колени. Да мать моя женщина, опять молитва. Но ничего не поделаешь. Я истово молилась, даже расплакалась. Очень хотелось почему-то сказать правду. Я уже стала проникаться духом этой эпохи. Но всё же, циничная натура 21 века во мне возобладала. Прости меня, Господи, и ты прости, Пресвятая Богородица, что говорю не правду. Но иначе я могу. Прошу вас…
В этот момент, лучи заходящего солнца ударили в окно комнаты, где мы были с патриархом. Что увидел Варлаам, я не знаю, но его глаза, когда он посмотрел на меня расширились. Он стал ещё интенсивнее креститься и отползать стоя на коленях от меня. Меня же лучи заходящего солнца ослепили. Я прикрыла глаза. По моим щекам бежали слёзы. Я услышала, как приговаривал Митрополит:
— Чудо Господне. Вижу, вижу, чудо!
Наверное, он встал с колен, так как я услышала, как он открыл дверь и позвал игумена. В какой-то момент я повернула голову и посмотрела на них. Митрополит, игумен и ещё какие-то монахи смотрели на меня и крестились. Вот игумен подошёл ко мне и встал рядом на колени. Потом Митрополит и остальные монахи. Я не знаю, что они там увидели, что нарисовало их воображение, но меня лучи продолжали слепить. Я опять закрыла глаза и всё просила прощение. Вот постепенно свет померк, вернее стал глуше. Солнце садилось. Молитва постепенно прекратилась. Митрополит и монахи встали с колен.
— Встань, Царевна Александра. — Сказал Владыко. Я поднялась. Они, глядя на меня улыбались. Игумен ласково погладил меня по плечу.
— Покров Богородицы на тебе. Все это видели, дочка. И лик её пресветлый. — Проговорил старик. Я уверена, что это была просто игра света. Но раз они считают, что на мне был Покров Богородицы, значит тому и быть.
Когда мы вышли во двор монастыря, он был полон монахов. Они смотрели на меня и крестились. У ворот монастыря игумен перекрестил меня, поцеловал в лоб.
— Езжай, Царевна. Пусть дорога будет для тебя ковром мягким. Благословляю тебя. Ещё одно чудо свершилось в этом святом месте. То записано будет в свитках монастыря. Для потомков.
Я очень хотела спросить, а какое ещё чудо было, но в последний момент сдержалась.
Мои паладины и охрана Государя тоже смотрели на меня ошалевшими глазами. Им уже успели сообщить. Все они встали на колени и крестились. Меня это уже стало напрягать. Но я промолчала. Обратилась к Митрополиту.
— Владыко, можно я поеду на коне?
— Дитя моё, невместно Царевне пресветлой ездить на коне. Садись ко мне в возок. Поедем вместе.
Да ёлки-моталки. Пришлось садиться. По дороге, когда уже совсем сумерки сгустились, остановились в одной деревне. На подворье местного дворянина, которому и принадлежала эта деревушка. Подворье было укреплено частоколом с двумя деревянными сторожевыми башенками. Всё верно, сейчас усадьбы именно так и строили, на случай прорыва татар или ногаев. Местный барин, был в шоке от того, что у него остановились такие высокие гости, о которых он даже помыслить не мог. Сам Митрополит и известная Царевна Греческая Александра Комнина, имя которой было у всех на слуху. А тут ему и его жене, и домочадцам, мои парни и Государевы ратники рассказали о чуде в Свято-Троицкой Сергиевой лавре, так там жёнка барина чуть в обморок не упала. Вот разговоров то потом будет, до самой старости, внукам будут рассказывать и правнукам, если уцелеют в этом кровавом лихолетье.
Конечно, они начали суетиться. Накрыли стол, хотя Митрополит сказал им, что не надобно. Но местный помещик ответил, что не гоже позорить их перед другими служивыми людьми Государевыми. На что Владыко только махнул рукой. Они выложили чуть ли не последнее. Всё же бедновато жили. Но постарались в грязь лицом не ударить. У хозяина этого укреплённого подворья было четверо детей, три дочки и один сын. А жена ещё и на сносях находилась. Что поделать, здесь семьи были многодетными, это был залог выживания рода. Самому хозяину было около 40, его жена моложе, не больше 30. Хотя может и ещё моложе, но многочисленные роды, сделали её старше. Я посидела за столом. Спросила разрешения у служивого, пообщаться с детьми. Самая старшая была дочь. Лет 12–13. Потом шёл мальчик, 10 лет. И после две девочки, одна за другой. Я прошла на женскую половину терема. Дети смотрели на меня кто с опаской, кто с любопытством, а мальчик с восторгом. Старшая девочка спросила у меня, при этом отчаянно труся и стесняясь.
— А ты правда Царевна?
— Правда. — Улыбнулась им.
— Настоящая? — Это уже мальчик.
— Самая настоящая. Не веришь? — Продолжала улыбаться. Протянула руки к самым младшим. — Идите ко мне. — Они подошли. Я их обняла. — Хотите сказку вам расскажу?
Дети посмотрели на свою мать. Она была тут же, как и ещё две женщины и пара девушек, прислуга. Мать большого семейства кивнула детям.
— Хотим!
— Тогда садитесь поудобней и слушайте. — Посадила самую маленькую к себе на колени. Остальные уселись прямо на пол вокруг меня.
Три девицы под окном
Пряли поздно вечерком.
'Кабы я была царица, —
Говорит одна девица, —
То на весь крещеный мир
Приготовила б я пир'.
'Кабы я была царица, —
Говорит ее сестрица, —
То на весь бы мир одна
Наткала я полотна'.
'Кабы я была царица, —
Третья молвила сестрица, —
Я б для батюшки-царя
Родила богатыря'.
Я не знала всю сказку в стихах, поэтому, что не помнила, то пересказывала в прозе, произвольно. Что помнила, то говорила стихами. Все слушали заворожённо. И взрослые и дети. Они сопереживали героям сказки, волновались и радовались за них. Когда я рассказывала, как царицу с царевичем Гвидоном законопатили в бочку. Малышки расплакались, а женщины начали креститься. Жена хозяина проговорила:
