И теперь одет я был в традиционное арабское платье кандура только не белого, а почему-то светло-зеленоватого цвета, на голове традиционная вязаная кружевная шапочка гафия, поверх которой, платок гутра в мелкую красную клеточку, которым я чуть позже замотаю лицо. Сверху платка я нацепил шерстяной жгут-обод икал. Чётки из полудрагоценных камней дополнили картину. Вылитый богатый араб.
Шмотками этими со мной Лис поделился. Откуда у Лиса этот наряд я даже не спрашивал, не скажет. Он, похоже совсем недавно на том континенте геройствовал. К арабам у него свои счёты. Местным здорово не повезло, что там у нас «Лис» в живых остался. Здесь, похоже, скоро появится арабская советская республика или выжженная вакуумными бомбами пустыня. Скорее всего, последнее. Как у Лиса пойдёт.
Что теперь скрывать? Такие бомбы Степаныч ещё на ракетном центре Брауна обкатывал, прикрывая испытания фугасами большой мощности и напалмом. Вес у местных бомб, конечно, значительно меньший, чем российские аналоги — больших самолётов мало, но на войне всем от него досталось, и немцам, и полякам, и грекам, и венграм, и румынам.
В Крыму таких бомб на Севастопольский порт и его окрестности скинули четырнадцать штук. Через семь часов румыны с немцами сдались — они к кладбищу в порту подойти боялись.
Выглядело это до жути страшно! Абсолютно целые строения, пирсы, склады, танки, грузовики и корабли, заваленные обгорелыми трупами. Там как раз штаб немецкого корпуса грузился, а контролировала процесс в порту отдельная Зондеркоманда. Вот они всем составом и накрылись, вместе с экипажами кораблей.
Где-то через час Лис появился вновь, одобрительно хмыкнул при виде меня, показал мне большой палец и с поклоном пропустил меня в катер. Из самолёта я вылез, не глядя на склонившегося в поклоне Лиса. Молоденький десантник, подававший мне руку, чуть не вывалился за борт. Надменного араба со стальной хваткой «волкодава» он увидеть здесь, совсем не ожидал. Сопровождающий меня Лис говорил только по-английски. Я снисходительно слушал, изредка кивая головой и машинально перебирая чётки. Лицо я замотал ещё в самолёте.
На крейсер поднимался, не торопясь с грацией царствующей особы. Притормозив в конце трапа, я вальяжно протянул свою царственную длань, и стоящий у борта офицер был вынужден подать мне руку. Резко дернув за руку, я снёс офицера с места, рывком сойдя на корабль. Фуражка моряка, кувыркаясь подбитой чайкой, улетела за борт.
Знай наших салага! Едва сдерживающий смех Лис с поклоном указал мне путь. Провожатые толпились сзади. Я барственно двигался по кораблю. На меня глазела половина команды крейсера. Тайная операция, блин. Возвращение резидента. Кому рассказать не поверят.
В большую кают компанию мы вошли тем же порядком. Открыв передо мной дверь Лис, склонился в подобострастном поклоне и я, не глядя на него, ступил в освещённый всеми лампами салон. А посмотреть было на что. Слева, рядом с генералом Малышевым у «Т» — образного стола сидел Смирнов.
«От ты мой дорогой! Всё же есть бог на свете! Я тебе ещё в сорок третьем обещал рожу разбить! Я себе обещал, но ты тоже скоро узнаешь. Понятно теперь почему меня привезли. Наверное, соскучился по звездюлям. В Союзе видимо выписать просто некому. Ну не расстраивайся Смирнов! Я ща исправлю недоработку! У меня как раз настроение подходящее».
Справа от Малышева у другого края того же стола сидел мой клиент. Расфуфыренный толстый полковник в парадной форме и при орденах. На его красной потной физиономии было написано безграничное удивление.
Конечно. Откуда же верный ленинец знал, как выглядит местный звездец? «Ну, ничего потерпи минутку. Сейчас узнаешь».
Рядом с ним сидели два его прихлебателя и один из них мой связник в капитанской форме. На его парадном кителе сверкнул орден «Красной Звезды» и две медальки — по моему «За боевые заслуги» и «За победу над Германией».
«Ты же моя радость! Да быть такого не может! Сегодня просто праздник, какой-то! Не повезло вам сегодня ребята, мои праздничные восторги ещё пережить надо».
