Поездку пришлось организовывать в спешке, но все меры безопасности приняты были по высшему разряду, Верховный допускал, что удар по семье — это лишь способ выманить его, спровоцировать на необдуманные поступки. Первый шаг в покушении уже на него, причём куда более продуманном, чем просто бросить гранату в автомобиль.
Хан снова сопровождал его везде, где только мог, джигиты-текинцы беспрерывно несли караульную службу, выскакивая на каждой станции наружу.
На этот раз Корнилов с удовлетворением отмечал, что перроны подметены, а вокзалы помыты, и один только этот факт красноречивее любых докладов говорил о том, что в общество постепенно возвращается порядок.
Поезд мчался в Псков, древний русский город, знаменитый своим кремлём и своими церквями. В одной из этих церквей будут отпевать Таисию Владимировну. Так решил генерал, и спорить с ним никто не осмелился, хотя благоразумнее было бы никуда не ездить и сделать всё в Петрограде.
Каждую минуту Хан ожидал нападения, перед поездом Верховного ехал ещё один паровоз, проверяя состояние путей. До полного маразма, конечно, не доходило, но после череды терактов и покушений корнет Хаджиев предпочитал лишний раз перебдеть, чем один раз недоглядеть и проморгать очередную попытку террористического акта.
Но террористы сидели тихо, как мыши под веником, не пытаясь никаким образом даже подобраться к поезду или кортежу Верховного. Ни в Петрограде, ни в Пскове, ни на промежуточных станциях. Лезть на пулемёты туркменов дураков не нашлось, всё-таки это вам не кидаться гранатами в беззащитный автомобиль.
Настроение у всех было мрачным и тоскливым, за всю дорогу ни единой улыбки не промелькнуло на лицах. Погода была такой же, серые тучи затянули небо сплошной пеленой, изредка разряжаясь мелким и мерзким дождём.
Все шесть часов, пока поезд был в пути, генерал Корнилов провёл у себя в купе, практически не выбираясь наружу и лишь изредка отправляя кого-нибудь за очередной кружкой чая.
Ему хотелось спать, но сон не шёл, и он просто пялился в потолок вагона, лёжа на незастеленной полке. Работы тоже хватало, но генерал решил, что она может и подождать. Иногда отдых всё-таки необходим, пусть даже такой, тюлений и максимально ленивый. В конце концов, сейчас, в такой момент, его никто за безделье не осудит.
Лишь перед самым прибытием в Псков генерал нехотя поднялся и привёл себя в порядок. Находиться в этом городе дольше необходимого он не желал, но и за один день успеть всё не получится. Генерал не хотел терять ни минуты, быстро сделать все необходимые дела и отправиться обратно в столицу.
С вокзала он в сопровождении текинцев и небольшой свиты отправился прямиком в госпиталь, где сейчас на лечении находились Юрик и Наталья Лавровна. Вечерело, и приёмные часы давно уже кончились, но ради всесильного диктатора режим работы госпиталя немного пересмотрели.
Автомобили и грузовики остановились у крыльца двухэтажного здания, у одного из корпусов псковской земской больницы, переполненной ранеными воинами. Первыми из машин выскочили туркмены, осматривая окрестности на предмет засад и прочих опасностей, и только когда они убедились, что всё спокойно, то лишь тогда позволили генералу выйти из автомобиля.
В самой больнице его встретила целая делегация докторов и сестёр под началом главного врача, которые во все глаза рассматривали генеральский мундир и алые халаты туркмен-охранников.
— Примите наши соболезнования, Ваше Вели…Высокопревосходительство, — пробормотал главврач, пожимая руку Верховного.
Тот сделал вид, что не заметил оговорки и молча надел поверх мундира протянутый ему белый халат.
Раненые лежали и в палатах, и в коридорах, не хватало ни мест, ни лекарств, но генерала Корнилова они провожали заинтересованными взглядами, в глубине которых светилась надежда, что всё изменится к лучшему.
Детям генерала всё же нашлось место в отдельной палате, где Юрик и Наталья восстанавливались после ранений и проведённых операций по извлечению осколков. Операции проводил лично главврач, о чём он не постеснялся с гордостью доложить Верховному, пока они поднимались по лестнице на второй этаж.
— Оставьте нас, — приказал генерал, едва переступив порог палаты, и дверь просто закрыли за его спиной.
