Но вот с обзором была совсем беда.
Несколько раз на Гараде я попадал в снежную бурю. Страшная штука. Особенно для тех, кто неподходяще одет, не имеет нужного снаряжения и находится вдали от укрытия.
Здесь было то же самое. Только вместо снега — пыль. Пыльная буря. Или «афганец», как здесь говорят. Мне рассказывали, что он всегда налетает вдруг, может бушевать от нескольких часов до нескольких дней и в это время лучше сидеть дома.
— «Афганец»! — перекричал свист ветра Тимак, подтверждая мою догадку. И добавил непечатное слово.
Мы ступили на вершину сопки. Здесь ветер ещё усилился. Видимость упала окончательно.
Уже на расстоянии трёх шагов перед глазами клубилась сплошная, жёлтая, с красноватым оттенком, пыльная муть. Приходилось отворачиваться, чтобы хоть как-то защитить глаза. Тут хорошо бы пригодились специальные очки, да только их у нас не было. Даже обычных не было.
Откуда-то сзади долетело жалобное ржание лошади, а через несколько секунд послышался крик:
— Помогите! Пацаны, сюда!!
Мы как раз наткнулись на велосипеды, подняли их и собрались спуститься вниз, в ложбину, чтобы хоть как-то укрыться от бешеного ветра и пыли.
— Помогите! — снова донёсся крик. — Сержанта придавило!
Не сговариваясь, мы бросили наши двухколёсные машины и поспешили назад.
— Где вы?! — крикнул я. — Мы вас не видим!
Перед глазами всё так же клубилась жёлтая муть, но по жалобному ржанью лошади и крикам пограничника вскоре мы вышли к нужному месту.
Одна из лошадей лежала на боку, придавив собой человека — солдата-пограничника с нашивками сержанта и жалобно ржала. Сержант лежал под лошадью неподвижно, не подавая признаков жизни. Второй солдатик, рядовой, в натянутой по самые уши солдатской панаме и рвущейся по ветру плащ-палатке, стоял рядом с товарищем на коленях и растерянно смотрел на нас. На его груди висел автомат АК-47. Другая осёдланная лошадь покорно стояла рядом, развернувшись к ветру задом.
— Слава богу! — воскликнул солдатик, увидев нас. — Лошадь упала, придавила сержанта, он головой ударился о камень! Сильно ударился, там кровь! — он показал правую руку. Пальцы были испачканы тёмно-красным.
— Тихо, — сказал я, опускаясь рядом на колени. — Без паники, товарищ рядовой. Рация есть? Вызывай помощь.
— Не работает! Помехи страшные! «Афганец» же!
— Первый год служишь? — спросил я.
Он кивнул испуганно.
— Как звать?
— В-валера.
— Ясно. Всё будет нормально, Валера, не ссы. Тимак, можешь посмотреть, что с лошадью?
— Ага, сейчас.
Я быстро ощупал сержанта. Он был жив, но без сознания, о чём я тут же сообщил испуганному воину и Тимаку.
Вот и камень, о который погранец ударился головой во время падения. Неприятный камень, зараза, острый. Об такой и убиться недолго.
Заржала лошадь.
— У неё нога сломана, — доложил Тимак. Как сын начальника горной погранкомендатуры, он худо-бедно разбирался в лошадях. — Левая передняя. Попала в нору сурка на скаку. Жалко.
— Кого? — спросил я.
— Обоих. Но лошадь больше. — он покачал головой. — Тут только один выход.
— Какой? — испуганно спросил товарищ рядовой Валера.
— Пристрелить, чтобы не мучилась, — сказал Тимак.
— Кого? — пыль нестерпимо секла лицо, но это не помешало глазам рядового на мгновение превратиться в два блюдца.
— Ты совсем дурак? — осведомился я ласково. — Лошадь, конечно. Сержант выживет. Надеюсь.
Основания для надежд были. Сержанту повезло. Если можно назвать везением трещину в черепе и рваную рану на голове. А мог бы и голову проломить, как я недавно. Я бы, конечно, и в этом случае постарался его вытащить, но…
— Индивидуальный пакет есть?
Первогодок кивнул, покопался под плащ-палаткой и протянул мне пакет. Я сунул пакет в карман штанов.
— Тимак, Валера, — приказал я. — Вы приподнимите лошадь, а я вытащу сержанта. Хотя нет, погоди, сначала её пристрелить надо, чтобы не дёргалась, а то ещё сильнее сержанта придавит. Валера, у тебя автомат, давай.
Валера сглотнул, переводя жалобный взгляд с меня на Тимака и обратно.