Так же вальяжно, я, не торопясь обогнул стол справа и, перейдя на строевой шаг и высоко задирая ноги как на строевом смотре, зашагал к полковнику. Увидев топающего в его сторону слона в зеленоватой попоне, полковник оторвал от стула свою толстую задницу и принял вертикальное положение.
«Блин! В платье неудобно, ноги путаются в подоле. Как они в этой парандже ходят?» Подойдя поближе и встав по стойке смирно, я, приложив к икалу левую руку, а правую прижав к груди, елейным голосом нараспев произнёс.
— О несравненный великий визирь! Да избавит тебя Аллах от гнид земных в бороде. О кладезь мудростей мудей моих! О сын разгульной жизни ишака и бегемота.
Сардар государственной безопасности Мухаммед Али ибн Рахим нижайше прибыл для доклада!
Докладываю! Я тебя падла прибью сейчас на хрен. — И с первого же удара сломал жирдяю нос. Второй удар достался связнику.
'Хорошо попал! Нокдаун!
Чёрт, неудобная одёжка у арабов! Третьему слабо досталось, вскользячку, а Лис за него отдельно просил, но ничего я сейчас добавлю'. Мой третий оппонент, перекувырнувшись через стол, без сознания улетел в дальний угол каюты.
Левая рука в локте теперь у него свободно сгибается в обе стороны, челюсть, передние зубы, нос, и, похоже, сотрясение мозгов, если они у него были — очень удачно подвернулась спинка стула. Опять-таки стол крепкий. Умеют в этом времени делать мебель'.
Метнулся обратно к связнику. Он уже пришёл в себя и судорожно лапал кобуру. Левым кулаком по висюлькам, правой рукой за загривок и мордой об стол.
«Нет. Всё же стол хорош! Ни царапинки». Сверху всем своим весом локтем по почкам, перекантовать и коленом в голову. Положить висящую у меня в руках тушку грудью обратно на стол. Теперь сбоку ребром стопы по колену. Хрясть.
«Песец! Нет. Не толстый, полярный, пушной зверёк, а инвалид». Это спецзаказ от Малышева и персональный подарок от меня лично. Отбегался гадёныш по заграницам.
Вот теперь нормально! Неудобная одежда у арабов и маркая слишком, кровавый отпечаток морды связника на платье явно лишний.
— Полковник! Алиф аир аб тизак[i]! Ты меня не забыл хадидж?[ii] Элиф айр аб тизак! Иди сюда презерватива кусок! Абу Хатти-аль-Халля-мля. — хрен его знает, что обозначает последний кусок двуязычной фразы, но в моём исполнении прозвучало грозно. Недаром я сорок минут учил в самолёте арабские ругательства!
Неудобно бить ногами в этом платье. Приходится руками придерживать подол, а я специально у Погранца немецкие сапоги выпросил с металлическими набойками. Раритет! Здесь их нигде не достанешь.
С разворота со всей дури ногой в грудь. Охреневший от моих восторгов политработник, разбрызгивая обильно текущую из носа кровь, впечатался спиной в стену, стукнулся затылком и как мешок с г… э-э с навозом сполз вниз.
«Это ты удачно придумал! Пенальти по футбольному мячу как в сорок первом. Н-на! Отлично. В футболистах мне цены не было бы». Пара зубов обгоняя кровавые брызги, долетели до боковой стены с иллюминаторами первыми.
Ещё разок пыром со всей души в грудину. Рёбра наверняка треснули. «Ничего заживут! Сейчас для тебя главное выжить». Другой ногой отшлифовать по печени.
«Вот теперь рёбрам точно конец. О! Ладошка! Какая? Правая? Отлично!» Каблуком по кисти. Не хруст пальцев, а райская мелодия.
«Интересно тренировочные штаны на резинке уже придумали? Как он теперь штанишки одной ручкой снимать будет? Как-то мой оппонент безжизненно валяется. Надо проверить не подох ли, а то Малышев расстраиваться будет». Завершающий аккорд по голеностопному суставу левой ноги, тоже каблуком разумеется.
'Надо же живой! Просто прикидывался мешком с картошкой. Для мёртвого он слишком громко орёт. Ну, ещё разочек по верхней части туловища и ещё разок по рёбрам. Ну, так не хочется останавливаться! Не убить бы на радостях.
Интересно кто выиграет? Лис сказал, что три ребра сломается, а я обещал не меньше четырёх.
