Надеюсь криминалистика у полицаев не таком уровне, что отпечатки пальцев с ножа будут снимать. Но кто его знает. Если меня дактилоскопируют и внесут в какую-нибудь картотеку, то спать спокойно уже перестану. А пока можно не напрягаться.
Парабеллум заткнул за пояс, накрыл полами рубахи и куртки. Покрутился возле осколка зеркала, приляпанного на стене. Не видно оружия. За таким балахонистым нарядом, можно хоть автомат спрятать.
Выдвинулись на адрес, который мне назвала Наташа. По дороге она рассказала подробности. Оказывается, Слободский с помощью своих разведчиков организовал поставки ворованного с немецких складов оружия. Для этого им пришлось сотрудничать (не за бесплатно, конечно) с криминальными элементами, которые правдами и неправдами добывали это самое оружие. Где-то охрану подкупят, где-то напрямую грабанут или умыкнут, что плохо лежит. Сейчас, конечно, уже все под контролем фрицев было и добывать оружие становилось все труднее. Это в первые дни оккупации бардак творился, и целые вагоны с арсеналом и боеприпасами можно было чуть ли не голыми руками захватить. Настолько были немцы уверены в своей безопасности, ведь эту войну они считали обычным военно-походным приключением, которое продлится от силы несколько месяцев. Часовщик и его банда занимались тем же самым. Не с ними ли должна была встретится Наташа и «предъявить за нарушение договора»? Бабки взяли, а оружия не поставили. Нет. Не с ними. Потому, как нужный адрес оказался очень далеко от того места, где обитал Лазарь Иванович, Степка-лисья морда и Митька.
Мы оказались на окраине в полуразрушенной части города. Трущобы состояли из ветхих домишек, больше похожих на сараи, чем на жилища. И унылых бараков. Никакого электричества и коммуникаций. Фашисты здесь не квартировали, из немцев сюда заглядывали лишь редкие патрули. Заприметил я местечко и запомнил. Неплохо бы здесь запасной «аэродром» соорудить на всякий гадский случай. Убежище резервное, так сказать.
Вот и нужный барак. Одна сторона выгорела, вторая вроде жилая. Даже мешковина на окнах вместо занавесок. Во дворе белье сушится и окурки у крыльца раскиданы. Здесь жизнь явно присутствует.
Наташа первая уверено распахнула кособокую дверь, сбитую из разнокалиберных кусков фанеры. Вместо ручки — два загнутых гвоздя «сотки».
Пахнуло мокрыми тряпками и кошачьим ссаньем. Дощатые стены ни разу не видели краски. Потемнели от времени и чуть покоробились. Коридор, по левой стороне комнаты. Все закрыты, лишь с общей кухни доносится гогот.
Мы вошли на кухню. Помещение с завесой табачного дыма, вместо столов настил из досок с примусами, тазами и вязанками сушеного укропа.
Вместо табуретов — ящики. На них расположилась колоритная компашка. Жирный лысый дядька, похожий на Моргунова, только без шеи. Голова сразу переходила в свиное тело. Поджарый мужик в майке-тельняшке и в воровских наколках. Алкашного вида субъект, в кепке Ильича и с выраженным дефицитом передних зубов. Отчего, он страшно шепелявил, травя какой-то анекдот.
Еще была тетка. Тоже упитанная, как «Моргунов», но фигура перетянута фартуком, как сарделька. Из халата торчат такие же сарделечные руки с пухлыми пальцами. Все четверо курят сигареты и дуют черную жидкость из алюминиевых кружок, похожую на чифир.
— Вечер в хату, — улыбнулся я.
Присутствующие нас увидели и на миг заткнулись, разглядывая с ног до головы.
Потом, сообразив, что парень простак и девка-чумазка угрозы для них не представляют (не полицаи, не патруль, и даже не криминальные личности) с облегчением выдохнули.
— Чего надо? — пропыхтел толстяк, казалось, ему даже говорить было трудно, одышка мешала.
— Нам нужен Шнырь, — уверенно заявила Наташа и вышла вперед.
— Ну, для кого Шнырь, — расплылся в неполнозубой улыбке тот, что смахивал на алкаша, а для кого Федор Пантелеевич.
— Это вы Федор Пантелеевич? — Наташа уставилась на шепелявого.
Компашка громко заржала, вминая окурки в консервные банки. А сигаретки-то не дешевенькие. И «пепельницы» со свежими этикетками. Явно недавно тушенка в них еще была. И сахарок на столах имеется. Нынче за него просят аж полтыщи за килограмм, это считай больше, чем зарплата среднего местного служащего. Жирует гоп-компашка.
