Данатар, Билли и труп американца оказались на месте.
Мы спрыгнули из кузова на землю и первое, и я сразу же заметил, что перстня на пальце нет.
Бросил взгляд на Билли. Тот отвёл глаза.
Ясно.
Посмотрел на Данатара.
Жека встретил мой взгляд и обозначил наглую ухмылку.
Тимак открыл, было, рот, но я ткнул его локтем, наклонился и шепнул:
— Молчи, так надо. Потом расскажу.
Друг кивнул головой — мол, надо так надо.
Солдаты под руководством офицера погрузили труп в кузов и уехали, а мы пошли в школу.
— Показывай, — потребовал я у Данатара.
— А чего ты раскомандовался? — набычился Данатар.
— Всё просто. Ты, Жека, сейчас нарушил закон. Серьёзно нарушил. Если мы тебя покроем, то будем соучастниками. Оно нам надо? Не надо. И тебе не надо, если мы на тебя настучим. А мы настучим, не сомневайся. Я так точно настучу.
— Ты стукач, что ли? — презрительно осведомился Данатар.
— Не-а, не стукач. Но мне позарез необходимы золото и рубин. Вот так, — я провёл пальцем по горлу.
— На фига?
— С их помощью я сделаю генератор гравитационного поля. Если коротко — антиграв.
— Чего?! — хором спросили Данатар, Тимак и Билли, затормозив от неожиданности.
— Что слышали. Дай перстень, расскажу. Давай, давай, не ссы.
Данатар сунул руку в карман, вытащил перстень. Золото и рубин сверкнули на солнце.
— Смотрите… — начал я, забирая перстень у Данатара.
Ввести в гипнотический транс троих земных мальчишек, понятия не имеющих о простейших приёмах психозащиты, не так уж и сложно. А если у тебя имеется блестящий предмет, от которого трудно оторвать взгляд, — тем более. Несколько плавных движений рукой (глаза всех троих неотрывно следят за перстнем, на котором играют солнечные лучи), неторопливая речь с заранее выбранным темпоритмом и тембром:
… таким образом мы с помощью двухконтурной системы обмотки, одна из которых является сверхпроводящей, а вторая сделана из чистого золота, потому что нельзя допустить ни малейшего окисления; а также лазерного луча, пропущенного в определённой последовательности через кристаллы горного хрусталя и когерентного колебаниям электромагнитных полей, возникающих в обеих обмотках; радиатора охлаждения, реостата; мощной электрической батареи или аккумулятора ваши веки тяжелеют, глаза закрываются, вы слышите только мои слова, они звучат в ваших головах, словно приятный колокол. Сейчас колокол ударит три раза, и с третьим ударом вы откроете глаза и забудете про золотой перстень с рубином. Навсегда забудете. Утопленник был, его американский паспорт был, «дипломат», прикованный к руке был, а перстня не было. Колокол! Бам-мм, бам-мм… бам-мм!
Глаза пацанов открылись.
Перстень уже лежал в моём кармане.
— Чего встали? — спросил я сердито. — Побежали скорее, на химию опоздаем.
Они переглянулись, неуверенно потрясли головами и побежали за мной.
Я знал, что они забыли про перстень.
Я знал, что не повредил им.
Я знал, что перстень мне необходим для большого и важного дела. Нашего общего дела, чёрт возьми!
Но всё равно мне было стыдно. Как бывает стыдно взрослому человеку, который обманул ребёнка.
Потекли будни.
Я ходил в школу и уже не так скучал на уроках, находя в них особую прелесть. Учительницы хорошо знали своё дело, любили профессию и школу, и каждая при этом обладала своей индивидуальностью, так что слушать их и общаться было интересно.
Особенно, когда знаешь предмет назубок и готов ответить на любой вопрос учителя в любой момент урока.
Пятёрки так и сыпались в мой дневник. По его содержанию и другим косвенным признакам я догадывался, что Серёжа Ермолов и раньше был не последним учеником. Но сейчас он, то бишь я, и вовсе стал лучшим. Я бы даже сказал, недосягаемо лучшим.
Учителя таких любят. А чего ж не любить? Не любят тех, кто доставляет проблемы, а отличники проблем не доставляют. Они их решают, поскольку являются опорой и примером для остальных.
