свою интонацию — что-то вроде бемоля и диеза для согласных, плюс четыре позиции длительности для гласных. В результате буквы, как и на нотном стане, становятся совсем другими. Например, буквы «п», «ф» и «х» обозначались одним значком, но с указанием «бемоль» это или «диез». Пишутся они на трех уровнях. Нарисуйте на странице две горизонтальных линейки и пишите значок буквы между ними, бемоли и диезы — под этим значком, а длительность — над значком.
Объяснять слишком долго, но эту грамоту усваивают все, пройдя через хоган. До письма же редко у кого доходят руки — здесь нужен навык. Хорошо, что у меня запись получалась очень быстрой, гораздо быстрее, чем если бы я начал писать буквы или, тем более, иероглифы. Даже слова очень быстро говорящего человека записывались без проблем.
В результате я исписал два своих маленьких блокнотика, плюс три больших, которые мне выдали местные жители — все, кто приехал на плоте давали мне «интервью» не по одному разу, вспоминая разные детали и мелочи. Больше всех рассказал Боцман, который довольно много общался с Аэхо-Лоу.
Мелочи и важные детали, насколько я понимаю, смогут разобрать и проанализировать специалисты на Земле. О битвах оохолов тоже не буду рассказывать, у меня все записано, пусть разбираются специалисты. Упомяну лишь то, что больше всего меня поразило — про носы и гены. Боцман рассказывал о реакции оохола на то, что нашлась другая цивилизация, подобная им.
«Шар был создан на основе объединения медицинской машины и квантового распределителя, — говорил Аэхо-Лоу. — Машина не могла ошибиться, она точно выявляла все нарушения в организме оохола и исправляла их, и только она могла дать понять квантовому распределителю, что нужно активизироваться. Чужие не должны были пройти, никак, никогда! Почему же она признала вашу расу за нашу?»
«Но и наши лекарства на тебя действуют, Эхолот», — удивлялся Боцман.
«Как это лекарства? Вот эти мази, тряпки — лекарства? — удивлялся оохол. — Я думал это… косметика, для красоты…»
«Красоты?»
«Ну… На каждой планете свои понятия о красоте… а вы совсем другие, нос прячет дыхание… думал, мази тоже и тряпки…»
«Это бинты, глупый ты человек… оохол. Бинты, чтобы лекарство лучше подействовало. Тебе же легче от него? И от инъекций ты спокойно спишь…»
«Шипящая коробка? Инъекция? Я не понимаю тебя… У меня нос не вырастет от этих инъекций?»
— И вот так все время, — вздыхал Боцман, рассказывая мне о своих беседах с оохолом. — Машина его должна лечить, понимаешь? Никак в толк не возьмет, что у нас нет никаких лечащих машин, распознающих гены…
— То есть у нас с ними одинаковый геном? Одинаковый настолько, что машина признала в нас оохолов? — удивился я.
— Ну да, поэтому и никакие другие звери через хоган не перемещаются. Дескать, чтобы злодеев не пропустить. В общем, поэтому мы там все и решили, что надо нашим земным специалистам его доставить, пусть сами разбираются с этими загадками…
Одна из женщин, приехавшая на плоту вместе с Боцманом, рассказывала о том, как веселился оохол, когда очнулся:
— Представляешь, дня три в бреду все про опасность кричал, мы думали, что-то на Земле случилось, а потом очнулся, глазами похлопал, воды потребовал. Пьет и на нас смотрит. Потом как начал смеяться, даже воду расплескал. И рукой водит по простыне, словно пытается стряхнуть эти капли. Это мы только потом поняли, что у них ткани другие — не впитывают воду и не пачкаются… А тут смеется и показывает себе на лицо. Принял нас за уродов… вроде как у них носы вперед… или не носы, просто ноздри, как у лошади или мопса какого. А у нас торчат торчком на лице и ноздри вниз. Он до самой смерти так и не привык к нашим носам, все порывался у всех потрогать…
Потом про носы рассказывали и все остальные — похоже, у всего поселка Аэхо-Лоу успел пощупать носы, никак не мог поверить, что гены одни, а носы разные…
Я пытался спросить, как они не распознали, что у него носа нет, но она лишь поморщилась: как распознать, когда после тех водорослей лица у него почти не осталось? Носа и вправду не было, но, думали, это все привет от моря, а не аномалия…
Больше всего эти щупанья носов и запомнились. И его удивительный наряд, что не пачкается, не горит и не рвется. «Эх, чего это он не в своем балахоне купаться полез… глядишь, и яд бы его не взял, был бы целее», — вздохнул кто-то из моих респондентов.
Две недели спустя подготовка к нашему путешествию была завершена. К плоту были приделаны сразу три «руля», позволяющие маневрировать. Вот только рулевые уставали, похоже, больше, чем бурлаки, плот — не лодка, вывести и удерживать его чуть не на середине реки было не так просто. Или рули наши были какие-то неправильные.
Мы с Лиз решили отправиться «домой» — у меня близился срок путешествия через хоган: осталось полтора месяца, а у нее — два. Двое наших «пещерных людей» остались. Боцману хотелось снова отправиться «на море», а Полли загорелась строительством плотов и намеревалась поставить это дело на поток — им обоим до возвращения на Землю было еще почти два года.
Надо было прощаться. Алони ночью «нарвала» целый букет местных цветов, на место гибели Винни-Пуха отправились не только путешественники, но и почти все местные жители. Вода уже ушла. К одной из скал, как к памятнику, возложили букет, перевязанный разноцветными ленточками. Обошлись без речей — только песни, посвященные Винни. Я заплакал, охваченный чувством вины и раскаяния, а потом потерял сознание. Хорошо, что лежал на носилках и никто этого, кажется, не заметил.
Алони очень жалела, что не может поехать с нами — ее путешествие на Землю планировалось через шесть месяцев и она боялась, что не успеет вернуться. Но она вместе с Полли еще двумя десятками человек решили проводить нас до мертвого леса.
На плоту установили четыре большие палатки и удобные навесы между ними. Мы запасли два ведра убивающего и несколько больших банок усыпляющего зелья, а также взяли все нужные ингредиенты для их приготовления. Для Химика нам передали большой пакет с земными сушеными травами, в основном с укропом, но были там и другие приправы.
До мертвого леса мы добрались на удивление быстро — бурлаки, сменяя друг друга, двигались
