(но впоследствии тщательно ободрана) заводская бумага с данными. Ох, мутят что-то в мебельном… По этой же причине название сказать вам не смогу.
— Мы сейчас соберём, и вы сами посмо́трите! — торжественно завершил спич Лёха, и мы с бабушкой стратегически отступили в кухню, чтоб не мешать.
— Баб, а куда они стенку поставят, там же у нас сервант?
Сервант выкидывать тоже было жалко. Да, жалко, и не ржите надо мной! Он ещё крепкий, о-го-го! Ещё лет пятьдесят на даче прослужит! Дачи, правда, пока нет. А выкинем — где такой возьмём?
Бабушка поцыкала зубом.
— Скажу, пусть на эту сторону переставят, между дверями.
Она пошла в зал, и стало слышно, как она позвякивает парадной посудой. Ну, правильно — вытаскивает, иначе сервант вообще неподъёмный будет.
Тут пришла мама, тоже удивилась, но деловито включилась во всеобщий хаос. В какой-то момент стало совсем тесно, и старый бабушкин диван вытащили в подъезд. Только хотели спускать вниз — вышел сосед-алкаш из однушки. Тык-мык, «если вы выбрасывать собрались, так, может, я…» Отдали ему, короче.
Стенка получилась весьма симпатичная. Вполне в духе времени: здоровая, от угла рядом с балконом чуть не до самой двери, пять двухтумбовых секций. Три застеклённых, в рамках, (одна из них — сервант, со стеклянными полками и зеркалом по задней стенке), одна совсем глухая, с полками, и одна тоже глухая, но более глубокая, плательная, под вешалки. Ну и, как положено, тумбы и выдвижные ящички по низу, тумбы-антресоли по верху. Что меня несказанно порадовало, в этой комплектации не было ни открытых полок-пылесборников, ни невнятных секретеров и баров, которые со страшной скоростью выламывались. Зато в придачу шла отдельная тумба под телевизор. Это вот кто-то здорово придумал!
И Лёха-таки был прав. Поставили шкаф с царапиной встык с другим шкафом — и никто никаких дефектов ни в жисть не заподозрит. Зато в зале сразу стало узко — прям вот до невозможности. Прикидывали так и этак — не получилось никакого другого варианта, кроме как сервант к нам с мамой в комнату втащить. Теперь тесно у нас, но хоть ходить можно. Как заходишь, справа наш плательный шкаф и сразу кровать — всё, ровно впритык по размеру комнаты, а слева — сервант, а сразу за ним дверцы встроенного шкафа, тоже тютелька в тютельку. Детскую мою мебель пока всю в угол сгрудили, хорошо хоть, мы с бабушкой кукольное царство убрали.
Ну вот, теперь в зале стало можно повернуться. Плательный шкаф всё-таки поставили отдельно, к узкой стене, вместе со столом, а в середину стеночного ряда уместили тумбу и на неё телевизор — там в стене как раз розетка была. Теперь и диван напротив, между дверями в спальни, хорошо встал.
Бабушка выставила мужикам сковороду жареной картошки, солёных огурцов и белого мороженного солёного сала. Откуда-то опять возникла наполовину початая бутылка водки, которая довольно быстро кончилась. Видно было, что всем троим работникам хотелось продолжения, но бабушку они стеснялись, пошли в подъезд покурить, а потом забрали куртки и откланялись все втроём. К Рашиду пошли, поди, продолжать. Бедная тётя Валя.
Мама быстренько помыла пол, и они с бабушкой уселись на новый диван, страшно довольные.
— Теперь люстру надо, — размечталась мама, — и ковёр на весь пол!
— И на диван новое покрывало, — поддакнула бабушка.
Да. Вот оно — эталонное представление восьмидесятых об идеальном интерьере. И я, между прочим, ничего принципиально против не имею. Нормально и удобно, можно жить. И ковры я люблю. Это, наверное, часть восточной крови во мне говорит.
— Эх, жаль, полочек открытых нет, — выдала вдруг мама, — я бы ва-а-аз хрустальных поставила.
О! Про хрусталь-то в образцовом интерьере я и забыла! Хотя и он мне тоже нравится. Красивое. Если оно без фанатизма.
— И нисколько не жаль! — решительно возразила я. — Все эти открытые ниши только пыль собирают. А рюмки-вазочки мы прекрасно за стекло поставим, очень красиво будет. Тряпочку дай, я полки протирать начну.
— Хозяйственная растёт! — довольно усмехнулась бабушка и пошла за тряпочками.
А чего сидеть-то? Протрём, да барахло сложим, уж сколько есть.
ВОТ И ЁЛКИ
Двадцать девятого числа дети учились последний раз во второй четверти, а тридцатого с утра начались ёлки, в которых моя активная матушка принимала самое деятельное участие. Она и меня хотела с собой взять, но я отказалась.
— Не хочу. Дети большие, классов много. Затопчут там меня.
Нет, правда. О школьных празднествах я имею весьма чёткое представление. Вместо этого мы с бабушкой остались свою ёлку наряжать.
Ёлочка у нас была метра полтора высотой, из жёсткой пластмассы и довольно худенькая, но этот недостаток был и её одновременным преимуществом: в маленькой квартирке в любой уголок поставь, вертикальная проекция чуть больше табуретки. На табуретку мы её и примостили, привязав бельевой верёвкой — так повыше было. Табуретку обмотали белой простынёй, типа снег — иначе как под ней подарки прятать, никакой интриги.
А вот игрушки были совершенно шикарные. Через полсотни лет бы сказали: «винтаж». Исключительно стеклянные, некоторые чуть ли не пятидесятых годов. И множество игрушек было фигурных: зверюшки, птицы, сказочные персонажи — огромное разнообразие. Мама ёлочные игрушки любила не меньше обычных и при каждом удобном случае покупала что-нибудь новое и оригинальное.
Хранилось это богатство в большой картонной коробке на щепочных антресолях в комнате Наиля. Он нам эту коробку снял, потом принарядился, надел шёлковый галстук «вырви глаз» и положил на стол в зале перед бабушкой сложенную новогоднюю открытку:
— Поздравляю тебя, мама, с новым годом. Вот. Купи себе новое пальто.
Бабушка аж за сердце схватилась.
— А тебе, Ольга, что купить?
В прошлый раз я попросила у него набор посуды: тарелочка глубокая, мелкая и две кружечки, с картинками из сказок. В промтоварном продавался. Очень мне этот набор нравился. Но в этом варианте событий тарелки меня мало интересовали.
— Знаешь, на Ленина магазин есть в кривом доме? «Художник»?
— А ты откуда его знаешь? — подозрительно сощурился Наиль.
— Да неважно. Купи мне хорошую художественную акварель. «Нева» или типа того. Только чтоб для художников, ладно? И если совсем разгонишься — беличьи кисточки, однёрку, тройку и пятёрку. Тоже для художников, чтоб нестриженные.
Наиль озадачился и уехал, сказал, что к друзьям, вернуться обещал второго-третьего и краски мне привезти. Посмотрим…
Мы вдвоём с бабушкой заглянули в открытку. Там лежало двенадцать двадцати пяти рублёвых бумажек. Ого!
— Хватит на пальто? — спросила я.
— С меховым воротником! — бабушка спрятала деньги в шкаф и подсела
