Но мама всегда — в любом состоянии и в любую погоду — делает нам ужин. И бенто с утра. Дома всегда чисто, а нас всегда ждет теплый дом, где никто нас не осудит. Я, кстати, не помню, чтобы мама нас ругала. Вообще. Поворчать немного, с юмором — она могла, но не более. Так что и права ее осуждать у меня нет, тем более что пройти в ее обуви милю — было бы сложно. Вот кто-кто, а мама у нас вылитый самурай. Не жалуется, ждет отца у дверей, всегда улыбается и единственная ее отдушина это вечернее шоу на ТВ и бутылочка «Кьянти».
— И чего ты улыбаешься? — подозрительно спрашивает меня Хината: — по рукам?
— Да чего там — киваю я: — по рукам, конечно. А твоя Айка не слишком маленькая, чтобы у нее уже с сексом проблемы были?
— Пфф… это ты в старшей школе еще девственник, а Айка-чан — популярная девочка. — поясняет мне Хината: — и вообще, у не спрашивай, не у меня.
Я-то вижу некоторое противоречие между «Айка стесняется на тебя в трусах смотреть» и «Айка у нас тертый калач и не такое видела», но держу свое мнение при себе. Моя сестренка играет свою игру, пытаясь свести эту Айку и меня, скорее всего у нее там какие-то обязательства перед подружкой. В карты там проиграла или еще что. От меня не убудет поговорить с Айкой. Лекцию об пестиках-тычинках прочитать — да запросто. Взаимные уступки и помощь — сближают. А мне хотелось бы остаться с Хинатой союзниками и друзьями, как и полагается брату и сестре.
— Хорошо — говорю я, вставая и-за стола: — помочь тебе с посудой?
— Да не, иди уже. — машет рукой Хината: — сама справлюсь.
Я лежу на кровати, изучая объявление на страничке школьного форума. Так и есть «консультации по деликатным вопросам, требующим особого внимания». Слова «секс» нигде нет, но написано так, что у читателя возникают определенные ассоциации. И ценник приличный — десять тысяч иен. Понятно, что шутка, но деньги мне бы сейчас пригодились.
Телефон тренькает и у меня всплывает сообщение.
— «Спишь?» — Томоко. Она весь день держалась особняком не только от меня, но и от всех одноклассников, переживает.
— «Еще нет» — отвечаю я.
— «Я хотела попросить прощения, что не поздоровалась и весь день так себя вела» — тренькает телефон снова.
— «Да ничего страшного» — отвечаю я: — «все ок»
— «Все равно я хотела попросить прощения» — тренькает телефон и всплывает приложенная фотография — фонари на мосту. Я знаю это место, это мост «Влюбленных Парочек» неподалеку, популярное место для одиноких людей. Фотография хороша — в воздухе висят застывшие хлопья снега, свет фонарей и едва заметная по отблескам водная гладь.
— «Я хотела перевестись в другую школу» — тренькает телефон: — «Но и там уже все знают»
— Господи, да что за трагедия на пустом месте… — ворчу я и набираю ответ.
— «Забей на них.» — пишу я: — «Мнение большинства — это всего лишь флюгер на ветру. Сегодня они об этом помнят, а завтра все забудут» — отправляю послание. Думаю о том, что надо бы посмотреть прогноз погоды. Открываю страничку на своем телефоне и вижу, что завтра будет вполне себе тепло. Неудивительно, учитывая то, что приложение показывает снегопад сегодня ночью — после того как выпадет снег всегда тепло.
Снегопад? — я встаю с кровати и отодвигаю штору в сторону. За окном медленно падают вниз большие хлопья снега, превращая нашу улицу в пейзаж для стеклянного шара, которые продают на Рождество. Что-то в голове у меня щелкает.
Я торопливо спускаюсь вниз, думая что это все я просто сам себя накручиваю и все это глупости, но все же… в гостиной пробегаю мимо мамы, которая от неожиданности роняет бокал, слава богу что уже пустой.
— Кента-кун! Ты куда собрался? — спрашивает она меня, глядя как я накидываю куртку и обуваюсь.
— Срочное дело! — говорю я: — скоро буду!
— Салфетки в круглосуточном купи! — кричит она мне вслед: — и чипсы!
— Хорошо! — я вылетаю на улицу. Все вокруг словно замерло в странном фантасмагорическом сне — медленно падающие снежинки, пустые улицы, освещенные фонарями и снег, хрустящий под ногами. Мне приходится делать сознательное усилие, чтобы преодолеть магию неспешного, медленного вечера и ускориться. Бегом!
