Интересно другое. Кто-то в геологическом управлении слил ворам информацию о нашей партии перед походом или сразу после нее. Скорее всего, они шли по нашим следам и наткнулись на палатку Гибаряна.
Гунько? Этот мог за деньги все что угодно. Но он, предположительно, играл в команде «Гаглай-Золота» и вряд ли осмелился бы подыгрывать конкурентам. Не поймут. Тихо зарежут в подворотне.
Кто-то еще в конторе знал о потенциале провинции. И слил конкурентам гаглаев — ворам.
Пока государство разворачивало бы в ново районе золотодобычи новые партии, добывающие предприятия, теневые бизнесмены вполне могли бы намыть сотни килограмм.
Лакомый кусок ты нашел товарищ Бурцев. Какие еще повороты готовит судьба?
Один из мужчин подошел к столу, но остановился в шаге от меня.
— Серж, садитесь с нами, — во весь рот улыбалась Марина, предлагая двоим присоединиться, — сейчас я попрошу официанта принести приборы и еще один стул.
Нас вместе с новоприбывшим было пятеро, а стульев у стола четыре.
— Сиди, — грубо прервал Марину уголовник по имени Серж, — это кто?
Он слегка кивнул в мою сторону. Казалось, что в вопросе не было агрессии, но я прекрасно понимал подноготную этой игры.
Спрашивая у женщины обо мне, он демонстрировал пренебрежение моим присутствием и мнением, как бы показывая, что я для него «пустое место».
— Знакомьтесь, это Илья. Он инженер-геолог. Вот предлагает интервью с Главным инженером Управления.
Серж уставился на меня.
Глаза «уточки» забегали, видимо ей действительно подрезали крылья и она крепко сидела у них на привязи. Эх, дурочка зачем ты себя губишь, работая на этих ублюдков? Вопрос риторический.
Совершенно непонятно, почему некоторые женщины считают подобных отбросов общества привлекательными? Ворье и бандиты никогда не считали женщин предметом обожания. Но всегда предметом употребления.
Женщина заслуживала уважение в преступном мире лишь в исключительных случаях — когда сама добивались власти в воровской иерархии.
С женщиной всегда демонстративно грубы на людях, женщина для уголовника временное развлечение, одноразова кукла, которую всегда бросают.
Выбирая между женщиной и деньгами, женщиной и свободой, женщиной и «братством», даже выбирая между женщиной и игрой, в карты, например, настоящий урка всегда откажется от женщины.
Женщина — уязвимость, женщина — обуза, женщина — не человек. Но из века в век находятся те женщины, которые бегают за «мужественными» бандитами, унижаются перед ними, отдают свои деньги, терпят побои. Ради чего?
Ведь они знают что урка не готов брать на себя ответственность ни за них, на за, не приведи Господь, рожденных от них детей.
Ладно бы, такая могла похвастаться подругам, что приручила «дракона» и изменила жизнь. Но ведь урки, практически не меняют свой образ жизни.
Двое вошедших не были исключением.
Я спокойно смотрел в глаза Сержу, и не видел там ни тени людского. Ни одного намека на мысль о человеческом достоинстве окружающих людей. Для Сержа, а я совершенно не уверен в том, что это его реальное имя, люди были настоящими насекомыми.
Это был матерый зверь с голубыми глазами очень неприятного яркого оттенка и непроницаемыми зрачками.
Единственное что читалось в его взгляде — это отсутствие любой морали. Она была вытравлена животным бессознательным злом, замещающим душу и разум.
Он не задумываясь убивал бы любого, кто ему не нравился. Просто по праву сильного. Как волк, бесцельно разрывающий овец во время резни в овчарне.
Сейчас целесообразность диктовала ему другое. Поэтому молча разглядывал меня с минуту, а потом указал своему спутнику, не сильно ступающему ему в свирепости взгляда, на столик за которым ранее сидели мы с Семеном.
Тот двинулся, сел. Серж перевел взгляд обратно на Марину, ничего не сказал, развернулся и отправился за стол, где уже сидел его «коллега»
Из-под земли вырос официант, склонившийся в вежливом поклоне, как на карикатурах. Удивительное дело. Люди были готовы добровольно лебезить перед этими урками.
