— Плохо, снайпер там у них, убил нашего пулеметчика Павлова, теперь Комар стал первым номером, но я ему приказал менять позицию после каждой очереди.
То-то я смотрю, пулеметы редко стали стрелять.
— А Самедов?
— Ранен, — он мотнул головой в сторону недоделанного хода сообщения, который санинструкторы использовали для укрытия раненых.
Пригнувшись, я направился в указанном направлении и вскоре нашел перемотанного бинтами снайпера, его штатная СВТ-40 как и положено, лежала рядом с ним. Я взял самозарядную винтовку с оптическим прицелом и вернулся на боевые позиции, после чего с помощью бинокля стал осматривать вражеские порядки. Время было немногим больше семи утра, солнце только слегка поднялось над горизонтом, вследствие чего вся оптика противника, наступающего с северо-запада, ярко бликовала, выдавая местоположение своих хозяев. Поэтому выявить и убить снайпера с первого выстрела для меня не составило труда. Следующими моими жертвами стали два немецких солдата из пулеметного расчета, стрелявшего по нашим позициям с двух сотен метров. Далее я перенес огонь на панцер. «Двойка» как раз остановилась, чтобы дать очередь из пушки, и я дважды выстрелил по смотровой щели мехвода. Похоже, попал, потому что танк остался стоять на месте, а я продолжил стрелять теперь уже по командирской смотровой щели и прицелу. Когда же патроны в магазине винтовки закончились и я стал менять обойму, люк на башне панцера распахнулся и оттуда один за другим выскочили два танкиста, которые смогли ловко спрыгнуть, спрятавшись за бронированный корпус. Это событие не осталось незамеченным красноармейцами, которые встретили его радостными возгласами и усилением огня. Тем не менее, несмотря на потери, немцы продолжали упорно приближаться к нашим окопам короткими перебежками. Я попытался найти среди наступающих немцев офицера, но, похоже, тот спрятался за горящим танком и оттуда отдавал команды. Поэтому я переключился на рыбку помельче — подстрелил унтера и двух солдат, потратив на каждого по три-четыре патрона — уж очень ловко немцы передвигались — короткая перебежка под углом к нормали, упал, перекатился в сторону, произвел выстрел, перекатился, перебежка. Такой способ передвижения позволил им приблизиться к нашим окопам почти вплотную без больших потерь.
— Карпенко, сколько бойцов в строю?
— В отделении сейчас шестнадцать человек должно быть.
— Готовься, по моей команде идем в контратаку, или они нас в окопах гранатами забросают.
— Есть! — сержант нахмурился, понимая, что ситуация у нас практически безнадежная, и контратака против численно превосходящего противника — это последний призрачный шанс удержать позиции. Тут ведь даже отступить не получится.
Закончив разговор с Карпенко, я поднял со дна окопа малую лопату, сунул её за пояс и направился на левый фланг, где нашел Гладкова, которому также приказал готовиться к контратаке. Подождав секунд пятнадцать, чтобы сержанты успели предупредить бойцов, я крикнул:
— Гранаты к бою! — затем, после паузы, достаточной для приведения РГД-33 в боевое состояние, — Бросай!
Дождавшись, когда стихнут разрывы, я крикнул:
— За Родину! В атаку! — после чего перевалился через бруствер, взял в левую руку наган, а в правую ТТ, и, крикнув, — За мной! Урааа! — и, под свист пуль, побежал вперед, качая маятник и стреляя в немцев с обоих рук. Справа и слева от меня с криками «Ура» бежали красноармейцы с винтовками наперевес. Немцы, при виде нашей отчаянной контратаки, не стали ждать, пока мы приблизимся и бросились нам навстречу, на ходу стреляя из своих карабинов.
К тому моменту, когда я добежал до вражеской цепи, у меня кончились патроны в пистолете и револьвере, но при этом я смог неплохо проредить цепь прямо перед собой. Отбросив ставшие бесполезными стволы, я выхватил из-за пояса малую лопату для которой сразу же нашлось дело — на встречном движении я отвел черенком в сторону направленный в меня штык маузеровского карабина и, сделав подшаг, ударил врага стальным полотном в шею. Немец умер мгновенно, а я, выхватив из его ослабевших рук карабин, тут же с разворота проткнул штыком следующего врага, который, упав мне под ноги, скрючился с душераздирающим криком. Надо бы его добить, но на меня с каким-то непонятным воем, выставив вперед карабин бежал ещё один фашист.
