вовсе не характерно. Если припомнить, то и утром она как-то неохотно просыпалась, и в кузов лезла будто через силу, с трудом. Неужто заболела?
Девушка медленно приоткрыла глаза, взглянула на меня, будто с трудом сфокусировав взгляд:
— Без меня.
— Объяснишь, что с тобой? — тихо спросил я.
— Долго. Делай, что хотел. И поторопись. Тут слишком много Чистого.
А вот это мне уже не понравилось. Что значит «слишком много чистого» я не понял, но догадываюсь — речь не о банальной чистоте. Что ж, раз просят поторопиться — не стоит тянуть время. Выпрыгнув из кузова, подошел к первому попавшемуся человеку, спешившему куда-то в сторону центра.
— Простите, квирит, не подскажете, есть ли в городе лекарь? Или доктор?
— Что вы! — изумился прохожий. — Уже декаду нет. Да и не нужно, наш город хранит Чистый. — И опять эта благостная улыбочка, немного уже раздражающая. На чье лицо ни наткнись — там она. Располагающая, невинная, как у младенцев со старых фресок, и такая же пустая.
— А что вы делаете, если какая-нибудь травма случится? Мало ли что бывает по неосторожности, а неосторожных бог не хранит.
— И все же чистый милостив к рабам своим, — снова улыбнулся собеседник. — Не оставляет нас в беде, помогает, поддерживает наши тела. И все благодаря отцу Пересу. Именно он воззвал к чистому в тяжелое для города время, и был так красноречив, что бог снизошел до нас. Ты, путник, нездешний, так ведь?
— Я проездом в вашем городе, — повторить набившую оскомину улыбку было сложно, но я надеялся, что у меня получилось правдоподобно.
— В таком случае, чем слушать мои жалкие потуги описать и объяснить чудо господне, идем со мной на площадь Васкона, и друзей своих зови. Поверь, такого зрелища ты не увидишь больше нигде в мире. Бог особенно милостив к городу.
Не хотелось мне идти, совершенно. Уже понятно, что лекаря нам здесь не найти, а выяснять, что не так с впавшими в религиозный экстаз горожанами не хотелось. И даже любопытство не перевешивало — ощущение надвигающихся неприятностей было слишком сильно. Однако стоило мне начать отказываться, и настроение собеседника изменилось. На лице, наконец, появилось отличное от благостной улыбки выражение, и это была злость. Хуже того — рядом стоящие прохожие, услышавшие разговор, тоже начали недобро на меня коситься. Начни я упорствовать, боюсь, не избежать шума и драки, так что пришлось соглашаться. Тем более нужно же все-таки выяснить, о каком «чуде» говорит собеседник.
— А, впрочем, почему бы и нет, — моя улыбка уже точно выглядела донельзя натянутой, но собеседника это ничуть не смутило. — Не каждый день доводится увидеть чудо. Не стану отказываться. Веди, добрый человек, а мы поедем за тобой.
Горожанин с сомнением посмотрел на локомобиль. Кажется, хотел возразить, но я заверил, что оставлять машину без присмотра не хочу, но и показать чудеса хотелось бы всем спутникам. Такое объяснение мужчину устроило, и он даже милостиво согласился проехать в кабине. Поначалу даже собирался забраться в кузов, однако я вежливо усадил на сиденье в кабину — демонстрировать пулемет, а также карабины ребят случайному свидетелю не хотелось. Я ждал, что он начнет расспрашивать, кто мы такие и почему оказались в Васконе. Мужчина, представившийся Мартином, действительно задал пару дежурных вопросов, однако ответы его, кажется, не особенно заинтересовали. Единственное, что по-настоящему волновало Мартина, это груз, который мы везем.
— Скажи, брат мой Диего, не везете ли вы какой-нибудь провизии? — осторожно поинтересовался мужчина. — Поверь, если так окажется, я не пожалею денег, чтобы выкупить ее всю! — голос его при этом понизился до шепота, а глаза забегали из стороны в сторону, будто он спрашивал что-то неприличное, и опасался, что его услышат посторонние.
А ведь в самом деле… прохожие тоже очень интересовались содержимым локомобиля, однако завидев любопытные физиономии ребят разочарованно отворачивались. Точнее, возвращали на лицо это тошнотно-благостное выражение, но я уже понял, что оно здесь просто маскирует равнодушие. Мартин, по-видимому приняв мое озадаченное молчание за сомнение, начал объяснять:
— Понимаете, братья, как только мерзкие вероотступники подняли восстание, город оказался как бы в окружении враждебных сил. Нет, никто не собирался стрелять в нас, однако поток товаров, что шел через нас к побережью резко прекратился. Очень быстро закончились запасы, и мы начали голодать. Многие оказались слабы и уехали, бежали из города. Другие ударились в разбой, брали штурмом лавки и склады с продовольствием… во время одной из стычек бандиты уничтожили отряд жандармов! Хотя говорят, это случилось из-за того, что часть жандармов сами перешли на сторону грабителей. Три декады назад оказалось, что в городе почти не осталось еды и власти. И тогда чистый брат Перес взмолился богу, и тем спас его! Теперь нам не нужны ни жандармы, ни пища ибо на город снизошла благодать. Однако иногда все же так хочется вновь почувствовать на языке вкус хлеба или мяса, овощей, рыбы… — Мартин мечтательно зажмурился. — Знаю, это грешно. Господин наш дает нам достаточно сил, чтобы прожить еще один день, и это просто неблагодарно мечтать о большем. Но человек все же грязное, слабое существо, и я уповаю на прощение нашего милостивого господина!
Я переглянулся с Доменико, который молча слушал весь разговор, стараясь не отвлекаться от управления. Кажется, странности, увиденные в городе у обоих одновременно сложились в понятную мозаику. Голод! Это просто голод. Сразу стали заметны исхудавшие лица прохожих, темные круги под глазами. И блеск во взглядах, которые сопровождали локомобиль — люди надеялись, что мы везем что-то съестное. Непонятно только, каким образом их спасает бог. Но, думаю, мы скоро это увидим.
— У меня есть немного сала и хлеба, — я достал из сумки бутерброд. — Возьми, и не нужно платы. Только ешь осторожнее! Нельзя наедаться после долгого воздержания!
— Да, да, я понимаю, — бормотал Мартин, судорожно заталкивая в рот пищу. Он устроил это так ловко и быстро, что я и не успел помешать! Пара мгновений, и немаленький кусок соленого сала с прожилками мяса, а также внушительный шмат хлеба были перемолоты крепкими зубами нового знакомого. Что-то объяснять уже поздно. Впрочем, его дело — может, и не помрет, или чистый спасет.
По мере приближения к центральной площади города, народа становилось все больше, так что ехать на локомобиле было все труднее — люди заняли всю ширину дороги. Мартин, справившись с бутербродами, теперь боролся со стыдом от содеянного. Не нужно обладать особыми способностями, чтобы прочитать по лицу размышления кающегося грешника. Стыд и сожаление о содеянном сменились поисками виноватых, и конечно, на эту роль