В палате лежали только они двое, и генерал Корнилов тоскливо скользнул взглядом по сыну и дочери, лежащих на койках в белизне бинтов и простыней. Сын открыл глаза, неверящим взглядом рассматривая сухопарую фигуру отца, будто не мог понять, это снова последствия наркоза или же отец в самом деле приехал навестить его. Наталья продолжала спать.
Генерал тихонько прошёл к койке Юрика и осторожно присел на уголок в изголовье, стараясь не потревожить раненого сына.
— Папа… — одними губами прошептал мальчик.
Генерал молча кивнул, разглядывая бледного от кровопотери Юрика, из которого буквально недавно хирург извлекал осколки.
— Больно? — спросил генерал.
Юрик кивнул.
— Терпи, казак, атаманом станешь, — вздохнул генерал, ласково потрепав сына по волосам.
Сын по-прежнему ощущался чужим, но одиннадцатилетний ребёнок в любом случае остаётся ребёнком, и даже сам по себе вызывал сострадание. Тем более, что пострадали они все исключительно из-за политических амбиций генерала.
Наталья Лавровна, по сути, взрослая уже барышня, пострадала сильнее, и будить её генерал не стал. Детям нужен был покой и врачебный уход.
— Вы опять уедете? — тихо спросил Юрик.
— Да, — сказал генерал.
Мальчик заметно расстроился, но промолчал, понимая, что никакие его просьбы и мольбы не смогут ничего изменить.
— Как только вам станет получше, вас перевезут в Петроград, — сказал генерал. — Обещаю.
Юрик снова кивнул.
— А… Где мама? В другой палате? — спросил он. — Доктор нам так ничего и не сказал.
Генерал тяжело вздохнул, закрывая лицо руками. Тяжело. Одно дело, когда человеческие смерти это просто цифры в очередном отчёте или докладе, и совсем другое — когда смерть вот так вот проходит рядом, задевая тебя и твоих близких.
Мальчик понял всё без слов, тихо всхлипнув, и генерал осторожно прижал его к себе, стараясь не разбередить его раны. Юрик тихо плакал, не стесняясь слёз, насквозь промочив белый халат отца, и генерал терпеливо ждал, гладя мальчика по волосам.
В дверь постучали.
Корнилов проигнорировал этот стук, и вскоре постучали снова, дверь раскрылась, из проёма робко выглянул адъютант, показывая на часы.
— Ваше Высокопревосходительство… — громким шёпотом обратился он.
Генерал отмахнулся от него, как от назойливой мухи.
— Время… Пора… — шипел адъютант.
Адъютанта оттеснил доктор, бесцеремонно проходя в палату и поверх тонких очков оглядывая своих пациентов.
— Ваше Высокопревосходительство, — тихо, но уверенно произнёс врач. — Юрию нужен покой. И Наталье Лавровне тоже.
— Да, конечно, — буркнул генерал.
Юрик всхлипнул снова, отпуская отца.
— Я вас заберу, как только вы поправитесь, — повторил генерал. — Обещаю.
Мальчик закивал, доктор подошёл к его койке, зачем-то потрогал лоб, осмотрел.
— Я принесу капли, — ни к кому не обращаясь, произнёс врач.
Генерал поднялся, поправил за собой простыню и одеяло, ещё раз окинул тоскливым взглядом палату, а затем, не прощаясь, вышел в коридор. На душе скреблись кошки. А впереди его ещё ждали похороны, которые тоже станут для него испытанием.
Он спустился вниз, погружённый в собственные мысли, у выхода снял халат, отдал кому-то в руки, не глядя, спустился по крыльцу к машинам. Печаль и тоска медленно трансформировались в злость, злость на всех тех, кто позволяет себе взрывать бомбами женщин и детей ради каких бы то ни было благородных и праведных целей.
Цели-то у них, может быть, были самые благородные. А вот методы достижения — нет. И этого генерал Корнилов им простить не мог.
Глава 21
Балтийский вокзал
Сразу же после похорон и короткого визита в штаб Северного фронта Верховный отправился назад в Петроград. Оставаться в Пскове дольше необходимого было незачем. Каледин прекрасно справлялся со своими обязанностями, разве что сильно негодовал по поводу вынужденного затишья на фронте.