Где этот чертов мост находится? Помню, что где-то рядом, память начинает подсказывать маршруты. Телефон в кармане снова тренькает. На ходу вынимаю его и смотрю сообщение.
— «На краю судьбы лёд. Холодный, последний снег. Назад оглянись герой.» — короткая поэтическая форма. Хокку синоби о смерти. Теперь точно, сомнений нет. Я бегу изо всех сил, понимая, что опаздываю, понимая, что если я сейчас остановлюсь — возможно смогу написать что-то, что удержит ее, но если я остановлюсь — я не успею. Надо было сразу понять, эти чертовы японцы все в себе держат, как можно по безмятежному лицу понять, что она на грани? Неужели так трудно попросить о помощи, поделиться? Что за манера принимать решения где-то, сука, так глубоко внутри своей души, что наружу даже всплеска не доноситься?!
Всплеск?! Я слышал всплеск? Или нет? Я бегу изо всех сил, холодный воздух рвет мне легкие, я задыхаюсь и ноги скользят в снегу, а хлопья снега падают на лицо, мешая видеть. Вот он, мост «Влюбленных Парочек», вот эти желтые фонари над ним, темная вода под ним. И легкая рябь по воде. Не должно быть ряби, это же канал, тут и течение едва-едва, вода должна быть тихой и спокойной, как все в эту ночь, если она покрыта рябью, это может означать только одно — что-то потревожило ее. Или кто-то.
Следы — думаю я, следы на мосту, сейчас снег, я увижу как все было, это правда или мне только кажется, но кто же посылает первую из тридцати девяти хокку о смерти, если не хочет уйти? Я бегу к мосту, но снег… снег идет так сильно, что я не вижу даже следов… если кто-то тут стоял, а потом — потом встал на перила и, раскинув руки — упал спиной вниз, в темную воду под мостом, то снег уже успел скрыть следы, заметать их, сделать так, будто ничего и не было. Я смотрю вниз в темную, глубокую воду и на секунду у меня закрадывается шальная мысль сигануть туда тоже, но я отбрасываю ее. В одежде — меня сразу на дно потянет. Умеет ли Кента плавать? Неважно. Я умею. Только прыгать в воду, не знаю, правда ли это все или мне просто кажется — безумие. Но и ничего не делать тоже. Телефон снова тренькает, и я вздыхаю с облегчением. Показалось. Она просто сидит дома и пишет мне дурные мысли, а я сорвался. Я беру телефон в руки и читаю сообщение.
— «Обернись» — пишет Томоко, и я оборачиваюсь. На мост ступает она — в легком летнем кимоно и гэта на ногах. На белом шелке — алые журавли. Я молча смотрю на то, как она идет по мосту.
— Я не думала, что ты прибежишь — говорит она, встав рядом со мной и опершись на перила моста: — ты очень быстрый. Зря я тебе фото моста отправила… но уж больно тут красиво…
— Замерзнешь, дура — говорю я и снимаю с себя куртку. Накидываю ее на плечи Томоко. Та не двигается, глядя куда-то вдаль.
— Знаешь, я сперва думала, что это пройдет — говорит она: — но это не проходит. Зря ты сегодня из дома вышел, Кента-кун. — она выдыхает и легкое облачко пара растворяется в холодном воздухе.
— Ты одета в летнее кимоно. Шелк холодит. Пошли домой, тебе нужно согреться — говорю я: — пошли отсюда.
— Я не такая сильная как ты — продолжает Томоко: — я не могу жить, зная, что все меня презирают. Со мной никто не хочет общаться… даже сегодня вечером я не смогла найти никого, кому бы отправить прощальную хокку. Я — жалкая, да?
— Да что за бред ты тут несешь?! — взрываюсь я: — что за идиотское стремление сделать из всего трагедию?! Плевать на их мнение, в конце-то концов! Ты — красивая, молодая, у тебя вся жизнь впереди, а ты глупостями тут занимаешься!
— Все так говорят, но это только слова — отвечает мне Томоко и легкий белый пар вырывается призрачными облаками слов из ее рта: — все говорят — у тебя все впереди. Что у меня впереди? Годы травли? Никто и никогда не забудет такого… в глазах всей школы я просто шлюха, которая ходит в лав-отели за деньги…
