Николай Наседкин - Всех убить нельзя

Николай Наседкин

Всех убить нельзя

Рассказ

1

Борис никак не может усмирить крестик оптического прицела: руки дрожат, дыхание - толчками, пот заливает глаза.

В окуляре мелькают странно близкие деревья, столбы, машины, люди. Но вот в прицел попадает светло-зелёная стена здания, проскальзывает красная вывеска с золотыми буквами "Администрация..." и, наконец, двери: массивные, солидные, обкомовские.

Громадным усилием воли Борис выравнивает дыхание, несколько раз, отложив винтовку, сжимает-разжимает пальцы правой руки, снова, уже твёрдо, уверенно, приникает к прицелу, наставляет дуло на двери. Через пару минут они открываются. Появляется несколько человек - в галстуках, несмотря на жару, в пиджаках, у каждого в руке папка или дипломат. В центре группы выделяется один - упитанный, седовласый, вальяжный. Остальные как бы при нем: внимают каждому слову, почтительно реагируют на всякий жест.

Все они, переговариваясь, гурьбой идут к машинам. Борис, стараясь делать это плавно, ведёт прицел за ними. Дыхание вот-вот опять сорвётся. У двух "Волг" группа останавливается. Прицел, поплясав, упирается в Вальяжного. Борис делает глубокий вдох, затаивает дыхание и - стреляет.

В момент выстрела прицел дёргается, и Борис видит, как хватается за плечо и резко сгибается человек рядом с Вальяжным. Чёрт! Борис стреляет ещё раз. И ещё. Бах! Бах! Бах!

После второго выстрела другой человек - опять не Вальяжный подпрыгивает и, схватившись за голову, падает навзничь. И только третья и четвертая пули попадают в цель. Вальяжный, выронив папку, сначала цапается за левую руку повыше локтя, потом дёргает головой, грузно падает на колени, утыкается лбом в асфальт, опрокидывается на бок.

Страшная паника. Вопли. Кто пригибается, прикрывает голову, кто в столбняке, кто бросается прочь.

Борис секунду смотрит поверх прицела, вскакивает. Один из группы, увидев его, тычет пальцем, кричит. На террасе-балконе десятого этажа жилого дома человек с винтовкой, видно, сразу бросается в глаза. Эх, надо было не вскакивать! Борис мчится вниз по лестнице - один пролёт, второй, третий... Вот и его, пятый, этаж. Такой же широкий переходный балкон-терраса. Тамбур. Коридор. Быстрее, быстрее! Еле-еле попадает ключом в один замок, в другой. Винтовка мешает. Дверь распахивается. Борис вбегает, захлопывает дверь, замки - на все обороты, накидывает цепочку, задвигает мощный засов. У-у-уф!

Он в изнеможении откидывается спиной на дверь, закашливается. Рядом с дверью, на стене - зеркало. Борис, утирая платком рот, видит своё болезненное, обтянутое синеватой кожей лицо с воспаленными глазами и глухо сам себе шепчет:

- Всё - конец!

* * *

Борис, встав на табурет в кухне, из глубины через открытую на лоджию дверь наблюдает, как во дворе подъёмная машина с гидравлической стрелой возносит в люльках двух милиционеров с автоматами. Поодаль, сдерживаемые оцеплением, толпятся, гудят зеваки. Два или три автоматчика - Борис знает держат под прицелом окна его квартиры.

Перед тем его целый час осаждали из коридора - звонили, кричали в мегафон, пытались выбить дверь. Сменили тактику лишь тогда, когда Борис саданул два раза из винтовки - два сквозных отверстия. И вот теперь - штурм со двора. Всё: или пан, или пропал. Нечего мандражировать! Все они сволочи!

Люльки уже вровень с лоджией. Менты, полусогнувшись, ждут, когда стрела приблизит их вплотную, вглядываются из-под шлемов в сумрак кухни.

Борис, вскинув к плечу приклад, мгновенно выцеливает одного из них в плечо, нервно дёргает собачку. Бах! Милиционер, взмахнув руками, откидывается и, кувыркнувшись через ограждение люльки, плавно и тяжёло летит вниз. В толпе - крик ужаса.

- Назад! Прочь! Прочь, я сказал! Убью-ю-у-у! Наза-а-ад! - исступленно визжит Борис.

Оставшийся в живых автоматчик, скорчившись, машет отчаянно рукой: вниз! вниз! Стрела начинает опускаться.

Борис бежит к входной двери, всматривается в глазок. Оптика - немецкая, широкоугольная. Хорошо видны вооружённые люди справа и слева по стенке. Дверь у соседей напротив приоткрыта на цепочке, поблёскивает любопытный глаз.

Борис понимает: сопротивляться бесполезно. Но какая-то дикая, непреодолимая сила заставляет его упрямиться, беситься, корёжит ненавистью и бешенством: хрен вам, суки! Так просто не дамся!

Главное сделано: приговор полностью и целиком приведен в исполнение. Суд свершился. Терять теперь нечего. Только вот - Надя.

Что будет с Надей?..

2

Борис не сразу это понял.

