class="p1">— Они… Они живые? — спросила Маньяра, когда девушки проплыли мимо нас.
— Вроде бы дышат, — ответила Джулия.
— Конечно живые, — буркнул вышедший Фендюлятор и бросил Арифметине. — Пригласите в лазарет Глистану Сухопаридзе.
Он вытер пот со лба и поморщился, когда едкая жидкость попала на поцарапанный нос. Его мантия была усыпана белыми штрихами штукатурки, а в области груди зияли три прорехи. Живописно так сияли, словно след от когтей пантеры.
Арифметина кивнула, махнула платком и девушки поплыли дальше по коридору, а мы остались стоять и ждать объяснений случившемуся.
Ректор повернулся в комнату и назидательным тоном произнес:
— Если бы вы мне не мешали, то справились бы гораздо быстрее.
— ВЫ!!! — выскочил в коридор взбешенный герцог. — Да вы ничего не сделали!!! Вы только…
— Соблюдайте субординацию, — усмехнулся ректор. — И вообще, вам бы не мешало почиститься и запахнуться.
Да уж, герцог выглядел гораздо хуже ректора: его мантия походила на шторы-жалюзи, по которым несколько раз выстрелили картечью. То есть это были косые продольные полосы с разбросанными то тут, то там дырами. Сквозь прорехи красовалось зеленое нижнее белье на поджаром теле.
Не скажу, что герцог мог посоревноваться со Шварценеггером, но кубики на прессе и толстые вены, обвивавшие округлые мускулы, выглядели неплохо даже сквозь рваную мантию. Так могли выступать стриптизеры, которые вот-вот сорвут с себя лоскутки одежды и бросят в толпу жадных до мужского тела женщин. Я почувствовала, что завожусь против воли.
— Я её соблюдаю, но вы… Зачем вы полезли к девчонкам, если ничего не смыслите в черной магии? — прорычал герцог.
Фендюлятор обвел нас взглядом. Конечно, получить такое оскорбление, да ещё прилюдно… Мало кому такое понравится.
— Я ещё раз напоминаю, не забывайтесь! От оскорбления ректора даже магический ковен не спасет. Вы показали себя полнейшим профаном в деле изолирования предмета темной магии, а теперь пытаетесь переложить свою вину на других! Это по меньшей мере непрофессионально.
Герцог покраснел так, что если бы он был в мультиках, или каких-нибудь комедиях, то в этот момент у него должны появиться две струйки пара из ушей. Но вместо струек произошло другое — его лицо вытянулось вперед на целую ладонь, сквозь кожу проступили следы чешуек, а зрачки превратились из круглых в продольные, кошачьи. Он подался вперед, сжал в кулаке платок, а Фендюлятор сделал шаг назад.
Всего три секунды длилась такая метаморфоза, а после Крысиус шумно выдохнул и вернулся в своё привычное состояние.
— Извините, я не должен был… Я пойду… пойду помогу Пилюлие и Глистане с девочками.
Теперь выдохнул уже Фендюлятор. Я никогда не видела его таким бледным и с трясущимися губами. Он посторонился, когда Крысиус прошел мимо него. Мы смотрели, как преподаватель в порванной одежде шел, сгорбившись и ступая также тяжело, как грузчик после тяжелого рабочего дня.
— Ну и ладно, теперь все расходитесь по своим комнатам, а ты, — корявый палец Фендюлятора уперся в меня, — тебя я жду через полчаса в своём кабинете. Наш разговор ещё не закончен.
— А как же Кинтара Торопало? — спросил Глазун, а Титан тявкнул, словно соглашаясь с хозяином.
Фендюлятор сморщил нос, как будто унюхал что-то дурно пахнущее. Он окинул нас взглядом и произнес:
— А что Кинтара? Что Кинтара? Ей не повезло. Мы не нашли следов Похотуна, кроме шара. А герцог разбил этот шар. Всё, ниточка потеряна, девушка перенеслась в замок черного мага. Расходитесь.
Я никогда не входила в кабинет Симпатира… То есть в кабинет ректора. Симпатир всегда уходил туда один, а акации тут же смыкали ветви за его спиной, чтобы никто не смог проникнуть следом за Чернокудром.
Новый ректор тоже никого не приглашал в кабинет. Я была первая.
У меня мурашки побежали по коже, когда я очутилась в красном коридоре, а ветви акаций с хрустом расплелись. Небольшая метелочка, которая увязалась за мной и попыталась смести с красной дорожки упавшие листья, была тут же перехвачена длинной лозой. Её бережно передали дальше в направлении выхода, а после ласково пустили вдаль по коридору.
Мои подруги остались стоять там же — их не пустили крепкие ветви. Маньяра мне показывала кулак, мол, держись. Агапа же махала рукой, мол, идем обратно. Да уж, ветки постучали им по мягким местам достаточно, чтобы они поняли, что не приглашены к ректору.
Я откашлялась стоя перед дверью — обратно мне хотелось больше всего. Не очень-то я жаждала встречи с хмурым ректором. Последние его действия были такими странными, что порой казалось, будто он не защищает Академию от нападения Похотуна, а потакает ему. Возможно, это только мне кажется, но уж слишком всё складывается не на пользу студенток.
А уж как он ругается с герцогом — это вообще выходит за рамки понимания. Герцог был нормальным мужиком, так почему же они с ректором постоянно как кошка с собакой?
— Марина, будь там аккуратнее, — напутствовала меня Маньяра.
— Да, не стреляй в него сразу заклинанием, пусть сначала скажет — зачем позвал? — это уже пожелание Агапы.
— Если я не вернусь… считайте меня коммунисткой, — попрощалась я с девчонками.
— Хорошо, будем так считать, — хором ответили мне.
Я несмело постучалась и дверь медленно открылась.
Чего я ожидала увидеть внутри? Средневековую камеру пыток, не меньше. Вон в том углу вместо книжного шкафа должна была стоять дыба, вместо весело потрескивающего угольками камина — жаровня с раскалёнными щипцами, а вместо удобных кресел — электрический стул и трон с шипами. Но ничего этого не было — кабинет скорее напоминал рабочее место какого-нибудь академика.
Шкафы с книгами, удобные кресла, антиквариатный стол с изящными письменными принадлежностями — все это освещалось такой здоровенной люстрой, что её запросто можно принять за детскую карусель. Того и гляди зазвучит шарманка и огоньки пустятся в круговерть.
На стене висела огромная картина, но что было на ней изображено? Простыня полностью закрывала её сверху донизу, оставляя взгляду только золоченую раму.
За столом сидел Фендюлятор и мрачно смотрел на развернутые листы бумаги, лежащие на ровной поверхности. Под его взглядом они тасовались как игральные карты, и изредка выскакивал то один, то другой, чтобы потом снова нырнуть в веселую перетасовку.
— Сядь! — скомандовал Фендюлятор, не отрывая глаз от листов.
— Я пешком постою, — попыталась я пошутить.
— Ты плохо слышишь?
Он чуть повысил голос. Интересно, до каких пор можно испытывать его терпение? Когда он выйдет из себя и вывалит свою гнилую сущность? А нужно ли мне лицезрение его истерики? Нет. Мне нужно другое — выйти отсюда как можно менее
