сюда? К больному Симпатиру? — на губах Фендюлятору заиграла сардоническая улыбка.
— Нет, мы были в соседней палате, — пролепетала Маньяра.
— Тогда повторю свой вопрос, если вы первый раз не расслышали — что вы здесь делаете?
Его губы кривились, брови грозно хмурились, а уши не менее грозно торчали в разные стороны. Эх, как он напоминал в этот момент моего бывшего начальника, Павла Викторовича, который при любом удобном случае старался повысить голос на подчиненных. Даже мат себе позволял в присутствии женщин! Так продолжалось до тех пор, пока подчиненные не сговорились дать ему отпор. Шофера ещё долго обсуждали Войну Луженых Глоток, которую мы тогда устроили. Но в конце концов, после пары сердечных приступов, Павел Викторович собрал свои манатки и отправился в более спокойное место наводить свои порядки.
Вот и сейчас у меня внутри начала подниматься та самая волна возмущения, которая появлялась при повышении начальственного голоса. Да кто он такой, чтобы упрекать нас в чем-то? Да с какой стати мы должны отчитываться перед ним за посещение больного Симпатира?
— Мы навестили нашего больного ректора. Не знала, что это запрещено, — я постаралась добавить в голос металла.
Как меня не сожгли молнии из глаз Фендюлятора — до сих пор не понимаю. В воздухе явственно запахло свежим озоном, а кончики моих волос начали сами собой подниматься, как на уроке физики, когда хватаешься за два блестящих шарика, а учитель крутит электрофорную машину.
— Теперь я ваш ректор и вы должны меня слушаться! — прорычал он мне в лицо.
Ха! Напугал ежа голой…
— Фендюлятор, это ты? — донеслось со стороны лежащего Симпатира.
— Да, друг мой, это я. Принес лекарство, — мягким голосом ответил настоящий ректор бывшему.
Фендюлятор вытащил из кармана небольшую колбочку с зеленой жидкостью. Она ещё и светилась, как киношный уран. Мне даже показалось, что это Пилюлия наплевал в колбочку, а после отдал её ректору.
Симпатир открыл глаза и обвел нас своими глазами цвета весеннего неба. На какой-то миг мне показалось, что он нас узнает. В его взгляде явно чувствовалась осмысленность:
— Опять глотать эту дрянь? Когда же ты выпус…
— Пей!! — прогрохотал Фендюлятор.
Он с громким чпоком выдернул пробку и поднес ёмкость ко рту Симпатира. Тот невольно сделал три глотка и скривился, как будто разжевал и проглотил лимон. Через десять секунд он снова открыл глаза, но теперь это был уже не омысленный взгляд, а два стеклянных шарика, какие можно увидеть на люстрах.
— Я хочу пи-пи, — плаксивым голосом заявил Симпатир и начал садиться на кровати.
— Немедленно покиньте палату! — гаркнул Фендюлятор и его голосом нас вынесло наружу.
Мы опомнились уже в коридоре с кактусами. Стояли, переглядывались между собой и боялись что-либо предположить. По половому ковру скребла заблудившаяся метла с желто-зеленой рукояткой.
Я дышала так тяжело, словно поднялась на двадцатый этаж без лифта и с пакетами, полными еды. Сердце бухало так же громко, как китайский монах в самый большой гонг на китайский новый год. Щеки горели, будто я полчаса просидела в солярии.
— Надо вернуться и все высказать этому…
Когда же я повернулась обратно, то крайние кактусы грозно сдвинули ветви и ощетинились колючками-кинжалами. Намек понят — без боя не обойтись. Я вытащила платок…
— Марина, может не надо? Вдруг так надо? Ты же не знаешь, что это за лекарство и почему Пилюлия позволяет давать его Симпатиру, — подергала за рукав Агапа.
— Вот и пусть даст мне ответ. А если он сейчас его травит, а мы не можем ничего сделать? Ведь не стесняется делать это даже при свидетелях. Плюшки-ватрушки, ну неужели вы не видели, как Симпатир узнал его? Неужели вы не видели, что он сначала был адекватным, а потом стал глупее тюленя?
— Не знаю, я никогда не видела тюленя, который просился бы в туалет, — заметила Маньяра. — Да и самих тюленей я почти не замечала. У нас в Африке их очень мало.
— А у нас их тоже не много, — сказала Агапа. — Потому что у нас моря нет?
— Ну да, без моря они плохо передвигаются. До Белоруссии бы не дошли, — глубокомысленно сказала Маньяра.
Я почувствовала, что разговор уходит в другую сторону, ещё немного и мы начали бы обсуждать условия транспортировки тюленей в Белоруссию или в Африку. А там Симпатиру плохо!
— А ну расступились! — скомандовала я листьям, но они лишь плотнее сдвинули ряды.
Агапа снова подергала меня за рукав. Я обернулась.
— Не надо, Марин, а то хуже будет.
Увы, голос разума в лице моей соседки оказался слишком тих, чтобы я послушалась. Вот если бы она гаркнула, то я может и подумала бы ещё, но такая фраза меня не остановила.
— Шандарахус! — крикнула я и с размаха бросила сгусток зеленой энергии в сторону шипастых веток.
Вот честное слово — я не хотела!
Нет, конечно же хотела разметать ветви с шипами, чтобы им неповадно было, но того, что случилось дальше, я явно не желала.
Так дети играют в футбол во дворе и не хотят разбить соседские стекла, так лучники пускают стрелы по мишени и не хотят подбить пролетающую ворону, так автомобилисты мчатся по шоссе и очень не хотят поймать бабочку на стекло.
Я тоже не хотела попадать в грудь Пилюлию…
Он сам виноват, что неожиданно распахнул дверь и появился на пороге!
Врача отнесло на добрый десяток метров вглубь коридора, и на него посыпались картины цветов. За секунду он оказался погребенным под пластами красоты.
— Ну-у я же говори-и-ила, — протянула Агапа.
На шум из палаты выскочил Фендюлятор. Одним взглядом он окинул сцену разгрома и тут же вытащил платок.
— Зачем ты напала на врача? — прорычал ректор.
Честное слово, в этот момент я очень сильно растерялась. Понятно, что ректор спросил у меня, ведь только у одной из нашей троицы был в руках платок. Но что ему ответить? Что это случайность, а на самом деле я хотела раздербанить ветки кактусов, чтобы накостылять ему по шее за возможное отравление Симпатира?
— Я… я… я не хотела… — пролепетала я в ответ.
— А я хочу пи-пи! — прокричал из комнаты Симпатир, но после того, как Фендюлятор зло обернулся, то прозвучало уже тише. — Ой, уже не хочу…
— У… у него ру… рука, — проговорила Маньяра, показывая на предмет в углу коридора.
— Ох, сто зе вы так неаккуратненько? — послышалось из-под вороха картин.
Фендюлятор взмахнул платком и картины поднялись в воздух. Послушными бабочками они вспорхнули на свои места и повисли так, как будто и не думали нападать толпой на зомби. А я разглядела