Правда, могут возникнуть проблемы как раз с остальными — с одноклассниками и другими школьниками. Но это вопрос выбора правильного поведения. Будь проще, и люди к тебе потянутся, говорили здесь. Универсальное правило, одинаково хорошо работающее и на Земле, и на Гараде. Ему я и следовал.
Опять же, по косвенным признакам, я догадывался, что ещё совсем недавно Серёжа Ермолов, он же Гуня, имел в школе определённые проблемы. В основном, с местными хулиганами, которые были старше его. Однако после разборок с Черепом и Рваным, матча с мотострелками, и ещё одной драки у туалета, когда пришлось быстро и эффективно указать его место второгоднику-восьмикласснику по кличке Чиля, мой авторитет взлетел так высоко, что местные любители почесать кулаки о тех, кто слабее, резко поумерили свой пыл. Как рассказал мне Жека Данатаров (он знал всё, что происходит в Кушке), когда Лёзя узнал, что Чиля и Рваный собираются вдвоём подстеречь меня после школы и показать, кто здесь ходит свободно, а кто с оглядкой, он позвал братьев Юрасовых, и они вчетвером доходчиво объяснили этим двоим, что вратаря сборной команды Кушки Серёжу Ермолова по кличке Гуня лучше обходить стороной. Далеко.
Поначалу мне было непривычно, что все учителя в школе — женщины. На Гараде учителей-мужчин гораздо больше, но у нас вообще не такие школы, как здесь. У нас школы-интернаты, в которых учатся и живут все восемь лет обучения, уезжая домой к семье только на выходные и каникулы. Гарадских лет, разумеется, земных — десять.
Но я быстро привык. К тому же, не знаю, как в остальном Союзе и, тем более, в мире, а в Кушке просто не могло быть иначе. Кушка являлась, по сути, военной крепостью, фронтиром, в которой основная часть мужчин была занята исключительно мужским делом — защитой рубежей своей Родины. Так что обязанность учить и воспитывать детей лежала, большей частью, на женщинах. В основном, это были жёны офицеров, как и моя мама — учительница русского языка и литературы, работающая заведующей местным детским садом.
Может быть, поэтому приближающемуся празднику восьмое марта, который назывался Международным женским днём, придавалось столь большое значение? Большее даже, чем прошедший недавно, двадцать третьего февраля, День Советской армии и Военно-морского флота, который был праздником всех военнообязанных советских мужчин, но не был при этом выходным днём. А восьмое марта — был.
С первых дней марта в Кушке началась бурная и тёплая весна. На окрестных сопках полезли из земли первые тюльпаны, но их быстро обрывали. Для того, чтобы добыть по-настоящему хороший букет, нужно было забираться подальше.
Поначалу меня несколько коробила эта привычка — рвать бездумно полевые цветы, совершенно не заботясь об окружающей природе; у нас, на Гараде, так делать было не принято. Но вскоре понял, что ничего страшного для природы в этом нет. По крайней мере здесь, в Кушке. Тюльпанов было очень много, а людей слишком мало, чтобы они могли нанести их популяции хоть какой-то серьёзный ущерб.
В воскресенье седьмого марта, утром, сборная команда Кушки обыграла сборную танкового полка со счётом один-ноль. Единственный мяч забил Сарпек Джанмухамедов, а я отыграл «всухую», отразив в броске два опаснейших удара и несколько раз удачно перехватив мяч на выходе.
Защита уже приспособилась к моей активной манере игры в штрафной и теперь, заслышав мой крик: «Играю!», старалась не мешать. Да и в целом слушалась указаний.
На этот раз на матче присутствовала вся моя семья. После финального свистка и традиционного обмена любезностями («Команде танкистов физкульт-ура!», «Команде города Кушка физкульт-ура!») папа поздравил меня с победой. Однако не преминул шутливо посетовать, что родной сын способствовал проигрышу команды его полка.
— Играть надо лучше, — сказал я.
— Учту, — сказал папа. После чего отвёл в сторону и тихонько спросил. — Ты помнишь, что завтра восьмое марта?
— Конечно, пап. Мы с Сашкой Тимаковым уже договорились насчёт тюльпанов.