То, что они с Надеждой никому не нужны. Что всё спущено на тормозах, всё шито-крыто. Что на их деле поставлен крест. Жирный, глумливый, похабный крест. Что его жена. Надежда, измызгана, растоптана, испоганена, а дочка не родившаяся, ещё только ожидаемая, убита, уничтожена - за просто так, за здорово живёшь.

Эх, надо было сразу решиться, не ходить, не унижаться перед жирными разъевшимися кабанами, перед их лизоблюдами.

В прокуратуре приторный, слащавый господинчик, прикладывая руки к груди, убеждал его:

- Поверьте, Борис... э... Сергеевич, и вы, и ваша супруга - вы глубоко ошибаетесь: не мог сын Евгения Петровича в этом участвовать. Вы же отлично знаете, милиция тщательно проверила: у него - неопровержимое алиби. Его вообще в тот день в городе не было. А настоящих преступников обязательно найдем. Потерпите.

Борис судорожно усмехнулся.

- Уж третий месяц ищете...

- Ну что ж, ну что ж, не всё сразу. Дело сложное.

- А я вам повторяю: жена подонка этого сразу узнала, как увидела. Она их всех троих в лицо запомнила. Это был он - точно.

- Ну, дорогой мой Борис Сергеевич, сказать всё можно, согласитесь. Вот найдётся, допустим, человек, который скажет: "Я точно видел, как Борис Сергеевич изнасиловал женщину". А?

- Ага. Собственную жену.

- Ну что ж, ну что ж, бывают и такие случаи - мужья жён собственных насилуют...

Борис побледнел, приподнялся.

- Вы что это говорите? Вы что, издеваетесь?

Он рванул ворот рубашки, задохнулся.

- Ну что вы, что вы! - вскочил прилизанный, плеснул в стакан воды. Что вы! Простите уж - сами этот разговор завели. Успокойтесь...

Скотина!

* * *

В вестибюле казённого здания-дворца у входа - стол, за столом милиционер. Мент стоял насмерть, как перед бандой рецидивистов: низ-з-зя-а-а! Не положено! Не приёмный день! Борис, устав пререкаться со сторожевым псом в погонах, взял себя в руки, сел на второй стул у стены, жёстко предупредил:

- Пока он меня не примет - я отсюда не уйду.

Старшина соображал минут десять, пыхтел, сопел, но всё же взялся за телефон, прикрывая трубку ладонью, подобострастно доложил:

- ...да, да, требует... Что? Слушаюсь!

Пристроил трубку на рычаг, брюзгливо процедил Борису:

- Сейчас выйдут к вам, ждите.

Вскоре на лестницу вывернулся сверху пухленький лысоватый чиновник, сбежал вниз.

- Это вы? Евгений Петрович очень заняты. Они не могут вас принять. Да и часы сейчас, и день сегодня не приёмные.

- Я не уйду, пока не поговорю с ним. Мне надо всего минут пять, решительно отчеканил Борис.

Чиновник попытался было что-то вякнуть, Борис твёрдо перебил:

- Повторяю, мне срочно нужно поговорить с ним по важному для него делу.

Посыльный испарился. Через две-три минуты телефон на столе дежурного зазуммерил. Старшина, вытянувшись в струнку, прогавкал:

- Есть! Понял!

...И на что Борис тогда надеялся? Разговор с Вальяжным получился дурацким, ненужным, нервомотательным. Борис во время аудиенции сидел сгорбившись, уставясь в ковер, не желая лицезреть ни циклопических размеров Т-образный стол, ни громадный портрет Ельцина, ни самого хозяина необъятного кабинета. Надо было уходить, но Борис по инерции, назло продолжал тягомотный диалог:

- Ваш сын с приятелями изнасиловал мою жену, убил моего ребёнка...

- Прекратите, в конце концов! - шарахнул по столу Вальяжный. - Это ваши бредни. Даже из Москвы приезжали, разбирались - что вам ещё надо? Я понимаю, у вас горе, но ведь и других понимать надо...

- Где ваш сын? Я хочу с ним поговорить.

- Я же сказал: сына моего в городе нет, он - далеко. И в последний раз предупреждаю: если вы не оставите нас в покое - пеняйте на себя.

- Что, в психушку упрячете?

- В психушку не в психушку, но меры примем.

Борис вдруг издевательски осклабился прямо в лицо Вальяжному:

- А если я меры приму, а?

Тот посмотрел напряжённо, пытаясь понять. Раздражённо-брезгливо махнул рукой.

- Всё, не хочу вас больше слушать! До свидания.

- До сви-да-ни-я, - многозначительно, растягивая слова, ответил Борис. - Вот именно: до сви-да-ни-я!

Он встал, отпихнув стул ногой, пошёл к двери, взялся за сверкающую бронзой ручку, но внезапно обернулся и, сквозь слёзы, прорычал:

- Не-на-ви-жу!

Вышел и наотмашь саданул массивной резной дверью.

* * *

Несколько дней после того визита к Вальяжному Борис ходил задумчивый, отстранённый, угрюмый сверх меры.