Зал замерев наблюдал за ним
— Убери здесь все, — пробасил Серж официанту, — и сделай пожрать чего-нибудь и закуси тоже.
— Будет исполнено, водочки желаете?
— Валяй.
— Сколько?
— Чё? — он смерил официанта презрительным взглядом.
— Понял. Сейчас все будет.
Неторопливый до этого времени официант, каким-то волшебным быстрым движением собрал всё наше, заказанное с Семеном, со стола и отчалил на кухню пружинистым шагом.
Серж осмотрел зал и людей наблюдавших за ними с самого появления.
— Чё уставились? — урка обратился к тем, кто смотрел на него.
Нельзя сказать, что в зале не нашлось тех, кто неодобрительно смерил Сержа взглядом. Все же на Север приезжали не неженки, а мужики, видевшие всякое в жизни. Но некоторая часть поспешила уткнуться в свои тарелки и продолжила застольные беседы.
Официант очень быстро появился вновь, принес уркам нарезанные сыр, ветчину и колбасу, соленые огурцы и кусочки селедки. Всего этого не было в меню.
Он подскочил ко мне и почти шепотом проговорил, протягивая небольшой листок:
— Оплатите ваш счет пожалуйста.
Я смерил его презрительным взглядом. Он знал, что вел себя как лакей по отношению к уркаганам. Но не это меня возмутило. Он внес в счет стоимость разбитой посудыы и пива двукратно превышающую реальную стоимость, даже по общепитовски расценкам.
— Что-то не так? — он снова понизил голос так, что слышал его только я.
Не дождавшись ответа, он получил сильный тычок в бок со стороны спутника Сержа
— Халда, шнапс где?
— Сию минуту, несу.
Не успев получить оплату официант опять исчез на кухне и вернулся с бутылкой водки и рюмками.
Он уже было выставил рюмки на стол, как Серж остановил его жестом.
— Стаканы нам принеси, — сделав ударение «ы» в слове «стаканы» потребовал второй, — давай, живее.
Официант вспотел, и умчался за гранеными стаканами.
Разлив бутылку — два стакана до краев, он вертел пустую в руках, не решаясь спросить будут ли «господа» ещё.
— Убери.
— Что простите?
— Оглох, что ли? Говорю ненавижу пустые бутылки, убери.
— А, да конечно. Пустая, — он был явно растерян, — еще принести?
Серж со своим спутником молча чокнулись, выпили по стакану водки залпом, занюхали соленым огурцом.
— Неси.
* * *
Я вспомнил, как в общаге в поселке, как-то вечером от нечего делать болтал со стариком-вахтером, который был такой старый, что казалось, что его отправили сюда на каторгу еще в царские времена. Звали его все Василичем, а полного имени никто не знал.
Он много лет провел в заключении, сейчас был уже безобидный и доживал в Поселке свои последние года. Старик считал своим долгом учить молодежь уму-разуму и часто рассказывал про тюремные порядки.
— Ишь, ты «интэлэхенция», — смешно «гыкая», обращался он ко мне, — вот в тюрьму попадешь, а порядков тамошних не знаешь.
— Василич, да я как-то не горю желанием в тюрьму попадать.
— Как говориться не зарекайся ни от сумы, ни от тюрьмы. Особливо это вашего брата касается. Я там таких перевидал. И писателев, и рифмоплетов. Вот знаешь почему бутылку пустую под стол или куда подальше с глаз долой прячут? И последний кусок колбасы с тарелки не берут? А?
— Нет, Василич, не знаю. Почему?
— Вот то-то и оно, что не знаете. поэтому на зоне, ваш брат чалится как последний Гаврила.Последний кусок брать нельзя — для пахана. А пустая бутылка — страшное оружие. Полная разлетится вдребезги. А с пустой два движения — об стол розочка готова — и в горло. Поэтому урки всегда убирают от греха подальше пустую бутылку, мало ли что по пьяни кому в голову взбредет.
* * *
Официант так и не успел получить оплату, когда в помещение кафе вернулся довольный Сёма.
Он поискал наш столик глазами. Улыбка сошла с его лица, когда он увидел, кто там сидит. Но потом он увидел меня сидящим вместе с девушками, взял себя в руки и лучезарно заулыбался.