— Я… я не могу, — пробормотал он.
— Тебя должны были этому учить, — сказал Тимак. — Ты же пограничник. А мы — дети.
— Меня не учили стрелять в лошадей! — взвизгнул Валера. — Я только по мишеням стрелял! Не могу! Как хотите — не могу!
Я видел, что он опять близок к панике. Чёрт знает, кого берут служить в погранвойска.
— Ладно, — сказал я и снял с сержанта автомат. — Тогда мы сами.
— Справишься? — спросил Тимак. Мне понравилось, как он себя вёл в эти минуты, — не паниковал, не истерил, был собран и готов действовать.
— А куда деваться? Выхода нет.
На прошедшей неделе у нас как раз был урок военного дела с изучением АК-47. Принцип действия. Разобрать. Собрать. Ничего сложного и очень вовремя. А стрелять Кемрар Гели и Серёжа Ермолов, как сын советского офицера, умели оба.
Я передёрнул затвор, перевёл флажок предохранителя на стрельбу очередями.
Словно предчувствуя дальнейшее, лошадь жалобно заржала.
Я положил ладонь ей на лоб, послал долгий успокаивающий импульс. Лошадь закрыла глаза.
Поднялся, навёл ствол, прижал покрепче приклад к плечу:
— Прости, родная.
Оружие задёргалось в моих руках. Грохот выстрелов на несколько мгновений заглушил свист ветра. Запах сгоревшего пороха ударил в ноздри.
Убрал палец со спускового крючка, посмотрел. Лошадь была мертва. Кровь из простреленной головы тёмным ручейком сбегала в зелёную траву.
Я поставил автомат на предохранитель, положил рядом, и мы занялись сержантом.
Вытащить из-под лошади.
Сделано.
Аккуратно, но плотно перевязать голову.
Сделано.
Войти в орно и немного подпитать ауру.
Сделано.
Теперь самое сложное. Я понимал, что даже втроём при таком ветре нам не удастся посадить сержанта на вторую лошадь, а это был единственный способ доставить его к людям. Сидеть же на месте и ждать, пока утихнет «афганец» или пока нас найдут, было плохим решением.
Во-первых, он только начался и может дуть несколько дней.
Во-вторых, сержанту действительно нужна медицинская помощь и чем скорее, тем лучше.
В-третьих, заставлять себя искать множество людей, когда можешь выбраться самостоятельно, неправильно.
— Валера, твоя лошадь умеет ложиться по команде? — спросил я.
— Может, и умеет, — ответил рядовой. — Но я таких команд не знаю.
— Как её зовут?
— Ласка.
Я сходил к велосипеду, достал из коричневого бумажного пакета, притороченного к багажнику, шоколадку, развернул, отломил часть. Ветер не утихал. Вокруг по-прежнему ничего не было видно и казалось, что вся пыль мира поднята в воздух и несется на нас с единственной целью — забить глотку и глаза, замести, похоронить под собой.
— Врёшь, не возьмешь, — прошептал я.
Вернулся к лошади, погладил ей лоб, протянул на ладони шоколад.
Ласка осторожно взяла его губами, съела.
— Умница. Теперь тебе нужно лечь.
Я заглянул в её темные глаза, вошёл в орно, ясно представил, что я — это она, лёг на землю, подогнув под себя передние ноги.
Ласка покорно легла.
— Умница, — повторил я и скормил ей ещё один кусок шоколада. — Теперь берём сержанта, — сообщил Тимаку и рядовому Валере.
Мы усадили сержанта на Ласку так, что он ничком полулёг на её шею. С помощью солдатского ремня Валеры и поводьев, снятых с убитой лошади, закрепили его в седле, чтобы не свалился.
— Ну, пошли потихоньку. Ласка, вставай. Валера, автомат сержанта не забудь. Тимак, лайбы пока бросим, потом заберём.
— Ясное дело, — сказал друг. — Тут бы самим выбраться… Куда идём — на заставу или в Кушку? В Кушку ближе, сразу говорю.
— Значит, в Кушку — сказал я. — Держимся направления северо-запад. Попадётся слишком крутой склон — обходим и снова на северо-запад.
Компас у нас был. Хороший наручный офицерский компас. В случае нужды я бы вышел куда надо и без компаса, но зачем лишний раз демонстрировать своё превосходство над обычными людьми? Также имелась вода в четырёх полулитровых алюминиевых солдатских флягах, четыре бутерброда с маслом и колбасой, полторы шоколадки (целая у Тимака и половинка у меня), два автомата АК-47 и четыре магазина патронов к ним. Вполне достаточно, чтобы выжить.