Следующие несколько минут я уворачивался, резал, колол все новых и новых нападающих на меня немцев, краем глаза отмечая, что рядом также самоотверженно сражаются и бойцы моей роты. А потом вдруг раздались крики: «Цурюк, Цурюк» и оставшиеся в живых немцы, похватав своих раненых, ринулись прочь от наших позиций. Кое-кто из красноармейцев вознамерился было бежать за ними, но я охладил их пыл:
— Стоять! Не преследовать! Быстро перевязываем своих раненых, собираем оружие, документы, подсумки, ранцы, часы и возвращаемся в окоп!
Тут же пересчитал оставшихся на ногах красноармейцев — тринадцать боевых единиц, не считая меня. Карпенко живой, а вот Гладкова не видно, будет жаль, если погиб, да мне всех бойцов жаль, ведь численность первого взвода ещё сегодня утром составляла пятьдесят семь человек. И вот что осталось — ни командира взвода, ни сержантов, и солдат полтора десятка не наберется. А ведь со мной пришло на подмогу ещё шестнадцать бойцов. Но, как бы хреново ни было, а жизнь пока продолжается, и война продолжается, поэтому надо делом заниматься, а не слёзы лить.
Я жестом подозвал ближайших ко мне двух бойцов.
— Красноармеец Иванов! Красноармеец Тихонов! — представились те по уставу.
— Иванов, смотри, там в сотне метров, — я махнул рукой, показывая направление, — немецкий пулемет, ползи туда и тащи его сюда вместе с патронами и лентами, а вон там, Тихонов, убитый немецкий снайпер, и ты должен доставить его винтовку и патроны. Да, и пистолеты там у всех заберите. Вперед! — бойцы легли на землю и ползком направились в указанных мной направлениях. Проводив их взглядом, я подобрал свои наган и пистолет, после чего забрался в танк, выбросил из него труп мехвода и завел.
— Давайте забрасывайте на корму ранцы и оружие, вы вчетвером забирайтесь сюда и машите руками, чтобы нас свои не подстрелили. Остальные тоже быстро отсюда уходите, скоро немцы опять начнут артиллерией крыть. Карпенко, командуй!
— Есть!
Убедившись, что приказы выполняются, а на корме танка устроились красноармейцы с кучей трофеев, дал по газам. Сделав остановку у окопов, приказал бойцам сгрузить трофеи, а двоим и дальше оставаться на броне и махать руками, чтобы было видно что это свои. Потом я вновь набрал скорость и направил танк к штабу батальона. Моё прибытие было встречено радостными возгласами многочисленных раненных бойцов, расположившихся вокруг штабных землянок. Остановившись, я выбрался из люка, отчего восхищенный гул толпы усилился — форма на мне была залита вражеской кровью и порвана во многих местах. В это время к трофейному танку подошел начштаба Гусев.
— Ковалёв, ты опять с трофеями, — он безрадостно констатировал моё прибытие и пожал руку.
— Да, немцы убежали, тачку оставили, вот мы и подобрали.
Гусев кивнул и, махнув мне, чтобы я шел за ним, направился в землянку, там начштаба сел за стол, вытащил из ящика бутылку водки и наполнил до половины два граненых стакана, один из которых протянул мне:
— Помянем!
Я взял стакан и мы стоя, не чокаясь, выпили, после чего Гусев сел, вытащил из ящика буханку хлеба и шмат сала, которые быстро нарезал крупными кусками. Неплохо, а то я было подумал, что придется пить натощак. Пару минут мы молчали, поглощая нехитрую закуску, а затем старлей, закурив папиросу, спросил:
— У тебя как?
— Плохо, первый взвод практически в ноль, пришлось в рукопашную идти, Степашов убит, второй и третий пока не знаю, надо было танк отогнать, пока немцы его не сожгли, но у них должно быть получше.
— В батальоне тоже дело дрянь. Тарасов ранен, Вязовский убит. Такие вот дела — первая рота побежала с позиций, почти вся, — Гусев хлопнул ладонью по столу, крепко выматерился, и продолжил, — Командиры да комсомольцы в ячейках на позиции остались, бились до последнего и все там полегли. А Тарасов, как увидел этих козлов бегущих, взял тыловиков, ездовых, ну и меня с Вязовским, конечно. Рванули мы им навстречу, кое-как остановили и в контратаку пошли, а немцы нас из пулеметов встретили чуть ли не в упор, пришлось залечь, думал, все, хана, но тут наши батальонные минометчики врезали по немцам, хоть мы и рядом были. А потом фашисты стали отходить по всему фронту. Видно, поняли, что не прорвутся. От первой роты человек пятьдесят осталось и ни одного командира. Да около двадцати мерзавцев разбежалось, как поймают, надо будет перед строем показательно расстрелять.