— Что я смешного спросила? — В голосе Наташи сверкнул металл. — Кто из вас Федор Пантелеевич?
— Ну, я, — хрюкнул толстяк. — А ты девочка чьих будешь? Какие-такие дела у тебя к Шнырю.
— Что-то не похоже вы на Шныря, — нахмурилась Наташа. — Шнырь от слова шнырять, а вы…
— Хочешь, проверь? — впился в девушку масляными глазками «Моргунов». — Ай да в комнатку, я тебе своего шныря покажу. В жизни такого не видела.
Компашка опять заржала, а тетка уперла в бока руки:
— Пантелеич! Да что ты с ними цацкаешься? Гони в шею этих голодранцев. Опять пришли иконы на хлеб менять. Не нужны нам ваши иконы, разве что печь ими топить.
— Икон у нас нету, — я проговорил миролюбиво, приняв привычный образ ботана Алекса. — На прошлой неделе еще кончились. А вот товарищ Слободский вам привет передавал, и просил узнать, почему товар обещанный задерживается. Деньги уплачены, а договор срывается. Так сказать. Нехорошо…
При слове «Слободский» компашка вмиг перестала ржать. Улыбки сползли с наглых морд, сменившись озадаченными физиономиями.
— Так вы от Слободского? — уже миролюбиво прохрюкал Шнырь. — Тю-ю… Так бы сразу и сказали.
— Вот и говорим, — Наташа прищурилась.
— Накладочка небольшая вышла, — покачал головой Шнырь (как он это делает без шеи, не пойму). — Но свои обязательства мы выполним.
— Когда? — сверлила его взглядом девушка.
— Скоро, девочка, скоро… Товар уже у нас. Только из города его вывести проблематично стало. Нашего человека, что на шлагбауме стоял, партизаны шлепнули. По незнанию, видать. А теперь мы новые пути ищем.
— Никакого человека на пропускном пункте мы не шлепали. Вы все врете, — процедила Наташа.
— Ну как же? — вмешался морячок (раз в тельняшке, значит, будет морячок) — Вот и сеструха его стоит. — Он кивнул на «Фрекен Бок» в фартуке. — У нее можешь спросить.
Та выставился вперед грудные «мячи» и прокуренным голосом прохрипела:
— Веньку моего красноперые пришибли! Штырь, так стало быть, с них компенсация требуется. Пусть доплачивают еще половину от оговорённого.
— Угомонись, Татьянка, — толстяк дипломатично лыбился. — Они ж по незнанке. Война ведь, всякое бывает. Да и Венька твой партизан расстреливал, вот они его и вычислили, наверное, да, красавица?
— Я вам не красавица, — щеки Наташи полыхнули, — я солдат красной армии. Когда вы выполните обязательства? Или верните мне деньги.
— Так нету уже денежек, — снова вмешался морячок. — Считай ушли нужным людям для приобретения товара.
— Тогда покажите оружие и боеприпасы, на которые потратили деньги.
— Да, пожалуйста, — Шнырь подмигнул морячку. — Сивый, проводи даму в подвал. Пущай посмотрит.
— Это можно, — лыбился морячок. — Прошу за мной, господа партизаны.
Он встал и направился к выходу. Мы за ним. Вошли в одну из комнат.
— Ну-ка, подсоби, — бандит уперся в комод и кивнул мне.
Вместе мы с трудом сдвинули громоздкую гробину. Под ним оказался люк на петлях. Морячок откинул крышку и глянул в черноту подполья:
— Вон, ящички стоят, видите?
— Нет, — замотала головой Наташа. — Темно ведь. Есть фонарик?
— Такой роскоши не имеем, — хмыкнул бандит. — Свечка есть, только туда спуститься надо будет. Не бьет свечка лучиком, как фонарик.
— Я спущусь, — кивнула Наташа.
— Давай лучше я, — я отстранил девушку и нащупал под одеждой твердь парабеллума. — Тут постой.
Шнырь вручил мне огарок свечи, обмотанный тряпкой и воткнутый в консервную банку.
— Я один боюсь, вдруг там крысы, — улыбнулся я. — Давай, браток, вместе спустимся. Ты первый.
— Да, пожалуйста, — морячок беспокойно прищурился, на секунду задумался, а потом нырнул в подполье и ловко спустился по приставной деревянной лестнице.
