Когда они дошли до класса, все еще только начинали собираться и расходиться — и отреагировали все точно также, как и в прошлом варианте истории. Явное удивление вкупе со слегка насмешливыми взглядами некоторых парней и девчонок — дескать, «вон оно как, значит?» Легко ж делать неправильные выводы из всяких мелочей…
— Вик, останься, — когда она, собрав вещи, отправилась было к выходу из класса, окликнула девчонку русачка.
О чем они там говорили, хоть в той, хоть в этой реальности, для Михаила так и осталось тайной — но Вика пришла на урок лишь под конец перемены и, с мрачным видом кинув на скамейку портфель, стала выкладывать на стол чертежные принадлежности. Следующий урок Михаил старательно косячил, изображая чертеж на уровне «старательного школьника», хотя нутро в очередной раз буквально вопило, что он бракодел, и его любой нормоконтролер завернул бы за столь небрежно оформленный чертеж. Рисовать такую похабщину ему было откровенно противно, сказывался многолетний опыт работы конструктором. Но для школы и это было очень хорошо — так что Михаил в очередной раз получил «пятак»…
Следующим предметом была, как называли предмет школьники, «допризывка», где спрашивали по изученным на двух прошлых уроках вопросам военной топографии, после чего учитель подвел итог по оценкам за четверть и, сообщив, что после каникул начнут изучать темы по гражданской обороне, закончил урок рассказом об еще одном случае времен гражданской — на этот раз эта было из истории партизанской войны с колчаковцами… Как «белые» солдаты пили самогонку вместе с земляками-партизанами, а потом говорили командованию, что «никак не могут найти красных бандитов», рисуя на картах откровенную чушь и заявляя, что обшарили-де все окрестности, но никаких следов не нашли!
— А потом что было? — когда дедок-учитель замолчал, спросил у него Тоха.
— А потом красные пришли, — усмехнулся он в ответ. — И почитай весь тот полк так и перешел на их сторону! Они ж сами из крестьян из местных были. Сдались им Колчак с его кодлой…
— А что тогда за него воевали? — спросила Анька.
— Будешь тут воевать, когда тебя штыком под зад да в армию, — ответил дед. — А будешь против — так либо запорют нагайками до полусмерти и все равно воевать отправят, либо и вовсе дом пожгут да баб с девками изнасилуют толпой… В назиданье другим, так сказать.
После этих слов по классу прокатился возмущенный шепот, а девчонки даже побледнели, услышав такое разъяснение… Как ни крути, но одно дело читать про «зверства белых карателей» в учебнике по истории, а другое — услышать вот такое. Совсем другое впечатление производит…
— Звери, — тихо прошептала сидевшая перед Михаилом Томка.
— Эх, ребят, — грустно усмехнулся учитель. — Повезло вам в мирное время жить. А я вон уже в вашем возрасте воевать ушел…
— А расскажите про войну, Степан Николаич? — спросил Димка Никифоров, будущий военный-артиллерист, уволившийся из армии вскоре после развала СССР, как помнил Михаил из своей реальности.
«А ведь у него же две войны за спиной!» — подумав про учителя, вспомнил вдруг про его биографию Михаил. Первой стала та самая Гражданская, истории из которой, в основном достаточно «комичные» и не слишком неприятные, он порой рассказывал в качестве иллюстраций к темам урока. А вторая — уже Великая Отечественная, хотя там ему все же относительно повезло. Оказался в автобате…
— Не хочу, — поморщившись, произнес учитель. — Не самые приятные воспоминания в жизни… Век бы всего этого не видеть.
Последним уроком была физика, где им огласили результаты контрольной и те, кому это было надо, написали работу над ошибками — после чего распустили по домам. Новую тему начинать времени уже не было. Быстро пообедать — и опять до вечера в библиотеку, где Михаил продолжил изучать историю параллельного мира — точнее говоря, уже более подробно читал про последние годы. И тут-то нашлось немало интересного…
В первую очередь, Михаила всерьез заинтересовало идущее в газетах широкое обсуждение «общегосударственной автоматизированной системы управления народным хозяйством», создание которой считалось «важнейшей задачей социалистического строительства». «ОГАСУ — будущее социалистической экономики!» — пестрели лозунги в газетах. Приводились цитаты академиков Китова и Глушкова, где те обосновывали необходимость и полезность «ОГАСУ», высказывания экономистов и лично товарища Пономаренко — из всего этого следовало, что в течение двух-трех пятилеток необходимо создать «материальную базу» для реализации данной программы, и максимум к 1980 году довести ее до окончательной реализации. Хотя, как упоминалось, первые шаги в этом направлении начаты уже сейчас…
Значительное внимание в газетах уделялось и космической программе… Писали про полеты «Рассветов», которых в этом мире оказалось семь. Про «Восходы» — которых здесь, как оказалось, состоялось не два, а уже четыре запуска — после первого и второго, летавших на месяц раньше, чем в его истории, последовали третий в июле и четвертый в декабре 65-ого года. Однако про них в газетах уже писалось, что вскоре на смену «Восходу» придут новые, более современные ракеты-носители и новые пилотируемые корабли. Упоминалось и про лунные планы — рисовали картинки советских лунных баз, писали про масштабные исследовательские планы и перспективы освоения космоса. Кое-чего было и про Венеру с Марсом…
Разумеется, много писали про успехи народного хозяйства СССР, писали цифры построенных заводов и фабрик, электростанций и МТС, километры железных и автомобильных дорог с твердым покрытием, число сданных в эксплуатацию мостов и тоннелей, миллионы тонн собранного с полей урожая, выплавки стали, количество произведенных станков, автомашин и прочей техники самого разного назначения. Писали, кстати, и про производство бытовой техники и «рост качества бытового обслуживания», из чего делался прямо-таки сталинский вывод о том, что «жить стало лучше, жить стало веселее»… «Что ж, посмотрим, насколько оно и впрямь лучше, чем было», — подумал Михаил, мысленно сравнивая два Советских Союза.
Домой Михаил вернулся опять затемно, когда все были дома. Ужинали в этот раз тушеной картошкой с курицей, и Михаил с наслаждением вспоминал давно позабытые вкусы детства. Как ни крути, но каждый человек готовит несколько по-разному — и в итоге одни и те же, казалось бы, блюда получаются несколько разными. Впрочем, его Оля-то готовить умела неплохо… В отличие от, не к ночи будет упомянута, Ленки — впрочем, тогда они жили в одном доме с его родителями. Лишь когда мама была в отпуске и уезжала куда-нибудь к родственникам, то готовила его жена. И тогда ужин обычно представлял из себя либо яичницу, либо жареную картошку, а завтрак — «макарошки» или ту же яичницу. Обед же по выходным и вовсе готовил он сам… И ведь относился к этому как ко вполне нормальному явлению! Твою дивизию! Да как его в той жизни угораздило в такую влюбиться? Самовлюбленная, ленивая девка… Красивая? Ну да, есть такое… Но как он ее нутро-то сразу не распознал? Уж лучше б тогда с той же Викой или Томкой, которая в том мире-то и вовсе ему в любви признавалась, попытался бы жизнь связать… А не с той, кто потом чуть не убила в нем веру в женскую порядочность. «Да как ты не видишь! Она же врет тебе! Обманывает!» — вдруг вспомнились ему сказанные когда-то той самой Томкой слова. Примерно о том же его предупреждал Тоха, сестра советовала не связываться с «этой воображулей», но ему все до одного места было…
— О чем задумался? — отвлек Михаила от воспоминаний голос Машки.
— О любви, — неожиданно для самого себя брякнул он в ответ.
— Чего? — чуть не поперхнувшись чаем, произнесла сестра.
Оглядевшись, Михаил понял, что за столом остались только они вдвоем — Машка пила чай с конфетами, а родители уже ушли.
— Да про поговорку… «Любовь зла — полюбишь и козла». Точнее, козу, — хмыкнул Михаил.
— А, это ты про Ленку…
— Ага, — согласился Михаил. — Бегал за ней как собачонка чуть ли не с восьмого класса, а потом вдруг словно с другой стороны увидел… И сразу всякое желание ее видеть отпало.
